— Ты кто?
— Меня зовут Леннарт Густафссон.
Он собирался протянуть ей руку, но увидел, что она держит кисть и палитру. Краски с палитры капали на пол.
— Мы встречались раньше?
Он почувствовал кисловатый запах сигаретного дыма.
— По-моему, нет. Ты, вероятно, Силье? Я учитель твоей дочери в Таллбакской школе.
Ее глаза расширились.
— Что-то случилось с Меей?
— Нет-нет, с ней все в порядке.
— Мея не живет здесь больше. Она переехала.
— Я в курсе. Отчасти поэтому и пришел.
Силье сделала приглашающий жест кистью:
— Входи. И не снимай обувь.
Лелле дышал через рот, пока она вела его в гостиную, где у окна стоял мольберт. У стены — потертый диван с пятнами от красного вина, рядом с диваном низкий столик, заставленный пустыми бокалами, пепельницами и немытыми фарфоровыми чашками. Окно было открыто, несмотря на холод, но даже это не могло перебить зловоние, царившее внутри. Только сейчас он заметил, что под халатом у нее голое тело. Обвисшая грудь и стринги. Смутившись, он опустил взгляд на грязный пол.
— Не выпьешь бокальчик? — спросила Силье, подняв бутылку с вином.
Не дожидаясь ответа, она сделала пару глотков, потом щелкнула зажигалкой. Сигаретный дым сработал как освежитель в затхлом воздухе. Торбьёрна не было ни видно, ни слышно.
— Мея перебралась к своему парню.
— Да, я слышал это.
— Мы пытались вернуть ее, но она словно чокнулась, нам не достучаться до нее.
Сигарета висела в уголке рта, женщина медленно наносила мазки на закрепленный на мольберте холст. Лелле кашлянул.
— А где Торбьёрн?
— Он работает в лесу.
— Чем конкретно он там занимается?
— Я не знаю, но он скоро придет.
Лелле вытянул шею, попытался взглянуть на ее картину.
— Мея рассказывала, что вы переехали сюда летом.
— Да, все правильно.
— И тебе здесь нравится?
Силье перестала рисовать. Из-за черных теней ее глаза выглядели огромными.
— Какая разница? — сказала она. — Порой особо не из чего выбирать.
— А Торбьёрн? Он не обижал вас, я надеюсь? Тебя и Мею?
— Он самый добрый мужчина, которого я когда-либо встречала.
— То есть Мея уехала не из-за него?
Силье в последний раз затянулась сигаретой и сунула тлевший окурок в стоявшую на подоконнике пустую пивную банку. По возрасту мать Меи была еще не старой, но тяжелая жизнь оставила свои следы на ее лице. Нижняя губа дрожала, когда она посмотрела на Лелле.
— Никто не гнал отсюда Мею. Просто Карл-Юхан вскружил ей голову. Мы вдвоем пытались вернуть девчонку домой. Ездили в их чертову дыру и просили: возвращайся, — но она не захотела и слушать.
— Она слишком мала, чтобы переезжать без твоего согласия. Ты обращалась в социальную службу?
Силье фыркнула:
— Они ни разу не сделали ничего хорошего для нас с Меей.
— Я знаю одного полицейского, — сказал Лелле. — У него здорово получается разговаривать с молодежью.
— Я не хочу привлекать никого из властей. Все закончится тем, что они попробуют забрать Мею у меня. А я этого не переживу.
Черные слезы побежали по щекам, кисточка завибрировала в руке. Силье потянулась за вином и сделала большой глоток:
— Мея знает, что я нуждаюсь в ней. Что я не справлюсь сама. Она в конце концов вернется.
Лелле окинул взглядом грязную комнату, посмотрел на стоявшую перед ним едва одетую нетрезвую женщину:
— Может быть, ты хотела сказать, что Мея нуждается в тебе?
Она скривилась, словно от боли:
— Я больна, поэтому мы необходимы друг другу. Мне было столько же лет, как Мее сейчас, когда я ее родила. С тех пор мы были вдвоем против целого мира.
Она резко замолчала, по всему ее телу пробежала дрожь. Лелле стоял в растерянности. Он вспомнил, как Мея сидела на холоде одна, без нормальной одежды. Ему стало не по себе.
— Я понял, что вы много переезжали… По-моему, для Меи сейчас важнее всего стабильность, чувствовать, что у нее есть дом. Настоящий дом.
— Я же говорила, что мы пытались!
— Мой друг из полиции может съездить и поговорить с ней. Просто поговорить. Он не будет писать рапорт…
— Нет, я же сказала. Я не хочу вмешивать полицию! — Силье качнулась и подняла кисточку как оружие. — Я думаю, тебе лучше всего уйти сейчас. Мне нельзя волноваться.
Лелле примирительно поднял руки и вышел на крыльцо. Ноги тяжело двигались по густой траве, и от злости у него гудело в голове. Будь его воля, он бы, наверное, убивал всех родителей, которые не боролись за своих детей, а занимались решением собственных проблем.
Он уже собирался сесть в машину, когда Силье высунула голову наружу и крикнула ему:
— Передай Мее, что я скучаю по ней.
— Все дело в дыхании. Чтобы стать с оружием единым целым, вы должны дышать в унисон.
