– Итак. Продолжим. Царь чуть не сделал из вас курицу на вертеле. И…
– И все же пощадил, назвав меня храбрым воином. – Цу отчетливо клацнул зубами. – Это было унижение, но мы не из тех, кто гордо отвергает милость врага. Мы ценим жизнь выше, чем честь. Бережем ее для мести.
Лусиль опять показалось, что она все поняла. Не без возмущения она уточнила:
– Так вы увязались за моей армией, лишь бы отомстить? Какая мелочность. А еще разводили пафос про общий путь…
Но командующий в этот раз не стал отходить от истории, словно и не услышал вопроса. Сцепив руки в замок, он продолжил нехотя, точно стыдился чего-то:
– У нашего народа, увы, есть важный обычай – за милосердие обязательно благодарить. Для этого существует древний ритуал. По нему я и дал Вайго кое-что, связавшее нас. Свое перо, обагренное его кровью. И принес клятву.
– Ого, как романтично, – опять не отказала себе в остроте Лусиль. – Но у вас не было шансов. Он же был женат, да вдобавок у него имелась всякие фаворитки и фавориты…
Все-таки она перестаралась, не учла культурную и возрастную разницу между собой и этим дикарем. Не мог он терпеть вечно, осадил ее, даже с некоторым раздражением:
– Если вы дорожите временем, не стоит меня постоянно перебивать.
Для порядка Лусиль буркнула: «Не хамите», двинула ему локтем в бок и опять ушиблась. Командующий, не поведя и ухом, вздохнул и продолжил:
– Вы ошибаетесь, я не колдун, среди нас вообще нет колдунов. Но Божественная Боль, Дева-Птица Камэш, дала нам крылья, и она же прокляла нас: тот, чья кровь попадет на перо и кому мы это перо отдадим, получит право единожды призвать нас на помощь.
– Напоминает одну нашу с королевичем любимую сказку! – некстати вспомнила Лусиль. – Там были, правда, летучие обезьяны…
Но пошутила она уже не чтобы его задеть, скорее бодрилась. Стало опять тревожно: звонницы все пели. Казалось, вот-вот распахнутся двери храма, и выйдет оттуда сама Тьма в облике мертвого красавца. Что сделает против него даже такая бешеная тварь, как Цу? Бешеная, но смертная. С другой стороны, раз он его тут запер… не ему ли отвечать?
– Заклятие таково, что по мановению ока, – продолжил Цу все так же мрачно, будто подумав о сходном, – мы окажемся рядом и исполним любое веление нашего спасителя. Вайго принял дар, хотя и сказал, что не воспользуется им. Он ошибся. Прошло всего несколько лет, и мы встретились.
Лусиль нервно заправила волосы за уши, покосилась на крупные серые перья раскинутого крыла. Ветер играл с ними, и от этого тоже шел тихий свистящий шелест, вливавшийся в сонные голоса колоколов. Бр-р… уютная выходит ночка.
– Когда он призвал меня, – Цу рассеянно глянул вдаль, – я попал в темный лес. Был вечер, бушевали гроза и снег, а Вайго сидел над человеком. Человек был, казалось, мертв, или, может, ему оставалась пара минут жизни. Царь приказал мне отнести тело сюда, точно описав место. – Цу кивнул на храм. – Его нужно было погрузить в омут, и быстрее.
– А вы?.. – выдохнула Лусиль, хотя ответ был очевиден. Дикарь есть дикарь.
– Я ни о чем не спросил, – равнодушно подтвердил он. – У меня была возможность отдать долг, и я отдал. Сделал все как велено, труп утонул. И в тот же миг я оказался дома.
Он замолчал. Рассказ явно был окончен. Лусиль все же уточнила:
– Но что, вам совсем не было интересно? Вас часто просят о таком?
Она не стала ворчать на тему «Почему вы мне сразу не доложили?». Пустое, она могла и не поверить. Главное, чтобы правда не оказалось каких последствий. Для солдат. Для нее и Влади. Да даже для этого крылатого недоумка, он еще пригодится.
– Царь не владел собой, – ответил командующий, снова посмотрев на нее. – Качался, требовал: «Верни его, верни». Может, у меня, может, у своего бога… не знаю. Но мой народ верит, что безумие – зараза, им можно надышаться. Я не хотел соприкасаться с этим.
– «Верни…» – повторила Лусиль. – Верни в воду? В храм?
Цу странно на нее посмотрел. Когтистые пальцы сжались в кулаки, брови сдвинулись.
– Не знаю, не уверен. Это-то мне и не понравилось.
Лусиль отчего-то вздрогнула. Поспешила подняться, отряхнуться и отойти, но все же зачем-то вступилась за своего то ли отца, то ли нет:
– Цари, короли… все мы немного сумасшедшие. Доля такая.
Словно очнувшись, Цу разжал кулаки и поглядел на нее снизу вверх. Снова она открыла в этом взгляде не виданную прежде эмоцию – усталую иронию:
– И все вы плодите мертвецов, что восстают из могил и беспокоят живых?
