– На самом деле едят людей только на два своих больших праздника, в конце и середине года, – послушно повторила Лусиль. – И едят убитых врагов, если враги достойно с ними бились. Потому что…
– …верят, что так заберут их силу, – подтвердил Влади. – А детей…
– Детей они не едят, дети бесполезны, это только пугалка. А мы с тобой считаемся детьми? М-м-м…
Им едва сравнялось по семнадцать. Отец, отправляя их дурить острарцев, называл амбициозный поход не иначе как детским. Только цель детской не была.
Влади озадаченно потер переносицу.
– Давай для общего успокоения пока верить, что да. Дальше. Крылья у людоедов…
Тень пронеслась над самыми их головами, лязгнула броня. Оба пригнулись; потоки воздуха нагло хлестнули по лицам. В следующий миг тень, снизившись, оказалась рядом с прянувшей лошадью Лусиль. Новоприбывший без труда удерживался на месте и явно собирался остаться. Крылья молотили воздух с гулким назойливым звуком, похожим на шум мельничных лопастей. Лусиль, выпрямляясь и приглаживая волосы, быстро растянула губы в улыбке, хотя улыбка эта наверняка подрагивала. Зато голос не подвел, прозвучал буднично:
– Крылья у людо… железнокрылых… не железные. Это такое оперение. Прямо сейчас, глядя на многоуважаемого командующего Цу, мы можем в который раз в этом убедиться, даже потыкать его пальцем, но не будем. Здравствуйте, командующий.
– Мое почтение, королевна, – прохрипели в ответ.
Цу – высокий, плечистый, но весь какой-то угловатый – полетел рядом, сверкая и гремя доспехами. Лусиль, внутренне взбешенная, продолжала приветливо улыбаться. Влади раздражение скрывал чуть хуже: сильнее выпрямил и без того прямую спину и поджал губы; одной рукой опять стал нервно щупать волосы. Ему-то почтения не выразили.
– Не будет ли поручений, королевна? – спросил Цу. – И… – Последовало промедление, дерзкое по любым церемониалам. Влади его проигнорировал, только снисходительно хмыкнул и отвел за ухо белую прядь.
– И королевич, – напомнил он не поворачиваясь. – Так называются птенцы коронованных особ. Подзабыли?
Ответ явно оценили: Цу наконец склонил голову, изображая ленивое подобие поклона.
– О нет, что вы, нисколько. У меня отличная память.
Он все еще смотрел только на Лусиль. Она отлично это ощущала.
Цу было по виду около сорока. Его смуглая кожа отливала красным золотом; золотистыми были глаза с искривленными зрачками – типичными для жителей княжества Гнездорн, ютившегося в северных горах. Глаза и крылья, а еще жесткие, как пакля, волосы более всего выделяли этих существ. Свирепостью они не уступали своей богине – алоперой Камэш, Деве-Птице с лицом праведницы и когтями, способными вырвать позвоночник. Дева глядела с нагрудников и плащей гнездорнцев; ее именем они проливали кровь. И хотя большинство «сказок о людоедах» оставались сказками, Лусиль было жутко находиться с ними бок о бок. Зато сражались они умело и – в отличие от насквозь продажных свергенхаймцев и еще более продажных пиратов – скорее, упивались войной, чем стремились нажиться на ней. За это Сивиллус и многие Луноликие до него привечали железнокрылых: привлекали к кампаниям, нанимали для авантюр и мести.
«Ну вот и шел бы отец сам в поход, и целовался бы с этим типом, и все было бы славно!» На этой раздраженной мысли Лусиль окончательно собралась и покачала головой.
– Ничего не нужно. Разве что как обычно. Следите, чтобы ваши никого не съели.
Она грубила сознательно, страху вопреки. Она часто грубила Цу, а он все пропускал мимо ушей. Как ни мерзко было вообще беседовать с ним, осознание того, что это свирепое существо не смеет ей возразить, и даже не потому, что она королевна и главнокомандующая, – льстило. Вот и сейчас командующий безмятежно улыбнулся уголком узкого сухого рта.
– Мы не голодны. Настоящей крови пока не пролилось, остальная пресна.
Улыбка была даже приятная, хоть без оскала. По ней Лусиль поняла, что пора прикусить язык: храбрость храбростью, а лучше не доводить до того, чтобы настоящей и самой вкусной на свете сочли твою кровь, а не кровь врага.
– Вот и славно. А это хотите? – Лусиль ловко сунула ему в рот виноградину, в этот раз быстро: чтобы, не дай бог, не попытался откусить или, того хуже, поцеловать пальцы. – А теперь извините, командующий, я крайне занята беседой с моим возлюбленным супругом.
Она услышала, как на последних словах мелкие острые зубы командующего впились в виноградную кожицу, как брызнул сок. Но заговорил Цу ровно:
– Благодарю вас.
– О, не стоит.
– Моя жена вообще очень щедра, – небрежно подал голос Влади.
На него ожидаемо не взглянули. Лусиль продолжала стоически терпеть золото птичьих глаз, хотя с каждой секундой все отчаяннее мечтала надеть на голову лукошко – либо себе, чтобы спрятаться, либо командующему. Ну что еще надо проклятому выродку?
– А не хотите ли посмотреть на свою великую армию сверху, королевна? – внезапно предложил Цу. – Я смогу поднять вас к небу, если только захотите.
Поднять к небу. Очаровательно и двусмысленно. Нагло. Лусиль заметила, что Влади слегка дернулся, но сама даже не повела бровью, лишь сунула в руку командующему целую гроздь винограда. Пальцы слегка тряслись, но может, он не заметил?
