сам боится того, что мог бы сделать, – и потому не сделает. Имшин гордо вскинулась, сморщила нос: ну какой нелепый, даром что не коренной острарец, а хуже медведя. А он, не приближаясь, бесхитростно признался:
– Давно ты мне нравишься, сагибова дочь. Нравишься, как никто никогда, со дня, как вы впервые побывали при дворе и ты там звонко-звонко смеялась с царицей. Не пойдешь за меня – наверное, вообще не женюсь. И ладно, оно того стоило.
Даже ответа ждать не стал: может, побоялся. Развернулся и пошел прочь, чуть сутуля плечи, в этот раз аккуратно огибая каждое пострадавшее растение. А она, непонятно чем ведомая, сама осторожно устремилась за ним – сняв браслеты, ступала бесшумно, только сердце колотилось. Карсо вернулся в белокаменную колончатую галерею, поднялся по ступеням – к пьющим вино друзьям. Имшин затаилась за кустами шиповника.
– Что же ты так, не поймал? – хохотнул Вайго. – Города берешь, а женок – нет?
Второй посмеивался тише и упорно ничего не говорил; дымные глаза его лучились строгостью. А Карсо тихо ответил обоим:
– Таких не ловят. Не для того они.
Вайго ничего не понял, судя по следующим шуткам. Второй – да.
Она вышла за боярина-медведя через месяц. Полюбила скоро голубую Инаду и поняла, что вечно хохочущий, крепкий на руку Вайго не так плох. И что вообще-то ей повезло: рады иноземцам в Остраре, как нигде. Она что дивный ребенок, тянет доверчиво руки ко всему хоть сколь-нибудь необычному, привечает, делится тем, что имеет. Священники разве что злые, но и на них найдется управа – все тот же царь.
Любила она свою жизнь. Любила Карсо, от которого сыновья родились – загляденье, с его статью и ее ловкостью, его удалью и ее красотой. Все, все здесь она любила. Только порушилось давно. Порушилось даже не в тереме, который веселый, громкий, безмятежный Вайго сжег вместе с собой и семейством. Раньше порушилось, в дождливый день в черной чаще, на далеком болоте. Что теперь, чинить? Или новое строить на руинах, как возвел Хинсдро новый терем? Однажды золото – гнилое золото – уже погубило серебро. Нет, больше она этого не допустит, не допустит. Закончится поганая Смута. Закончится, так и не начавшись, никто не придет в Инаду, никому она не достанется. Не даст Имшин топтать ее землю.
– Госпожа… – раздался низкий голос, щелкнули шаги за спиной.
Подняв голову, она всмотрелась в отражение.
– Решили?..
Она кивнула, но обернуться не решилась и только произнесла, обращаясь словно бы к десяти зеркальным двойникам, усталым, злым, но наконец вытершим последние слезы. Красная подводка вокруг их глаз была словно кровь.
– Наши союзники устали в пути и изголодались, я знаю. Мне их жаль. Пошли, пожалуйста, служанок в замковый сад и вели не скупиться. С этого и начнем.
В зеркалах ножами сверкнули десять желтоватых улыбок. В желтизне лукавыми огоньками загорелось серебро.
– Славно. Сделаем.
И на сердце сразу стало легче. Может, и не так это сложно – победить врага, если рядом надежный друг?
– Итак, – прозвучало шутливо, и на губах Хельмо сама появилась улыбка. – Я распушал хвост как мог, мои люди – тоже. Хотели бы увидеть что-то еще?
Пришлось признаться:
– Честно говоря, не знаю, чем меня можно еще удивить. Я определенно ждал худшего, волновался. Но все слухи о вас…
Янгред приосанился. У него не получилось скрыть оправданную гордость.
– О, они чистая правда.
Костер горел у воды. Они отдыхали после того, как объехали почти весь лагерь. Хельмо вблизи рассмотрел коней, мортиры, пару осадных орудий – образец того, что предстояло строить в пути. При армии был корпус мастеров по конструкциям: стрелометам, блидам[5], башням. Хельмо даже с переводом не до конца понял оживленные речи одного из них, самого щуплого и старого, но впечатлился. Еще больше его впечатлило другое: какими ладными были воины. Янгред отказался от мысли дать войскам смотр сейчас, решил повременить, не мешая отдыху после перехода. Но три пехотных полка сами проводили учения под руководством младших командующих. За этим Хельмо понаблюдал.
Армия выглядела единой, даже доспехи отличались лишь у командиров: как и у Янгреда, у многих на них имелись золоченые элементы – шипы, полосы, пластины. И если люди, вышедшие с Хельмо из столицы, еще могли сравниться с союзниками хотя бы полнотой обмундирования, то те, кто присоединился в пути, и те, чьи отряды стягивались по призыву, выглядели куда хуже. Немало было крестьян, купеческих детей, вчерашних рекрутов. Не все имели холодное оружие, что говорить о пистолетах, тем более о лошадях. Таких приходило большинство, ведь Первое ополчение давно воевало ближе к границам или защищало столицу. Ко Второму могли присоединиться лишь остатки.
Наблюдая, как эти люди обустраиваются – шатры тоже были не у всех, многие просто строили шалаши из лапника, – Янгред молчал. На его лице не читалось ни разочарования или раздражения, ни брезгливой жалости, которой Хельмо опасался больше всего. Позже, осматривая обозы, Янгред сказал, что часть амуниции и оружия привезена для союзников, на подобный случай, – это особо обговорил Хинсдро. Он и вправду был Всеведущим, не поскупился: представлял, кто встанет под знамена племянника.
