Янгреда вела догадка: если бы он был потерпевшим поражение правителем, смерть предпочёл бы принять на троне. Имшин Велеречивая королевой не была, вряд ли имела трон, но что-то вроде церемониальной залы в замке присутствовало, вне сомнения, и в это место наверняка можно было попасть, не заблудившись по пути. Подумав, Янгред выбрал самые богатые двустворчатые двери, расположенные прямо против холла. Они были заперты изнутри, и Янгред, убедившись в догадке, хорошенько налёг. Створки затрещали, но не поддались. Ладони, которыми Янгред упёрся в золочёную поверхность, заныли.
– Имшин! – отдышавшись, закричал он. – Это бессмысленно!
Показалось, что с той стороны прозвучали шаги, хотя, может, это кто-то из ратников ходил в другом помещении. Янгред толкнул двери ещё раз, но то ли они делались с расчётом на подобное, то ли все силы порастерялись у городских ворот. В конце концов, шёпотом ругаясь, Янгред просунул меж створок меч и расширил щель, потом – убедившись, что препятствием служит задвинутый засов, – разрубил его клинком. Двери отворились. Огромная, увешанная голубыми, чёрными и серебристыми гобеленами зала была пуста.
– Имшин, всё кончено! – крикнул Янгред.
Он двигался осторожно, но пистолета не доставал, даже убрал меч. Он не собирался угрожать градоправительнице, если застанет её живой. А если нет, оружие вряд ли пригодится.
– Хельмо простит тебя. Он, кажется, всех прощает.
Янгред не знал, зачем сказал это. Это даже не было очередным воззванием к беглянке: прозвучало слишком глухо. Янгред что, разговаривал сам с собой? Совсем спятил, заразился от Хельмо: тот тоже сумасшедший с этими дикими, но успешными планами и дурной привычкой доверять кому попало. Невольно развеселившись от собственных мыслей, Янгред прибавил шагу и повнимательнее осмотрелся.
С голубых гобеленов на него таращились морские чудища всех мастей: спруты и аспидохелоны[4], русалки и гигантские мурены. На серебристых полотнах изображались сцены из давней, вольной жизни города: пиратские суда, заходящие в гавань, пышные мистерии шёлковых жрецов, ярмарки невольников. Чёрные гобелены показывали битвы, не получилось рассмотреть выцветшие знамена воинов, но почему-то Янгред не сомневался: в черноте запечатлено покорение Инады. Кое-что вдруг привлекло внимание, заставило остановиться. Вайго Властный – статный, длинноволосый, легко узнаваемый – на последнем гобелене был вышит золотом. Единственная золотая фигура среди всех, она точно светилась. А рядом – кто-то серебряный, с лицом то ли кочевника, то ли шёлкового визиря. Кто удостоился такой чести? Тогдашний правитель Инады?..
Янгред услышал удаляющийся шум и побежал. Распахнув двери, такие же богатые, как первые, он оказался в новом коридоре – у́же, темнее. Взгляд упал на винтовую лестницу – слева, за скульптурами китов, в глубокой нише. По ступеням кто-то мчался. Янгред ринулся следом. Теперь он не сомневался, что преследует ту, кого и нужно. В сырой тишине позвякивали браслеты.
Он увидел фигуру впереди, увидел какую-то лёгкую бордовую ткань, развевающуюся от бега. Он почти схватил её, но женщина выскочила на крышу и захлопнула дверь. Янгред снова её распахнул. Солёный ветер ударил его в лицо, и помимо воли он зажмурился, замер. Впрочем, цель была уже близко.
– Имшин! – позвал он, открывая глаза.
Участок крыши был широкий, устланный перламутровой мозаикой и почти пологий. Все окна с этой стороны выходили на плещущееся море; оно дышало далеко внизу и одновременно ощущалось совсем рядом. В нём тонул шар солнца. Его можно было бы увидеть, если подойти к краю крыши. Подойти так, как это сделала Имшин Велеречивая.
– Тебе некуда бежать.
Она стояла – простоволосая, босая, без глухого одеяния благонравной жены. Её смуглые плечи были нагими, как и спина; лишь чёрный лиф прикрывал отчётливо выступающие лопатки. Под тёмными шароварами, перехваченными алым кушаком, виднелись очертания длинных стройных ног. Имшин не двигалась. Она опустила руки, сцепила за спиной, и браслеты тускло блестели в закатном солнце.
– Я добежала. – Она сказала это ровно, не оборачиваясь. – Это тебе ещё далеко.
Янгред приблизился на несколько тихих шагов.
– Я думала, это будет Хельмо.
– Он очень тревожится. И он тебя ждёт не дождётся.
Имшин рассмеялась и сделала странные движения – встала на одну ногу, другую подхватила и, совершенно прямую, подняла к виску, повернулась так вокруг своей оси, будто танцуя, танцуя у самого края… В танце было слишком много подзуживающего бахвальства, чтобы Янгред поддался, – в этот раз он даже не шелохнулся.
– Он не дождётся, – пропела Имшин, снова становясь прямо.
– Он простит тебя. Он, кажется, всех прощает.
Янгред повторил то, что и в зале говорил… себе. Теперь он сказал это громче и твёрже, шагнул вперёд, но расстояние по-прежнему казалось огромным. Сколько было у него времени? И было ли? Что творилось у потерпевшей поражение гордячки в голове?
– Присягни ему. Отпусти людей на помощь царю. И…
Имшин обернулась. На Янгреда уставились мрачные глаза, подведённые кровавым.
