Случилось это примерно год назад, в день ее венчания – резко и обжигающе. Отец зашел к ней в спальню без стука, так же бесшумно встал за плечом у зеркала и широкой рукой поправил струящуюся темную фату. В нос ударил запах пионово-коричных, совершенно не мужских духов. Лусиль сразу почувствовала что-то, застыла с комом в горле. И не то уже седой, не то беловолосый, с моложавым миловидным лицом, сверкающий выцветшими топазами глаз отец – нет, Сивиллус – шепнул, не похотливо, скорее, насмешливо:
– Он сказал, ты его… а значит, и моя. Поговорим об этом наконец?
Лусиль все же решилась, ударила его по кисти и отпрянула. Положила ладонь на рукоять висящего на стене меча, но не сомкнула пальцев. Молчала, не краснея, не бледнея, но внутренне дрожа. Не опускала головы – ждала. Она думала об ужасном, но Сивиллус с неожиданным удовольствием, как-то по-кошачьи улыбнулся и даже отвесил ей полупоклон. Точно в чем-то выиграл. Точно подобного и ждал. Точно не надо звать на помощь.
– Молодец. Впрочем, плата невинностью все равно была бы дешевкой, такого много. Совсем как… – Тут он полез в карман парадного камзола, – вот. Это твое. Пора вернуть, да?
Он вынул и протянул ей нитку кровавых коралловых бус. Бусинка к бусинке, они лежали в рыхлой ладони словно огромная горсть ягод, и ловили желтые блики. Лусиль глянула недоуменно – не дарили ей такой вещи. Но почему-то ее начало вдруг немного тошнить.
– Это что? – мрачно спросила она, не решаясь тронуть украшение. – Не люблю дешевку.
– Да? – Сивиллус сощурился. – Но они тоже были на тебе. В тот день. Не помнишь?..
Она пригляделась еще, подумала, покачала головой. Ей улыбнулись снова, к ней подошли поближе. Сивиллус явно заметил, что ей стало нехорошо. Заговорил тише, мягче:
– Очень дорогие серьги… очень дешевые бусы. Платье, по которому ничего не понять. – Кисть дрогнула, ягодная нить повисла на ней. – Кто же ты, моя девочка?
Бусы все качались, качались. Лусиль глядела на них и вспоминала свой сон, повторяющийся иногда, полный криков, грохота дверей, угасающего «Беги, маленькая, ну!». Во сне нельзя было ничего разглядеть, пространство казалось огромным, высоким, но мазалось золотистыми пятнами… среди пятен выделялся только человек. Очень большой, очень злой человек. С оружием. И человек этот на всех кричал.
– Вы волю мою забрали – а я вас заберу…
– Что? – переспросил Сивиллус. Из его глаз исчезли игривость и самодовольство.
Лусиль запоздало поняла, что произнесла фразу вслух, и покачала головой. Решилась. Забрала бусы.
– Так чем же мне заплатить вам за вашу доброту… отец? – тихо спросила она.
Несколько секунд они просто смотрели друг на друга, и Лусиль чувствовала: что-то… поменялось. Она будто прошла какую-то проверку, поднялась еще на ступень. Это почему-то не радовало, а пугало, но она всеми силами старалась это скрыть. Вздернула подбородок, повторяя: «Чем?» Сжала бусы в кулаке.
Сивиллус моргнул первым, подошел вплотную и на этот раз просто обнял ее – так, будто боялся сломать. Как хрупкую куклу или правда как свою дочь. Провел по волосам, поцеловал в висок, и от запаха пионов и корицы прошла дурнота. Вот ее дом. Вот.
– Мой сын счастлив. Это уже недурно. А что-нибудь еще мы придумаем позже.
На венчание Лусиль надела к платью цвета ночи яркую нитку коралловых бус. А еще чуть позже они правда придумали – этот поход. Теперь оставалось только справиться. И пока все шло хорошо. По крайней мере, так казалось… ну разве что некоторые сокровища портили настроение и заставляли порой в чем-то усомниться.
– Ну нет, так не пойдет. – Она с лукавой улыбкой развернулась к Влади. Сладкая истома от его прикосновений не позволяла долго думать о дурном. – То есть я буду носить нелепые наряды, а ты – разгуливать весь такой красивый и беленький?
Он с нахальным видом кивнул. Лусиль внимательно его оглядела.
– Нет. Вместе – так уж вместе.
Повторив это, она наклонилась, подобрала свалившуюся на пол склянку, отряхнула пуховку и, подмахнув немного розового порошка, мазнула Влади по лицу. Неаккуратный румянец лег на лунно-белую кожу кричаще, словно след пощечины. Влади невозмутимо повернул голову к зеркалу и оценил свой новый облик.
– Как мало надо, чтобы стать похожим на дешевую женщину из борделя.
Лусиль хмыкнула. Этого показалось мало.
– Добавим еще это. Сразу превратишься из шлюхи в царевну!
И она, стянув кокошник, нацепила его на Влади. Удивительно, но то ли из-за более изящной формы его лица, то ли еще из-за чего-то на нем убор смотрелся приятнее. Синие камни оттеняли кожу и волосы, голова не казалась нечеловеческой. И блестел поверх прямых прядей отборный жемчуг. Влади укоризненно вздохнул, но сопротивляться не стал.
– У тебя нет совести…
Лусиль широко ухмыльнулась.
– Правильно. Вместо нее у меня ты. И мне хватает.
– Может, и платье мне свое предложишь? – Влади щелкнул пальцами, поднимая съезжающий кокошник повыше.
Лусиль задумалась. Мысль была недурной, пару раз они так развлекались, Влади шли платья. Но нет, как-нибудь в другой раз, сейчас лучше распорядиться временем поумнее.