Сапоги Биргера скрипели, когда он переминался с ноги на ногу за спиной Меи. Земля была покрыта бурыми листьями. Мея стояла на коленях и чувствовала, как влага просачивается сквозь джинсы. Ружье не хотело лежать спокойно в ее руках — вибрировало под пальцами. Она чувствовала взгляды Биргера и братьев на своем затылке. Парни только что продемонстрировали ей, как надо стрелять. Наделали черных дыр в нарисованной мишени в районе сердца и головы. Показали, как следовало дышать, пока палец обнимал спусковой крючок. По словам Биргера, выстрел приходил из глубины души. Но Мея слишком напрягалась, опасаясь отдачи, легкие и мышцы не хотели подчиняться. Заряд уходил слишком высоко, гораздо выше мишени. И результат получался тем хуже, чем больше она стреляла. Оружие пугало ее.
— Мы палим чуть ли не с пеленок, — с усмешкой сказал Ёран. — Надо просто сохранять терпение, и все получится.
Сам он в этом деле превосходил братьев. Биргер бросал глиняные тарелки вверх, и пули Ёрана разбивали их вдребезги. Он мог занять новую позицию для стрельбы всего за несколько секунд. Мее он и так напоминал хищного зверя, а с ружьем тем более. Она стояла, закрыв уши руками, и смотрела на него, радуясь, что ее обучение на сегодня закончилось.
Биргер обнял ее, от холодных щек пахло порохом.
— Думаю, ты еще не готова к охоте на лосей в этом году, малышка. Но следующей осенью тебе удастся завалить быка.
Карл-Юхан выглядел иначе в зеленом камуфляже. Более серьезным. Взрослее.
— Жаль, что темнеет так рано, — сказал он. — Иначе могли бы тренироваться каждый день. Только ты и я.
Он ловко двигался через брусничник и даже не заметил, что она отстала. Мея шла с Биргером. Солнце низко висело над деревьями, длинные тени неотступно сгущались. Биргер часто останавливался, наклонялся, искал еще оставшиеся ягоды, крутил головой и втягивал носом воздух, словно почуял что-то. Каждый раз, когда их взгляды встречались, он улыбался:
— Я рад, что ты была сегодня с нами, Мея. Все должны уметь обращаться с оружием.
— А не лучше, если бы оружия вообще не было?
— Сейчас ты говоришь так, как пишут в газетах. Не будь такой наивной, девочка. Ты ведь знаешь, что государство сократило численность сил гражданской обороны? А ведь в мире творится всякая чертовщина. Ну нет, способность защитить себя никогда не играла столь важной роли, как теперь. — Биргер усмехнулся. — Власти не любят, когда мы вооружаемся. Поскольку вооруженное население — угроза любой диктатуре, так вот. Но на самом деле у нас больше оружия, чем они могут себе представить. Поскольку мы не собираемся сами копать себе могилы.
— А это законно — иметь его в таком количестве?
Он ухмыльнулся:
— Мы ставим собственное выживание и свободу выше деспотичных шведских законов. В конечном счете только это имеет значение.
Показалась усадьба, белый дым поднимался к темнеющему небу, как бы приглашая их. Голод давал о себе знать, и Мея уже начала мечтать о тепле и запахах кухни Аниты. Биргер неожиданно обнял ее за плечи и положил подбородок на макушку:
— Самые важные знания, которые я дал моим сыновьям, — это искусство выживания. Учись постоять за себя, Мея, тогда никто никогда не сядет тебе на шею.
Она снова оказалась в багажнике. Автомобиль трясло на плохой дороге. Шум радиоголосов звучал для нее как песня. Она грызла кляп, чувствуя жжение в уголках рта. Руки онемели за спиной, а шея все еще болела в том месте, где лежали его пальцы. Когда багажник закрылся, она не сомневалась, что он ошибся, просто не заметил, что она еще дышит.
На какое-то время она впала в беспамятство. Куда он ее возил? Легкие ныли, словно она пробежала марафон. Комната медленно приобретала знакомые очертания. Стены, тронутые плесенью по углам, тусклая лампочка под потолком, эта чертова узкая кровать, больше похожая на лежанку…. Все то же самое. Приложив пальцы к шее, она почувствовала, как под кожей пульсирует кровь, потом повернулась к тени и приложила два пальца к стене, словно хотела проверить пульс у своей бесплотной соседки.
— Мы еще живы, — прошептала она.
Полежала еще немного и заставила себя съесть кровяную запеканку. Не всю, конечно, чуть-чуть. Твердые кусочки застряли между зубов. Налила теплого молока из термоса и прополоскала рот. Поморщилась и проглотила молоко. Затем потянулась так, что суставы захрустели. Спустила ноги на пол, посидела, хотя ужасно хотелось лечь. Нет, ложиться она не будет — нужно подкачать мышцы. Сделала несколько отжиманий — это было настолько тяжело, что она, быстро сдавшись, легла щекой на холодный бетон. Тело противилось тренировкам, а может быть, она сама им противилась в душе. Из-за страха — понятно, как он поступит с ней в случае неудачи.
Ее взгляд упал на ножку кровати: что-то на ней было. Какая-то веревка? Она подвинулась ближе и увидела, что это лиловая резинка для волос. Резинка для волос? Уж точно эта девчачья штучка не принадлежит ее похитителю.
Подставив плечо под край кровати, она с трудом приподняла ее и стянула резинку с ножки. Рассмотрела на свету и обнаружила на ней светлые волосы, намного светлее, чем ее собственные.