Она чуть не задохнулась от ужаса, когда до нее дошло, что могла означать находка. Ей пришлось приложить кулак к губам, чтобы запеканка не вылетела обратно.
Когда он вошел, резинка была на ее запястье в виде браслета.
На этот раз он почему-то нервничал, схватил ведра, скрылся с ними, вернулся, поставил на тумбочку еду: картошка в мундире и темные сосиски. Из крови, что ли? Казалось, все, что он приносил ей, делалось из крови. Она старалась не смотреть на еду, а вот на него — да, уставилась во все глаза.
В зимней куртке он выглядел еще больше. Шея под воротником была красной, она это заметила.
— В чем дело? Почему ты таращишься на меня? — не выдержал он.
Она попыталась справиться со своим страхом, говорить спокойно:
— Здесь был кто-то до меня?
Он машинально потянулся к лицу, почесал щеку, не снимая маску, затем ослабил молнию на куртке:
— Что ты имеешь в виду?
— Кто-то раньше жил в этой комнате?
— Почему ты спрашиваешь?
— Не знаю. Просто мне кажется, что здесь кто-то был до меня.
Он сунул руку под куртку, прижал к груди. Глаза шарили по углам.
— Ты что-то нашла?
— Ничего я не нашла, — пожала она плечами. — Просто подумала и решила спросить.
— У меня нет времени слушать всякую ерунду. Поешь и попытайся поспать немного. Бред какой-то.
Ей показалось, что его рука дрожала, когда он взялся за ручку двери. Это придало ей мужества.
— Где она сейчас? Что ты сделал с ней? — прямо спросила она.
Он резко повернул голову и обжег ее взглядом:
— Если ты не прекратишь задавать дурацкие вопросы, я больше не вернусь. И ты тут сгниешь.
По утрам было хуже всего — холодный и сырой воздух проникал под воротник, и он постоянно мерз, да еще эта темень за окном. Не сказать, чтобы в школе было тепло, но борода после улицы сразу становилась мокрой от растаявшего инея. В классе пахло сырыми пуховиками, которые мало кто снимал. В неживом свете ламп лица выглядели болезненно-бледными. Многие шмыгали носом, у девиц под глазами размазана тушь после пробежки до школы на пронизывавшем ветру.
Мея сидела на своем месте у окна, шея обмотана шарфом до самого рта, на голове капюшон. Лелле испытал облегчение и даже обрадовался, увидев ее. До него дошло, почему она оказалась в Свартшё. Слова Силье эхом отдавались в его голове. Мея знает, что я нуждаюсь в ней!
В обед он нашел ее на скамейке на улице. Протянул бумажный стаканчик с кофе, и она взяла, не протестуя. У него тоже был кофе.
— Я не знал, любишь ли ты с молоком.
— Без разницы, могу и черный выпить.
Девчушка подвинулась, освободив ему место. Солнце висело над верхушками елей, но его свет был совсем слабый.
— Я слышала, ты ездил к Силье, — сказала она.
— Да, так и есть.
— Зачем?
— Просто беспокоюсь о тебе.
Мея вздохнула и посмотрела вдаль, в сторону футбольного поля, на котором не было ни души.
— Ты беспокоишься обо мне, потому что я похожа на твою исчезнувшую дочь?
— Нет, — ответил он быстро. — Д-да, пожалуй… — добавил немного спустя.
Она улыбнулась, и он улыбнулся в ответ.
Потом они какое-то время молчали. Лелле старался не думать о том, что о них могут подумать. Взрослый мужчина и семнадцатилетняя девочка довольно долго сидят рядом. Учитель и ученица. Вне класса. Подобное всегда порождает массу слухов.
— Она была пьяная, когда ты пришел? — спросила Мея.
— Немного.
Девочка скосилась на него:
— А ты? Ты употребляешь алкоголь?
— Иногда. Но я заметил, что от него только хуже.
— Алкоголь запрещен в Свартшё. Биргер и Анита ненавидят его и наркотики.
— А ты как относишься к алкоголю?
Она пожала плечами:
— Приятно приходить домой и знать, что там все трезвые. С Силье не так. С ней никогда не известно, как все будет.
— Ну, это я могу понять.
Кофе остыл, и Лелле прикладывался к стаканчику только для вида. Старался обдумывать свои слова, прежде чем доверить их языку.
— Как у тебя дела с Карлом-Юханом?
— Нормально.
— А что произойдет, если ваши отношения прекратятся? Куда ты тогда направишься?
Она скривилась, уставив взгляд в стаканчик:
— Они не прекратятся.
— Нелегко жить вместе, особенно когда ты молод и еще надо найти себя. Никто не любит, когда его подавляют.
Мея отделалась быстрым взглядом вместо ответа, но Лелле увидела, что она понял смысл сказанного им.
Он вылил остатки кофе, смял в руке пустой стаканчик и показал в сторону Серебряной дороги, блестевшей в холодных лучах солнца:
— Я живу в паре километрах на север. Глиммерстреск, двадцать три, красный дом. Если тебе что-то понадобится или ты захочешь исчезнуть куда-то на время, моя дверь всегда открыта. Свартшё для тебя не весь свет.
Ее глаза расширились немного, но она ничего не сказала.
— Подумай об этом.
Когда он поднялся, собираясь уйти, его тело было потным под курткой, несмотря на холод.
