— Ты такое ешь? По-моему, тебе надо заботиться о фигуре.
— Да пошел ты.
Лелле достал хлебную корзинку с батоном, а с масла — оно было в пластикой упаковке — предварительно снял крышку, иначе Хассан увидел бы, что оно уже неделю как просрочено. Сыра у него не нашлось, а уж печенья тем более.
— Тебе надо есть, приятель, — буркнул Хассан. — Сколько килограммов ты потерял?
— Мне и так нормально. Давай о другом. Как продвигается расследование исчезновения Ханны Ларссон?
— Ты прекрасно знаешь, что я не занимаюсь этим делом.
— Но ты ведь наверняка что-то слышал? Полиция проводит связь между исчезновениями Лины и Ханны?
Хассан потянулся за хлебом, сказал, что он черствый, и намазал кусок толстым слоем масла.
— Такая связь не исключается, но между этими случаями прошло слишком много времени. Три года, сам понимаешь.
— Да, это, должно быть, неразрешимая задача для полиции. Самая настоящая головоломка.
Хассан не удостоил его ответом. Допил кофе и снова наполнил чашку.
— Ты что, не собираешься спать ночью? — усмехнулся Лелле.
— У меня работа.
— Неужели что-то у нас происходит в это время года?
— А то.
Лелле потянулся к термосу и тоже налил себе кофе. Его мучили жажда и неприятный запах во рту. Он пригладил волосы рукой и почувствовал, что пальцы стали липкими от пота.
— Пошли, покажу тебе кое-что, — сказал он Хассану и повел его в свой кабинет.
Включив все лампы, он принялся расхаживать перед стеной, увешанной вырезками из газетных статей и распечатками из Интернета об исчезновении Лины. Летом он добавил к своей коллекции подборку, касавшуюся Ханны Ларссон. Фотографии обеих девушек были прикреплены по соседству, и при взгляде на них у него каждый раз перехватывало дыхание — настолько похожи были девчушки. Как сестры.
— Ну что, вы еще сомневаетесь в наличии связи?
Хассан почесал затылок, но промолчал.
Лелле постучал ногтем по статье, в которой журналист из «Норрботенс-Курирен» провел параллель между обоими случаями. Заголовок, казалось, кричал со стены: «Пугающее сходство двух историй с внезапным исчезновением девушек».
— Что ты хочешь услышать от меня? — наконец сказал Хассан.
— Между двумя этими историями определенно есть связь. Это не мой вымысел — даже журналисты заметили. Я хочу убедиться, что и полиция видит ее.
Хассан скрестил руки на груди, он выглядел усталым.
— Поверь мне, — грустно произнес он. — Мы видим ее.
Он всегда становился добрее, ударив ее. После этого она могла просить о чем-то. Раскрытая аптечка со средствами первой помощи лежала на полу. Он настаивал на необходимости прижечь зеленкой болячки.
— Может быть заражение крови, — сказал он, услышав ее отказ. — Особенно если учесть, что ты не моешься.
Ха! Не моешься! Она ненавидела его кисло-сладкий запах, говоривший о том, что он явно не любитель водных процедур. Этот запах висел в комнатушке даже после его ухода.
— Мне нужен свежий воздух, иначе ссадины не заживут никогда.
— На улице холодно.
— Неважно. Мне просто надо подышать немного.
— Не сейчас.
— Пожалуйста.
— Не сейчас, я сказал! Твое нытье не поможет.
Он разозлился, но недостаточно, чтобы она сдалась. У нее еще оставался шанс. Она попыталась смягчить голос:
— Послушай, нам не нужно далеко забираться, я могу высунуть нос наружу и просто наполнить легкие.
Он наклеил пластырь ей на лоб и большим пальцем разгладил края, потом кивнул в сторону тарелки, стоявшей на тумбочке. На тонкие ломтики хлеба и блестевшие от жира куски лосося.
— Я солил его сам, — сказал он. — Ешь, пока свежий, а потом посмотрим, может, и прогуляемся.
Она потянулась за лососем. Желудок отреагировал на укропный запах не лучшим образом, но она все-таки откусила большой кусок. Лосось таял на языке, можно было и не жевать, что обрадовало ее. По крайней мере, экономились силы.
Он присел на корточки и стал собирать аптечку. Она смотрела на его наклоненную голову и думала о том, что могла бы пнуть его. Пнуть так, чтобы он полетел на пол, а потом ударить тумбочкой. У нее даже нога зачесалась.
Словно почувствовав неладное, он поднял на нее взгляд, и она поперхнулась лососем.
— Что, мечтаешь сбежать от меня?
— Нет, — сказала она, откашливаясь.
— Не ври. Именно поэтому тебе и хочется выйти, как ты говоришь, подышать.
— Не выдумывай. Мне просто не хватает воздуха.
Он сел рядом с ней на кровать, положил тяжелую руку на плечо:
— Съешь все, потом посмотрим.
Лелле ненавидел пятницы, которых всегда с нетерпением ждали его коллеги, мечтая поскорее попасть домой. Он еще помнил, как это бывает в конце рабочей недели. Лина и Анетт зажигали свечи, они все вместе садились за стол. Потом смотрели какой-нибудь фильм или слушали музыку, иногда даже танцевали. Но это волшебное время осталось в далеком прошлом.
