– Почему же? – Туман в голове осушил горло, слова царапали его так же, как собственные ногти царапнули чужую кожу. – Я ведь принц, Лисенок. Забыл? И я не хуже моих коронованных тряпок. А ты барон… и ты мне важен. Что со мной будет без друзей?
Синие глаза на обожженном лице при этих словах вспыхнули угольями, потом померкли. «Не волнуйся, всех друзей поймаем, сохраним». Уцелевшая рука схватила Хайранга за шею сзади, не давая отвернуться, а Лисенок не замечал, только пытался вырваться от Янгреда. Шарил вокруг глазами, явно надеясь позвать на помощь.
– Не бойся, не надо. – Янгред все зажимал ему рот, но взгляд поймать не мог, никак. И все равно говорил, говорил, ясно слыша себя со стороны: – Братья будут за нас, Лисенок, все одобрят. Мы ведь… особый народ, несмотря на все обиды, самый стойкий. Мы на страже чужой чести, мы победили не одну державу, мы умны и милосердны. – Он улыбнулся. Хайранг замычал. – За таким человеком мы и пошли. Хельмо еще лучше нас. И я лишу покоя и его убийцу, и тех, кто вовремя его не сверг. Кому нужен народ, выбирающий таких царей? – Лисенок мотнул головой. – Никому. Хватит им гнить, хватит ползать. Огонь…
Огонь всегда прав. Прежний царь это знал.
Кто-то все шептал и шептал его голосом – и ослаблял его боль. С губ не пропадала широкая улыбка, скулы свело. Так он не улыбался никогда, никто в Свергенхайме так не улыбался, это ведь был край теней, боящихся выказывать малейшую радость, знающих: мир может увидеть ее и отнять. Чужая улыбка; он отравился ею, нет, он впустил ее в себя, как и все эти черные вихри. Пепел? Пусть. Терем, кажется, отстроили на месте прежнего, почти на обгорелых костях Властного. Что ж. Славно.
Притихший Хайранг пытался уже не вырваться, а хоть отстраниться и поверхностно, редко дышал – точно к нему взывал кто-то, от кого можно подхватить заразу. Замолчав, Янгред убрал руку от его губ, а обугленный человек отпустил шею. В комнате за спиной было тихо, слышался только чей-то кашель. Но сейчас важность потеряла и она.
– Что молчишь? – шепнул Янгред, понимая: убьет. Убьет, если не переломит.
– Звереныш… – Что-то знакомое. Странное какое, глупое, детское слово, и это вместо ответа? Янгред поборол желание снова заткнуть его или ударить и сплюнул:
– Что, стал слишком хорош для такого, мой предатель? Когда? Это страшнее Адры? Страшнее всего малодушия, всего, что я тебе прощал?
Наконец он услышал: ходят по комнате монахини. Уловил стон, заклинающий шепот, чьи-то утешения. Сердце все же откликнулось: они что, отпевали Хельмо? Все кончено? Но даже страх не пробился сквозь ярость, обиду и азарт. Они наполняли жизнью. Они у Янгреда были общими с обугленным человеком у Лисенка за спиной. И они могли заменить все.
– Отвечай! – Янгред повысил голос и опять встряхнул его плечи.
Хайранг, белый как полотно, лишь стискивал зубы. Наконец губы зашевелились, слабо, робко, испуганно, и он споткнулся на длинных нескладных ногах. Янгред поморщился и все в том же темном тумане услышал свой требовательный рык:
– Что?!
Зашумело в ушах, но он все-таки различил:
– Очнись. Они не виноваты. А это не ты.
Скорее хрип, чем слова. Янгред опять рассмеялся, смех заколол глотку. Они… это ведь люди. Весь этот дурной народ, от низших до высших. Не виноваты, что ими правит тварь. Не виноваты, что слушают ее и отвешивают ей поклоны.
– Разве не каждый сам выбирает крылья и кандалы? – шепнул Янгред. – Или…
– ХВАТИТ!
Хайранг дернулся быстрее лисицы, толкнул его к стене, схватил за волосы, а в следующее мгновение что-то острое уперлось в шею. Кинжал. Острое лезвие охладило разгоряченную кожу, прижалось чуть сильнее и… прогнало дурман. Глаза горели совсем рядом. И были, кажется, полны слез.
– Это не ты, – твердо повторил Хайранг. – И я тебе не позволю…
Он дышал тяжело, рвано. Не отступал, не давал освободиться, и с каждой секундой мир становился четче, приглушенный свет – ярче. В какой-то миг перед глазами будто полыхнула молния – и все тело пронзила жгучая боль. Так же быстро она схлынула, Янгред закашлялся и недоуменно моргнул. Лисенок, наоборот, не мигал вовсе, а рука его окостенела.
– Каждый выбирает сам, – отозвался он с расстановкой. – Но не за других.
Они молчали, а за плечом Хайранга что-то происходило. Обугленная фигура снова рассыпалась, превращалась в вихрь, и все они словно… отдалялись. Пять шагов. Десять. Какая-то часть Янгреда требовала высвободиться, догнать их, удержать, слиться с ними. Какая-то ныла так, будто сама горела. А какая-то все еще была скована льдом. Колени дрогнули. Кинжал у шеи показался вдруг желанным избавлением. А Хайранг шепнул:
– Ты выбрал уехать, не сказав ни слова, хотя знал: у меня нет друзей, кроме тебя. Я выбрал отвернуться от Хельмо, а потом – пойти за ним. Инельхалль выбрала полюбить меня. – Кинжал затрясся. – И было еще немало выборов, которые никогда не будут правильными и понятными для всех, но на каждый есть причины. Ты прав, люди меняются. Ты прав, обиды нужно отпускать, и я делал многое неправильно, но я точно знаю… – Костяшки пальцев Хайранга были уже белыми. – Ты изменился не в этом. Ты выбрал не этот путь, когда пришел сюда. Ты не такой. Ты почти как Хельмо. И именно поэтому когда-то я… я подумал, что должен защитить тебя от твоего же отца. Хоть попытаться.