– Нужно пользоваться запертыми дверями, – шепнула она. – Пока они есть.
Подступила вплотную, привстала на носки, поцеловала его – и прежде чем зажмуриться, поймала, как дико оба они смотрятся в отражении. Она – в расхристанном, сползшем платье и со вздыбленными волосами, он – в кокошнике, оба – с шутовским румянцем на лицах… но это не мешало. Влади поддался ей сразу, снова подхватил, и она обвила ногами его поясницу. Волосы, в которые она запустила пальцы, были не такими густыми, как у нее самой, но куда более гладкими, струились. Лусиль всегда по-особому нравился этот контраст меж ними – Влади, казалось, куда лучше за собой ухаживал, а может, от природы ему досталось больше естественной красоты… да и, что скрывать, мягкости, здравомыслия. И хотя Лусиль дразнила его девчонкой, характера ему хватало, чтобы, например, его слушались в войске, чтобы выстоять против Цу с его выходками. А каким Влади становился, когда она делала то, что сейчас, когда шептала ему что-нибудь, прижимаясь всем телом…
На постели он просто поднял на ней и так уже задранное платье – и она закусила губы, отдаваясь этим прикосновениям. Дрожь бежала от внутренней стороны бедер, охватывала все тело. Лусиль прильнула в ответ к его шее, то целуя, то кусая, – впрочем, какой-нибудь платок спасет Влади от позора на вечернем пиру. У них часто все так заканчивалось: кому-то приходилось что-то скрывать. Влади было, конечно, сложнее, его виноватый взгляд и чувствительная кожа многое выдавали слишком легко. Впрочем, сегодня были только лихорадочно пробирающиеся под платье руки, только сбитое дыхание и шепот сквозь стоны: «Тише…» Лусиль почти покорно вжималась в мягкие, похожие на шелк ткани, пахнущие не привычными дома розой и жасмином, а горькими травами. Запах въедался в кожу. Вкрадывался в поцелуи. Невидимое что-то – полынь ли, пижма, зверобой, – незримо цвело, словно прорастая сквозь сплетающиеся тела. В сердце не откликалось ничего, никакой памяти… зато плыла перед сомкнутыми веками иллюзия: дикий пустырь. Пустырь, никаких стрельцов за дверьми. В последний раз выгибаясь навстречу Влади и стискивая его оглаживающую грудь руку, Лусиль даже вскрикнула – и другая ладонь быстро зажала ей рот. Глаза Влади – сейчас кажущиеся черными из-за расширившихся зрачков – не отрывались от нее, и она ухмыльнулась, тоже лишь глазами. Жаркая дрожь била волнами. Лусиль ощущала ее отголоски, даже когда уже сама оставляла поцелуи от вздымающейся груди Влади все ниже, плавно перед ним опускаясь. Он всегда смущался видеть ее вот так – и только, зажмурившись, дрожащей рукой отводил длинные пряди с ее лица. Она же без всякого стыда наслаждалась тем, как мучительно его желание… но сегодня не могла мучить долго.
– Тише… – в свою очередь шепнула она, быстро выпрямляясь, вытирая губы и прикрывая ему рот. – Тут вряд ли принято предварять подобным плотный ужин. Острарцы вовсе какой-то зажатый народ, видел, как потупляют головки их девицы?
– Зато осфолатцы… – начал он. Лусиль хихикнула.
– Ничего. Мы еще научим их плохому. Я бы начала… – и снова имя, проклятое имя. – Знаешь, я не отказалась бы начать с этого боярского начальника, со Штрайдо… запал в душу.
– Распутница! – зашипел Влади, прыснув, и Лусиль поспешила заверить:
– Я это не серьезно. К тому же завтра его, скорее всего, сожрут, слишком доблестно он защищал город.
Влади глянул уже иначе – тяжело, даже почти недобро: явно хотел сказать что-то, но промолчал. Кивнул на постель, первым опустился на подушки. Лусиль, снова отгоняя непрошенные, странные мысли, устремилась к нему. Они улеглись рядом, чтобы перевести дыхание. Влади поглаживал волосы Лусиль, она считала темные пятна на его шее. Влади еще и остался без жемчужной нити, а уж румянец стек с разгоряченных щек у обоих. Впрочем…
– Ты больше нравишься мне так, – произнес Влади, вглядываясь в нее. – Тебе не нужна никакая свекла. И вообще ничего.
Лусиль и не сомневалась: небольшое развлечение надолго заставило ее светиться, цвести и благоухать. А вот Влади, как обычно, румянец не тронул, только глаза по-прежнему не посветлели. Но помимо нежности там все еще сквозило что-то еще. Нехорошее.
– Я буду одеваться как здешние мужики, чтобы тебе не было обидно, – сказал он. – Но, уж извини, не буду носить кокошник.
Лусиль заставила себя рассмеяться и, сев, принялась критически оглядывать платье. Она малодушно надеялась, что запачкалась румянами и сможет по-быстрому переменить наряд на привычный, но увы – белый воротничок был чист.
– Впрочем, вряд ли отец долго станет терпеть чужие обычаи, когда эти земли станут его… – продолжал Влади. – И я не знаю, что с этим делать. Это немудро.
Лусиль обернулась. Влади тоже пытался привести себя в порядок: оправлял рубашку и штаны.
– Почему? – спросила она. – Пусть принимают наши. Отсталый народец. Половина не умеет читать, нет ни нормальной одежды, ни нормальной медицины, еда жирная, забавы дурацкие. Осфолат ушел дальше. Империю нужно возрождать во всех смыслах…