– Ты говоришь «простит»? Вы пришли обокрасть меня, я попыталась противиться. Так за что же… – она криво улыбнулась, – за какое преступление вы собираетесь меня прощать?
Она стояла прямо, смотрела остро. Грациозно приподняла голову, и волосы развевались на ветру густой смоляной копной.
– Где твои дети? – вспомнив первый разговор с ней, спросил Янгред и заметил, как дрожь пробежала по её спине. – Твои… мальчики?
– Тебе не достать. Их увёз тот, кому я верю, едва ты объявился со своим сбродом…
Янгред прищурился.
– Кто увёз? Не тот ли, кто, не будучи тебе слугой, зовёт тебя «госпожа» и знает лучше других? Он у нас в плену.
Имшин снова мучительно вздрогнула и отвернулась.
– Интриги твоего двора подарили тебе зоркость. Но это не твоё дело. Мои мальчики не будут разменной монетой в ваших торгах, и он тоже, поверь.
– Послушай…
Янгред помедлил, он вовсе не знал, к чему вести разговор. Возможно, лучше бы эта женщина и сиганула в море: её ум был немало опасен для города, для государства, для всех.
– Хельмо нужны люди. Чтобы сюда не пришли Луноликие. Всё, чего он хочет, – защитить земли. Все земли. Вы можете тосковать по вольной воле, но подумай, не погубит ли вас то, что происходит сейчас? Если бы твой бунт удался, если бы ополчение осталось с тобой, оно всё равно пало бы. Пало бы, когда Самозванка…
Снова Имшин посмотрела на Янгреда через плечо; её глаза лихорадочно блестели. Заговорила она горячо, захлёбываясь, со странными паузами.
– Ты не поймёшь, нет. Они пали бы за то, что имеет смысл. За то, что стоит защищать. А не в проклятом походе, спасая трусливую шкуру царя!
Голос сорвался. Имшин шагнула вперёд. Пальцы её босых ног уже не касались поверхности крыши. Она качнулась. Янгред сделал два шага.
– Так ты ненавидишь Хинсдро? Дело лишь в этом?
Он уже знал, что прав, тем неоспоримее, чем отчётливее вспоминал вышитую золотом статную фигуру на последнем гобелене. Фигуру захватчика или…
– Мы с Карсо любили Вайго, дорожили его доверием. Мы знали, почему он царь, почему нашему городу хорошо под его крылом. Но мы совсем не хотели присягать твари. И если Карсо держала старая память, то меня – нет.
Она опять качнулась. Янгред прикинул расстояние. Было уже не так далеко; в несколько прыжков он смог бы её настичь. Но что-то тревожило, заставляло медлить и впустую выспрашивать.
– За что ты так зовёшь царя? Хельмо ему безоговорочно верен.
Имшин плавно подняла руки, развела в стороны – браслеты зазвенели. Она запрокинула голову и посмотрела в небо, так и замерла – распятая на чём-то невидимом, не на собственном ли горе? Наконец она отчётливо произнесла:
– Хельмо не знает правды о том, как не стало Грозного. Не знает, что в нашей вере – в Небесный Дым, в бога Силу, породившего сущее, – мы, жители Шёлковых земель, все одной крови, а значит, в том лесу подло пролили кровь брата моего, позже, в огне, – кровь его крови, ведь они глядели в одно небо… впрочем, ты не поймёшь. Ты чужой, и ты продался чернокровцу, который погасит скоро твою счастливую звезду. Прощай.
И, точно мышцы и кости её все разом стали тряпичными, Имшин рухнула вниз.
Янгред, сорвавшийся с места ещё до последних слов, настиг её и ухватил за запястье. Браслеты, соприкоснувшись с изувеченной кожей под перчаткой, едва не заставили разжать пальцы, но лихорадочным рывком он втянул градоправительницу обратно наверх. Тут же она, шипя проклятья, полоснула его кинжалом по лицу. Он лишь по случайности склонил голову так, что лезвие вспороло висок и щёку, не задев глаза или горло. От острой боли выучка опередила разум: Янгред ударил Имшин наотмашь, так, что она мгновенно потеряла сознание, и устало замер. Едва получалось дышать. Мир рябил чёрными точками; по лицу текла кровь, но он не находил сил, да и не видел смысла её вытирать.
Переведя дух, Янгред взвалил обмякшую Имшин на плечо. Он здраво рассудил, что если та очнётся, то пусть лучше головой вниз, так будет безопаснее для всех. Впрочем, вряд ли она могла очнуться скоро: случившееся подорвало её силы. Не могло не подорвать, если уж бравшие город мужчины ещё держались на ногах лишь чудом.
Хельмо понуро бродил по холлу, силясь то ли успокоиться, то ли принять какое-то решение. Едва Янгред перешагнул порог, он бросился навстречу, но тут же замер, точно налетел на невидимую стену. От щёк совсем отхлынула краска, глаза обеспокоенно скользнули по тащимой «добыче» и остановились на Янгреде.
– Что случилось? Ты ранен!
Янгред предпочёл не заострять на этом внимания и не вдаваться в подробности. Опустив Имшин прямо на пол, он потёр саднящую щёку и сказал:
– Она жива. Хотя хотела это исправить.
Пленных, кроме служанок, уже увели. Не было и капитана с серьгами-монетами в ушах. Хельмо сказал, всех временно поместят под арест в одном из боярских домов; использовать казематы, откуда только-только вызволили прежних узников – противников Имшин, – он не захотел. Наёмников и пиратов Хельмо вовсе собирался скорее выдворить из города прочь, без наказаний. Вряд ли этот сброд был сколь-нибудь опасен без человека, который управлял им.