– Поешьте-ка лучше ягодок, – проворковала она. – Я вынуждена повторить: у меня предостаточно дел. И еще я побаиваюсь высоты. И птиц. Да и вас, что скрывать.
Уж это-то «Отстаньте» не понять нельзя? Командующий учтиво рассмеялся, но горящие глаза его остались прохладными, и там сложно было не прочесть досаду.
– Как угодно. Шлите за мной, если от меня или воинов что-то потребуется.
– Непременно. Обязательно. Ждите.
Особенно тяжело и мощно махнув крыльями, Цу взмыл в небо. Дышать сразу стало легче, расслабились непроизвольно сжатые челюсти. Лусиль проводила крылатый силуэт взглядом, убедилась, что он исчез, и повернулась к Влади.
– Молодец, – тихо сказала она и, протянув руку, погладила его скулу. – Ты будущий король, тебе и не таких придется терпеть. Пусть ухлестывает. Вернее будет.
– А если выкрадет тебя и улетит? – По глазам Влади не получилось понять, шутит он или правда тревожится о подобном. Лусиль порой тревожилась, но не признавалась.
Она с бравадой ухмыльнулась и, отстранившись, запустила руку под воротник. Из брони на ней были сейчас только нагрудник и наплечники, так что она без труда извлекла на свет лунницу на плотном кожаном шнурке. Кончики были заточены, как ножи.
– Воткну ему это в глотку, а как упадет, сама уж постараюсь шлепнуться сверху, доломать ему кости. – Она даже хохотнула, вообразив такое. – Да и… все-таки сомневаюсь, Влади. Я бескрылая, яйца не несу, зачем я ему? Это все ерунда от походной скуки: кто-то приискивает доярок-девственниц, кто-то – чужих жен. Главное, чтобы ты не ревновал.
– К птице? – с такой же бравадой усмехнулся он. – К людоеду?
– Еще раз повторим друг другу все заблуждения об их народе?
– А что, если он еще раз прилетит? – серьезно уточнил Влади. – Вспомнишь…
Оба рассмеялись. Лусиль протянула Влади еще виноградину и села прямо, с удовольствием подставляя лицо теплому ветру. Судя по карте, вскоре с теплом предстояло попрощаться – близился поворот на восток. Оставалось насладиться последними каплями.
Она радовалась, что поход наконец продолжился. Остановка в Анкленне – гостеприимном и сразу сдавшемся городе – по мнению Лусиль, затянулась. Командующие оправдали ее необходимостью восстановить силы и последними вестями: судя по перехваченному письму, со свежими частями у Дома Солнца не ладилось. Столицу защищали порядком уставшие, потрепанные полки Хинсдро, едва спасшиеся в последних битвах. Это значило, что можно не спешить. Лусиль, напротив, поспешить хотела и уже не раз ссорилась с командующими, многие из которых погрязли в пьянстве, обжорстве, грабежах и лени. Ее очень тревожил их излишне самонадеянный настрой, она планировала все иначе. Но в этих спорах не всегда спасало даже то, что она – королевская дочь. Почти дочь.
– А всегда бы так, – вдруг снова заговорил Влади задумчиво.
Лусиль с интересом повернулась к нему.
– Что именно?
– Открытые ворота. Ягоды. И смотрели люди на тебя как…
– Мечтай, – буркнула Лусиль. – Скоро все будет еще хуже, чем сейчас.
Поход не был легким и ровным, лишь казался таким в эту мирную солнечную минуту. Острара напоминала те диковинные пески, которые, по рассказам путешественников, стелились за государствами Шелковых земель: вот ты идешь по надежной поверхности, а вот уже провалился по колено в раскаленное месиво, вот по пояс, по грудь – и нет тебя. Так и тут: один город встречал хлебом и вином, а другой, расположенный в паре часов езды, обрушивал снаряды, пылающие стрелы, кипящую смолу – чем располагал. Почти невозможно было предсказать, где упадут ниц, а где будут драться до последней крови. И, к слову, Лусиль, скорее, нравилась такая непредсказуемость, чем нет.
– Влади, – назидательно подняла палец она, – я бы разочаровалась, если бы все они были такими глупыми.
– А если глупая – ты?
Взгляды снова встретились. Влади смотрел серьезно. Лусиль показала ему язык и быстро кинула себе в рот еще пару виноградин. Но это не успокоило.
…Притащив к отцу найденную девочку, маленький Влади решительно сообщил, что она теперь – его. Что это значило, не имел понятия ни он сам, ни Сивиллус, ни Лусиль, радовавшаяся теплому плащу, в который ее заботливо завернули по пути. Поговорив, дошли до того, что «моя» означает «сестра, которой у меня нет». Сивиллус, занятый какой-то очередной политической махинацией, отнесся к капризу спокойно, покивал. Возможно, сделал мысленную пометку: через пару недель услать бродяжку на кухню или в служанки. Но через пару недель стало известно об ужасной смерти острарского царя, и дорогие золотые серьги-солнышки обрели новый смысл. Сама Лусиль так и не смогла рассказать, как оказалась там, где встретила беловолосого мальчика с гончими. В памяти мелькали лица, вспышки и особенно часто – крики. Сонмы криков, примерно такие можно услышать в порту в час погрузки или на площади во время массовой казни. Сколько Лусиль ни старалась, она не могла вычленить отдельных голосов. А еще она откуда-то точно знала: крики не так страшны, как вспоротая ими тишина. Больше, чем косточки, Лусиль ненавидела только тишину.