– Начиная с того подарка, оставленного Второму ополчению. Он был лишним.
Лусиль сжала траву в кулаке. Знала ведь, что к этому вернутся.
– Лишним? Еще скажи, что не в курсе плодов. Их главный с ума сошел!
Влади гнул свое:
– И все же это был поступок, недостойный…
– Кого? – Она сжала зубы: прозвучало… почти брезгливо. И разочарованно.
Влади молчал, глядя с привычным «сама не понимаешь?».
– Кого? – на полтона выше спросила Лусиль и вытерла руку о край плаща. Понимала, но произносить не собиралась. – Ну давай, кого?
– Солнечной царевны, Лусиль, – припечатал он. – Ты поступила жестоко. И это не забудется так просто, когда острарцы тебе присягнут. Как вообще ты…
Она желчно усмехнулась и посмотрела на травянистые следы, оставшиеся на ладони, потом снова взглянула Влади в глаза. В груди и в горле что-то нехорошо сжималось, но она была уверена, что обуздает это. Хватит. Некоторые вещи не стоит держать в себе.
– А я не солнечная царевна, – произнесла она так ровно, как только могла. – Я твоя жена, Влади. Я верна Луне, а все вот это… – она вяло повела рукой вокруг, – я получу, лишь чтобы отец был горд. Чтобы не подложил под тебя кого-то другого, когда разочаруется во мне.
Она часто-часто заморгала, стиснув зубы. Влади сжалился: вздрогнул, порывисто подался ближе, накрыл ее ладонь своей. Как сразу стало тепло, как захотелось просто приникнуть к его груди и замереть, а то и разрыдаться. Но нет, вот еще. Лусиль сидела без движения и продолжала вымученно усмехаться, даже когда Влади сжал ее пальцы крепче.
– Опять ты за свое… Послушай, во-первых, это не точно, а во-вторых, ты не обязана ничего доказывать. И я никогда тебя не брошу, что бы там ни думал отец.
Наивный. А ведь он верил в то, что говорил.
– Давай оставим это, – повторив его собственную фразу и почувствовав, как жжет в глазах, Лусиль еще пару раз моргнула и поспешила вернуть разговор в более рациональное русло: – Влади, в конце концов, это он, отец, дал добро. Он хочет увидеть нас в деле. И пока у нас все неплохо. Люди открывают мне ворота, значит, верят. Взять хотя бы Штрайдо.
Влади криво, но беззлобно – скорее дразнясь – усмехнулся.
– Цу, Штрайдо, я… счастлива, наверное, весь поход утопаешь в красивых мужчинах!
– Красивых? – Лусиль все-таки подхватила шутку, не могла она долго унывать. Округлила глаза. – Мой королевич, как минимум ты льстишь сейчас Цу, что с тобой?
– Зато Штрайдо… – Голос Влади снова стал чуть напряженнее. Лусиль прижала к его губам палец и строго напомнила:
– Я так и не разделила с ним ложе ни разу. И вообще не сделала ничего такого.
– Но кажется, хотела? – все ворчал он, усиленно изображая ревность.
Лусиль зарычала, опрокинула его в траву и, не церемонясь, стала целовать куда придется: в лоб, в щеки, в переносицу, в уголки губ. В коротких паузах она напоминала:
– По-настоящему… я хочу… только… тебя.
Не военные победы, не корону и точно не чужих бояр преклонных лет.
Он наконец поймал ее лицо в ладони и поцеловал в ответ, сначала нежно, но спустя секунду – хищно. Перевернулся, опрокидывая на спину, скользнул одной рукой по волосам, легонько сжимая их, второй между ног. Лусиль все-таки дернулась, не недовольно, а, скорее, с сожалением: для такого точно не время, не место. Влади сам все понимал: лишь провел мимолетно по внутренней стороне ее бедра, но даже сквозь одежду жар пронзил все тело. Лусиль укусила его губу, сдерживая слишком рваный вздох-стон. Не могла она устоять перед такими минутами. Одинаково любила и те, в которые он вел себя с ней так властно, и те, в которые сама ласкала его так, как чаще мужчины ласкают мужчин. Влади все же одумался первым: пробормотал сдавленно «Хватит», сел. Она тоже, но они так и остались плечом к плечу, по-детски взялись за руки, соприкасаясь лбами. Несомненно, расположившиеся вокруг командующие уже устали наблюдать, как они милуются, но Лусиль, как всегда, было наплевать. Увы… в истоме задержаться не вышло. Без приглашения, горькие и обжигающие, хлынули в голову дурные мысли.
Штрайдо. Один из первых ее настоящих союзников. Как смешно с ним все получилось, как просто: она ведь и не рассчитывала, когда явилась к нему. Хотела просто сказать что-то вроде: «Ладно, я тебя милую, никто тебя не съест, дыши». Не рассчитывала она, впрочем, и на то, что решение сожрать храброго боярина железнокрылые примут без нее. Когда она, еще на подступах услышав тревожные узнаваемые звуки, влетела в темницу, один гнездорнец держал Штрайдо, заломив ему руки, а второй бил – как тушу, что ли, надеялся помягче сделать? Бешенство Лусиль было что багровое пламя. Она подскочила, развернула ближнего солдата к себе и ударом закованного в перчатку кулака – принарядилась ведь, хотела опять показаться в сияющих доспехах, – свернула ему челюсть набок. Второй выпустил боярина, отступил, и с ним Лусиль не стала церемониться вовсе: сорвала с пояса меч, да и вонзила куда дотянулась – в незащищенный живот. Скривилась, стоило крови хлынуть в лицо: кошмар, у этих тварей даже кишки смердят гнилью! Прежде Лусиль не убивала их и потому не знала. Провернула клинок пару раз, наблюдая, как гнездорнец корчится. Выдернула, дав ему упасть, и ударила второй раз.