Почти как Хельмо. Янгред опустил глаза и увидел у ног Хайранга горку пепла. Там блестело золотое кольцо.
В комнате снова раздался стон, пробравший до костей, и хлипкий заслон – других забот, других разговоров – рухнул. Янгред едва не развернулся, не ринулся к обагренной постели, но чем бы он помог? Отдал бы часть своей крови? Он слышал, что эллинг умеют ее переливать и иногда это помогает, но иногда убивает. К тому же с его кровью, скорее всего, что-то стряслось, иначе почему Хайранг наставил на него нож, точно на взбесившееся животное? В повисшей тишине он вздохнул, и впервые вздох получился глубоким. Что с ним? Что он нес? Он опять глянул под ноги. Никакого пепла, только тени стали густыми и тяжелыми. Обернулся. Девушки заботливо укладывали Хельмо головой на подушку.
– Знаешь, почему еще я сходил с ума без тебя? – прошептал Хайранг. Янгред с усилием посмотрел на него. – Все просто, Звереныш, очень. Ты всегда воплощал в себе то, чем я хотел быть. Силу, веселость, жизнелюбие и честность, а еще огромное-огромное сердце. Мне казалось, ты совершенно случайно выбрал именно меня, может, чтобы еще ярче блистать на моем фоне, не знаю, все равно… – Янгред возмутился, открыл рот, – неважно, но я смотрел на тебя как на пример, а когда ты ушел, остался будто один среди туманных гор. Понял: ты-то только рад избавиться от моей блеклости. Понял: ты-то без друзей не останешься. А я… я… мне куда идти?
– Я… – под беспомощным, грустным взглядом Янгред не смог продолжить. Сказал другое: – Мне никогда не нужен был фон. Мне нужен был друг.
«Почему же потом перестал?» – издевательски спросило что-то внутри, и он закусил губу, вздохнул, шепнул лишь:
– Прости еще раз. Я… я сожалею. И… я благодарен. За твои открытые глаза.
Может, не поссорься они с Лисенком, прежде чем Янгред отправился на войну; не звучи в ушах и прежде его звонкое, отчаянное «Он не любит тебя! Ты ему как игрушка! Тебя убьют, а он и не заметит!», правда об отце уничтожила бы его.
– А я выбрался, как смог, и теперь должен тебя предупредить. – Хайранг сглотнул. Оружия он не убирал, тон его снова стал жестким, сухим. – Огромные сердца опасны. Мы уже знаем здешнюю историю. Если ты уподобишься Вайго, я тебя убью, заберу ключи от долины и уведу наших из этой клоаки, а прежде оборву муки Хельмо, раз не можешь ты. Я…
Вряд ли он сам верил себе, вряд ли справился бы, но угроза подействовала вмиг. Оборвет муки?.. Янгред, забыв почти все, о чем хотел спорить и сказать, отступил, загораживая проем, сжал кулаки. Сама мысль была что последняя отрезвляющая пощечина.
– Ты много берешь на себя, Лисенок. Не зарывайся.
Хайранг убрал оружие в ножны, взглянул пытливо, устало.
– Тогда иди и смотри за ним. А я буду смотреть за боярами. Если что, доложу.
Лицо его совсем побледнело, глаза померкли, из него словно тоже выкачали всю кровь. Он шагнул назад. Янгред его все же удержал, в этот раз осторожно, готовый к отпору.
– Знаешь, – сказать это оказалось удивительно просто, – без тебя и я был как в туманных горах. И порой остаюсь. Как сейчас.
– А он? – Хайранг неожиданно мягко кивнул на дверь. Янгред улыбнулся.
– Это иное. Ты прав, с ним мы слишком похожи. Он, если вдруг поднимет на меня нож, сразу убьет. А ты просто вернешь мне разум.
– Он вряд ли поднимет… – так же тихо возразил Хайранг, и Янгред осторожно, не уверенный, что получит взаимность, протянул навстречу руку.
– В том и беда. Бывают дни, когда нельзя иначе.
Они все же обнялись – коротко, но тепло. От волос Лисенка омерзительно пахло гарью, нет, не так, паленой плотью. Почему?.. Янгред даже хотел спросить, в чем он успел вываляться. Рассеянно посмотрел поверх его плеча в коридор и тут вспомнил, что ему что-то мерещилось, что-то такое гнусное – вот как раз пока они ссорились. Что же…
– Ладно. – Лисенок отстранился. Усмехнулся, даже фыркнул: – Мебель не переворачивай, терем не поджигай.
Он пошел прочь. Янгред вернулся в комнату, откуда выветрился уже весь дым. Хельмо тяжело, чутко дремал, вздрагивая всякий раз, как кто-то приближался. Губы его были искусаны в кровь, зато с них сошла чернота; лицо из бледно светящегося стало просто серым. Хорошо это, плохо?
– Что дальше?.. – шепнул Янгред.
Девушка, стоявшая подле окна, улыбнулась ему, и по одним только глазам он узнал: та же, что и под Инадой, и под столицей обрабатывала Хельмо раны. Азинайль. Последняя надежда. Которую он хотел «прикрепить» к восьмерице официально, да так и не прикрепил. Остальные прибирались в комнате, унося вещи и снадобья, вытирая пол от крови.
– Ждем солнца. Оно в этих краях целитель. Тем более красное солнце зари.