Зато Хельмо рассчитывал на Инаду, точно зная, что лишь немногие отсюда ушли по первому призыву. Город славился по-человечески гордым нравом, здесь неохотно кому-либо служили. Но Хельмо верил Имшин. И она, и Карсо были преданы Вайго, хотя бы за то, что тот одобрил их союз. Они обещали однажды отдать долг. Защитить то, чем Вайго дорожил больше всего, было бы достаточной платой. Более чем. Был бы Карсо жив…
– Вы чем-то огорчены, Хельмо?
Он очнулся и перестал представлять себе скорбную вдову, с которой был непростительно напорист. Янгред смотрел на него, держа в руках чашу – как Хельмо уже знал, из металла еще более легкого, чем сплав доспехов. Из этого вещества – алюминия – была сделана значительная часть утвари наемников.
– Простите, я задумался. Все складывается… несколько не так, как я ожидал.
– А чего вы ожидали?
Хельмо уставился на огонь. Он не хотел говорить, что надеялся на более теплый отклик; что осторожность Имшин – нежелание пустить чужих, прогулка под конвоем, разговор на повышенных тонах – задела его. И точно он не хотел говорить, какие страхи еще недавно преследовали его самого: что наемники разграбят округу, что на месте Янгреда будет престарелое чудовище. Все мысли венчались одной: дядя зря его выбрал. Он недальновиден, наивен, не справляется. Наверное, нужно было сидеть и не высовываться, заниматься ас-ковантской обороной. Дела побольше – они для других.
Янгред неожиданно ободрил его, будто угадав часть тревог:
– Бросьте. Вы держались хорошо, но независимые города все с характером. Вытравить оттуда волю невозможно, даже если город присягнет вам. Особенно если присягнет.
– Меня это не тревожит, а лишь гнетет, – торопливо возразил Хельмо, кривя душой. – Помощь будет. Я доверяю Имшин. Полностью доверяю.
Янгред сощурился.
– Никому не следует доверять полностью.
– У нас принято считать не так. Более того, недоверие осуждается.
Глаза Янгреда блеснули беззлобно, но лукаво.
– Правда? Удивительно, что ваш народ еще цел при таких обычаях.
Хельмо, решив не обижаться, повел рукой себе за спину. Там рыцари и ратники грелись у огня вместе, ели что-то из общего котелка и сносно общались, несмотря на незнание языка.
– Правда. Если раньше союзник нас не подводил, мы будем доверять ему.
– А если подведет? – Янгред выглядел все более заинтересованным. Вспомнилось детство, когда о чем-то похожем допытывался старый Анфиль.
– Уничтожим, – отрезал Хельмо и вернул шутку: – С искренними слезами на глазах.
Янгреду понравилось сказанное: он рассмеялся, качая головой.
– Кстати, что, вы отпустили своих в город? – полюбопытствовал Хельмо.
Янгред тут же посерьезнел, взгляд его стал сосредоточенным.
– Да, вот только я упорно опасаюсь, что они будут пьянствовать…
Это удивило. Рыцари выглядели очень, даже пугающе собранными.
– У вас что, тоже склонны к этому? – изумился Хельмо.
– Мне кажется, многие к этому склонны после долгого пути. Но не страшно, я знал, кого выбрать. – Янгред бегло глянул в сторону городских стен. – И даже им я успел дать всякие особые распоряжения, в том числе на случай проблем.
– Распоряжения? Проблемы? – Хельмо почти возмутился. – Слушайте, ну один-то спокойный вечер у них есть. Я тоже не одобряю возлияния в походах, но…
– И все-таки лучше точно знать, как вести себя в гостях, – мирно, но непреклонно возразили ему. – Страна чужая. Щедрая. Красивая. Полна соблазнов.
Вроде лицо Янгреда осталось безмятежным. Или нет?.. Хельмо опять на несколько секунд почувствовал себя мальчишкой рядом с умудренным летами, ученым мужем: вон как отслеживает каждый шаг своих людей, вон как думает на несколько таких шагов вперед! Стоит взять с него пример. Да только мысли о возможных «проблемах» опять лезут неправильные, такие, что не признаешься. И не предотвратишь, если вдруг…
– Но если что, распоряжения захватывать город я не давал, да они бы и не смогли, – раздалось вдруг рядом. – Их маловато, и пушки они оставили тут.
Янгред смотрел теперь исподлобья – неприкрыто насмешливо, но без недовольства, скорее, оценивающе и вызывающе: я тебя раскусил, что ответишь, чем удивишь? Хельмо под этим взглядом не впервые смутился, затем – устыдился. Подумал ведь! Краем ума, но подумал. Спеша скрыть это, он упрямо и даже обиженно помотал головой:
– Не подразумевал подобного. Просто заинтересовался, какие дополнительные распоряжения можно дать столь дисциплинированным людям.
– Ну, не забывать, что они дисциплинированные? – проникновенно уточнил Янгред. – Даже себе стоит напоминать об этом, а то ка-ак забудешь, ка-ак начудишь! И проснешься потом в хлеву, в обнимку со свиньей и без штанов.