– Меня. Нужно. Слушаться, – шепнула почти ласково, под сдавленный вой. Второй солдат, оглушенный, так и лежал у ног, а несколько часовых пораженно за всем наблюдали из проема тяжелой двери. Лусиль обернулась и сухо велела: – Убрать здесь.
Она осталась наедине со Штрайдо совсем скоро. Он, осевший от ударов на колено, успел подняться. Держался за стену, глядел в упор, тяжело вздымалась под рваным воротом вышиванки широкая грудь. Притворилась дверь темницы – часовые отошли, волоча тела дикарей. Только тогда Лусиль опять всмотрелась в приятное лицо боярина. За кровью веснушек было не видно, а в глазах-болотах горело что-то, что Лусиль даже немного встревожило.
– Что уставился? – процедила сквозь зубы она. Слова о помиловании потерялись.
Штрайдо молчал, шевеля губами точно в поисках ответа.
– Это не был мой приказ, – зачем-то сказала Лусиль. Скривилась. – Сладу с ними нет…
– Бьешь как он, – донеслось до нее наконец. Штрайдо подошел чуть ближе. Лусиль заставила себя не двигаться, но руку на эфес меча положила.
– Как кто? – спросила равнодушно, сухо. – Как мужик, что ли?
– Как… царь, – отозвался боярин, и тон его был уже иной. Почти благоговейный. – И глядишь… глядишь похоже. Теперь вижу. – Шаг, еще шаг, и вот он уже рядом. Дышит запахом крови, тянет руку. Высокий. По-своему… породистый. – Это ты? Правда ты, Димирушка? Может, ты еще помнишь, как я тебя писать учил? «А» – буква, похожая на лунный серп, «О» – на ясно солнышко…
И он ласково улыбнулся, а Лусиль чуть не захохотала. Не оттого, что осознала, какой получила козырь, нет, – просто это показалось нелепым: всего-то учитель… а как оборонял город, как дерзил, когда попался. Она-то приняла Штрайдо за бывшего начальника стрельцов, советника по обороне, кого угодно – и не угадала. Вот только что теперь делать?
– Не помню, – решившись, сказала правду. И постаралась не слишком напрягать ум, нашаривая в памяти эти черты. – Нет, ничего не помню… но может, вспомню, если расскажешь. – Мгновение было идеальным. Лусиль улыбнулась и не отстранилась, когда грязная разбитая рука робко, трепетно провела по ее волосам. – Я милую тебя. Тем более, раз мы старые приятели. Вряд ли я надолго смогу остаться в городе, тут нужен кто-то верный. И… – она помедлила, глянула в зеленые глаза пытливее, – кто-то, кто вразумит соседей? Не любят меня у вас. Не ждут. Не узнают. Ты сам не узнал, правда?
– Я… – начал он, но Лусиль уже знала, что услышит. Именно таких – отчаявшихся, мятущихся – она любила в этом походе больше всего. Но нельзя было вот так просто выказывать доверие, да и требовалось расстояние. Хотя бы пока.
– Подумай над этим, – попросила она, оборвав. – Посиди тут до полудня. Тронуть больше не тронут, я пришлю врача, воды и еды. Завтра поговорим. Доброй ночи.
И она вышла, чрезвычайно довольная собой. Ум, конечно, ее немного предал: все искал и искал в памяти этого человека. Учитель… дети обычно помнят два вида учителей: ненавистных и обожаемых. Если она правда зналась с этим Штрайдо, то должна была его любить. Но не помнила… Не помнила. Не вспомнила и потом, услышав горькую жалобу: тосковал, да, тосковал Штрайдо по царской семье и, хоть помог Хинсдро взойти на трон, всегда лелеял смутные надежды. Не вспомнила, когда посадила боярина рядом на пиру и позволила себе несколько прогулок с ним, и выслушала пару дюжин историй о себе же – одновременно серьезной и непоседливой. Не вспомнила любимые расстегаи с красной рыбой, не вспомнила убранную в жемчужный переплет «Песню чудовищ» – сказание о приключениях трех царевичей, охотящихся за девоптицей для отца, не вспомнила ярко-желтое платье-купол и подружку-стража, стрелецкую дочку Сиру. Зато… зато все это было очень кстати. Например, чтобы ввернуть в разговоре с другими, сомневающимися боярами. Что ж, первое впечатление оказалось верным. В лице Штрайдо она обрела сокровище.
Но вместе с тем и кое-что еще. Сомнение. Больше, намного больше вопросов.
– Почему ты-то по-прежнему думаешь, что я Димира? – тихо спросила Лусиль у Влади. – Царь упорно говорит, что вся семья Вайго мертва. Недавно вроде даже водил сомневающихся к их могилам.
Тот ответил незамедлительно и уверенно:
– Ты выглядишь как солнечная. Не похожа на простолюдинку. И ничего не помнишь, а еще была очень напугана, когда я тебя нашел. – Он опять чуть помрачнел. – Значит, с тобой случилось что-то страшное. Например, отец пытался тебя убить, и ты выбралась из пожара.
– Или меня похитили и изнасиловали какие-нибудь разбойники, а потом бросили на дороге? – хмыкнув, предположила Лусиль.
Влади тут же обнял ее за плечи и, приблизив губы к уху, заговорщицки шепнул:
– О нет. Тебя не насиловали. Ты была девственницей, я ведь сам это исправил.