Мея осталась сидеть на скамейке и смотрела ему вслед. Ей не хотелось возвращаться в освещенные коридоры школы, снова оказаться среди шума и смеха. Начало холодать, мороз слегка щипал щеки, лужи затянуло тонкой ледяной коркой. Она с трудом удержалась от соблазна прыгнуть, как в детстве, на замерзшую лужу — а вдруг увидят?
Прозвучавший словно ниоткуда голос Вороны застал ее врасплох:
— И что это было?
— Ты о чем?
— Ты и Лелле Густафссон.
— Ничего. Он просто захотел поговорить.
— Вы спите друг с другом?
Мея не смогла удержаться от смеха:
— Ты с ума сошла!
Ворона ухмыльнулась:
— Не хочешь прогуляться со мной немного?
На ней было черное пальто, красная, как брусничина, вязаная шапка натянута на уши. Лицо сильно накрашено. Они направились в сторону от школы к березовой рощицы, выглядевшей довольно уныло.
Ворона закурила и набрала замерзшими пальцами номер на телефоне. С выкрашенных в черный цвет ногтей ухмылялись маленькие черепушки.
— От кого мы прячемся? — спросила Мея.
— Мы не прячемся. Мы ждем кое-кого.
Ворона прищурилась, глядя между деревьями.
— Ждем? И кого?
— Одного парня. Обычно я покупаю у него сигареты.
Скоро появился красный мопед, управлял которым парень в кожаной куртке. Шлем висел у него на руле, волосы трепал ветер. Он заглушил мотор и, не слезая с сиденья, кивнул в сторону Меи:
— Кто это еще?
— Это Мея, — сказала Ворона. — Она клевая.
— Ты что, забыла, что я говорил тебе относительно посторонних?
— Она не посторонняя. — Ворона покровительственно обняла Мею одной рукой и улыбнулась. — Это Мике, но мы называем его по фамилии — Варгом. Что бы там ни говорили, его нечего бояться.
Варг ухмыльнулся. Ворона протянула ему несколько смятых купюр, и он быстро сунул их в куртку. Потом бросил взгляд в сторону школы и, достав небольшой пластиковый пакет, передал девушке. Та зажала пакетик в кулаке и улыбнулась накрашенными красными губами. На все ушло несколько секунд.
Однако Варг не спешил уезжать, впился глазами в Мею:
— По-моему, я видел тебя раньше…
Мея натянула на голову капюшон:
— Я так не думаю.
— Готов поклясться… Я тебя точно где-то видел.
— Тебе все блондинки кажутся знакомыми, — захихикала Ворона. — Ладно, нам надо идти. В отличие от тебя мы хотим чего-то добиться в жизни.
— А, ну-ну. Я и не знал, что профессию шлюхи можно считать большим достижением!
Ворона подняла средний палец, и Варг рассмеялся.
Он уехал, а Ворона, взяв Мею за руку, сказала:
— Всякого дерьма много болтают, но я знаю Варга с тех пор, как себя помню. Он мне как брат. И я никогда не повернусь к нему спиной, как некоторые.
— Что же он такого натворил? — спросила Мея.
— Да ничего. Просто он был с Линой Густафссон, когда она пропала. А людям всегда надо обвинить кого-то.
Мея почувствовала, как у нее зачесался затылок. Она подумала о Лелле, вспомнила, какие печальные были у него глаза, когда они сидели в машине. У него был такой вид, словно он в любой момент мог упасть на руль и разрыдаться.
— Значит, по-твоему, Варг не имеет никакого отношение к ее исчезновению?
Ворона улыбнулась еле заметно:
— Я никогда не спрашивала его. И не уверена, что хочу это знать.
Осенью он наверстывал то, что недоспал летом. Усталость могла навалиться на него в любой момент, и он уступал ей без всякого сопротивления. Если был за рулем — парковался на краю дороги и откидывал назад сиденье. Если сидел в кухне за столом, клал руки на столешницу и ронял на них голову. Порой он просыпался на диване в одежде, с нечищеными зубами, поворачивался на другой бок и снова погружался в сон. Видя свое отражение в темных окнах, он знал наверняка, что ужинал один. Однако дочь все время находилась рядом с ним.
Лелле спал, когда у его дома остановился полицейский автомобиль. Он не слышал, как хлопнула дверца, не слышал шагов по гравию — проснулся только, когда трели звонка сменились бесцеремонным грохотом.
— Вот черт, ты что, дрыхнешь? Еще только шесть часов.
Снаружи моросил дождь, и волосы Хассана завивались на лбу.
— Что-то случилось?
— Нет, я просто хотел узнать, как у тебя дела. Найдется кофе?
— Само собой, однако тебе придется разуться, если ты собираешься войти.
Лелле побрел на кухню. Кивнул на термос, стоявший на столе, и Хассану пришлось самому принести чашки. Кофе был еще горячий, хотя Лелле не помнил, чтобы он его заваривал.
Он чувствовал, как Хассан наблюдает за ним со стороны.
— Ты работал сегодня?
— Конечно, — кивнул Лелле.
— Что, детишки тебя так вымотали? — Полицейский тяжело опустился за стол и налил себе полную чашку. — А что к кофе предложишь?
— У меня есть батон.
— Нет, не годится. Я имею в виду булочки и печенье. То, что можно макать.