В доме было холодно и темно, но у него и мысли не возникло включить свет. Не снимая куртки, он прошел на кухню, и в нос ему ударил неприятный запах, исходивший из раковины. Анетт хотела обзавестись посудомоечной машиной, но он пожалел денег. Заявил, что обойдутся без нее. Зачем нужна машина, когда есть две руки? Он был идиотом, надо признать.
Щелкнул кнопкой электрочайника, вскипятил воду и сделал себе растворимый кофе — с ним меньше возни. По кухне распространился приятный аромат. На самом деле ему хотелось выпить, и он с трудом боролся с этим желанием. Всю первую зиму, когда снег покрыл землю толстым слоем, а температура какое-то время опускалась до минус сорока, он беспробудно пьянствовал. Куда поедешь в такой мороз?.. Полиция тогда наверняка палец о палец не ударила, несмотря на все их уверения. Причина та же — зима. Анетт забывалась с помощью снотворного. Сам он редко забирался в кровать, даже не помнил, где спал.
В дверь позвонили. Пульс резко подскочил, а когда он бросил взгляд в окно, у него перехватило дыхание. Худенькая фигурка, белые пряди выбились из-под черной шапочки.
Лина, Лина, любимое дитя, это ты? Это ты, Лина?
Открыв дверь, Лелле почувствовал разочарование. Не Лина — Мея. Они несколько секунд таращились друг на друга. Ее глаза блестели от страха.
— Я опоздала на автобус. Не помешала?
— Нет, что ты, вовсе нет. Заходи.
Он включил свет, и ему стало стыдно за беспорядок, царивший вокруг. Мея осталась в куртке, а когда он предложил ей сесть, выбрала стул Лины. Он хотел запротестовать, но промолчал. Сварил ей кофе в турке, подвинул корзинку с черствым хлебом, пожалев о том, что у него нет печенья.
Взгляд Меи скользнул по грязной посуде в раковине, по магнитикам на холодильнике и фотографиям Лины там же.
— Какой красивый у тебя дом.
— Спасибо, — кивнул он.
— Дома в Норрланде такие большие…
— Это, наверное, потому, что никто не хочет жить здесь, на севере.
Она улыбнулась, обнажив щель между передними зубами, которую он не замечал прежде. Потом он вспомнил, что вроде и не видел, чтобы девчушка улыбалась.
— А мне здесь нравится, — сказала она. — Никогда бы не поверила в это, но мне правда здесь нравится.
— Ты имеешь в виду в Свартшё?
— Я имею в виду в Норрланде.
Лелле намазал хлеб маслом, и она последовала его примеру.
— Знай я, что ты заглянешь ко мне, купил бы что-нибудь. Я ведь один живу.
— У тебя нет подружки?
— Подружки у меня нет, а с женой мы развелись два года назад. У нее сейчас новый муж.
— Ого.
— Да, можно и так сказать.
Мея наморщила лоб, а он, глотнув свой остывший кофе, подумал, что впервые разговаривает об Анетт без чувства горечи. Скорее наоборот, ему было легко говорить о бывшей жене с девушкой, годившейся ему в дочери.
— Могу я спросить тебя кое-то? — посмотрел он на Мею.
— О чем?
— Как вы там живете в Свартшё? Я слышал, что у Брандтов даже телевизора нет.
— Мы слушаем радио и подкасты по вечерам.
— Подкасты?
— Да. Главным образом американцев. Ну, тех, которые болтают о новом мировом порядке.
— О новом мировом порядке?
Лелле заметил, что у нее порозовело лицо, она старалась не смотреть на него.
— Биргер верит. И Пер.
— Но не Карл-Юхан?
— Он вырос со всей этой болтовней, не знает ничего другого. Но может измениться, если посмотрит мир.
— Значит, это и есть твой план — расширить его кругозор?
Мея вздохнула, потупив взгляд:
— Он хочет, чтобы мы поженились и завели детей.
— Не сейчас же? Вы пока молодые.
Она подняла глаза и прищурилась, забавные ямочки заиграли на щеках.
— Я тайком глотаю противозачаточные пилюли.
Кухня утопала в мягком свете, тогда как весь остальной мир, казалось, был погружен в темноту. За окном завывал ветер, словно предупреждая, что на улицу лучше не высовываться. Глядя на свою гостью, Лелле с горечью думал о том, что это все равно не Лина, хотя ему нравилось общаться с Меей.
Девочка поднялась из-за стола, сполоснула чашку в мойке, подошла к холодильнику и стала рассматривать фотографии Лины. Их было десять. Голый младенец на животе… Восьмилетняя девочка с щелью между зубами на красном снегоходе… Последний снимок был сделан на школьном празднике по поводу окончания учебного года. Лина была в белом платье с красивой прической. Наклонив голову набок, Мея всматривалась в фотографии, словно пыталась найти какой-то ответ.
— Уже поздно, мне надо позвонить, чтобы меня забрали, — сказала она, повернувшись к нему.
— Я отвезу тебя.
Ветер не унимался, и даже в машине было слышно, как скрипят сосны по обеим сторонам дороги. Лелле ехал медленно, ему хотелось растянуть поездку. Мея сидела на пассажирском сиденье рядом с ним, думая о чем-то.
— Ты можешь высадить меня здесь, — сказала она, когда он повернул на ведущую к Свартшё дорогу.
— Я могу довезти до дома. Иначе тебя сдует ветром.