Лусиль поджала губы: на это у нее ответа не было, да и что можно объяснить язычнику, в чьих землях властвует Большое Гнездо – совет из десяти господарей – а не единоличный правитель тащит этот груз? Зато назрела еще пара вопросов.
– Вы сказали, – она переступила с ноги на ногу, – что не думали, что он будет ходить. Но мне поверили сразу. Почему?
– Потому что знаю вас и вы вряд ли стали бы волноваться на пустом месте? – Голос его опять смягчился, да так устрашающе, что захотелось зарыться в землю. Но благо, Цу не стал атаковать ее лестью. Посерьезнев, тихо уточнил: – Есть кое-что еще, что известно мне из истории… и что, скорее всего, знает ваш супруг, именно поэтому запрещая моим людям… есть. Ваш бог, по некоторым легендам, воскрес именно здесь. – Он кивнул опять на храм. – Вот на этом самом месте. И появился здесь ключ, ключ мертвой воды. Ключ ко всякой двери, даже той, что запирает смерть.
Лусиль округлила глаза.
– Вы на что намекаете?
Но Цу ответил уже сухо, отстраненно:
– О том же были последние слова царя. Прежде чем он потерял сознание.
Холод опять пробрался под кожу: да что же такое? Одни проблемы… Но Лусиль собралась и вздернула подбородок. Нет. Ничто ее уже не напугает. И хватит в это лезть.
– Тогда повторю за Влади, – она взглянула Цу в глаза. – Отучите-ка солдат глодать здесь кости, для их же безопасности. И сами не шатайтесь без охраны, пока мы не уйдем, потому что мне показалось… мертвец правда не слишком доволен. Доброй ночи.
В спину донеслось глухое: «Ценю ваше беспокойство». Лусиль не обернулась.
Влади она нашла в шатре. Лампа горела, но, не дождавшись своей блудной супруги, он уснул, и сейчас это было в радость: никаких утех не хотелось. Лусиль задула свет и легла королевичу под бок. Влади был таким хрупким, мирным… но нигде и никогда она не чувствовала себя такой защищенной, как с ним рядом.
Даже сейчас.
Но решение покинуть Озинару, препоручив ее штурм Анхаллону, она уже приняла. Что-то подсказывало: ответы правильнее искать в столице. И как можно скорее.
6. Слово чести
Было непривычно отдыхать тут – под надежной крышей, в богатой комнате, где в приоткрытое изразцовое окно прилетает ветер и струится свет. Взгляд Янгреда, редко на чем-либо задерживаясь, скользил по витиеватой резьбе сосновых стен, по добротной мебели, инкрустированной перламутром, по зеленым пейзажам, светлевшим во всех углах и убранным в золотые оклады. Колебались от сквозняка белые кисейные занавески – будто дышали.
Адра умылась кровью и смолкла, а в солнечном воздухе ее еще кружили кое-где отблескивающие сталью перья. Здесь не осталось ни одного вражьего солдата, и в храмах сейчас молились, благодаря за это. Туда стекся почти весь народ, многие из армии, в том числе отправился на службу Хельмо. Поэтому было так безмолвно на улицах, на площадях, во дворах. Полки отдыхали в пронизывающе сонной, безмятежной тишине отгремевшей битвы. Но для Янгреда тишина безмятежной не была, в ней он слышал свои слова, сказанные в другом месте, в другой день, совсем недавно. И так опрометчиво.
«Слово чести».
Он ждал Хельмо – и тщетно готовился к разговору битый час. Не смог ни поспать, ни написать письма, которые и так откладывал, а вскоре обнаружил себя меряющим шагами комнату по бесконечному кругу. Он понимал: просто не будет. Разговор казался тем отвратительнее, чем отчетливее представлялся. Конечно, существовала крохотная надежда, что говорить не придется, но Янгред, предпочитавший мыслить здраво, отказывал себе в ней заранее. Пытался отказать.
Снова взгляд метнулся к занавескам. Небо за ними было ярким, беззаботно-синим, теплым. Таким оно, наверное, бывает очень редко. Только перед тем как обрушиться на голову. Не таким ли его видел тот изменник Штрайдо в минуту, когда на людной площади ему накинули на шею петлю? Но даже он нашел силы, глянув в глаза сначала палачу, потом Хельмо, потом Янгреду и еще нескольким офицерам и боярам, твердо произнести:
«Я умираю за правду. А вы будете жить за ложь».
Опору выбили из-под его ног, тело дернулось. В ту же секунду веревка оборвалась, и Хельмо, все-таки сорвавшись, замахав руками на стрельцов, сам поспешил к виселице, позвал упавшего мужчину по имени… Тот был мертв. Шея уцелела, а вот сердце остановилось. Янгред и сейчас помнил моложавое веснушчатое лицо, особенно – болотно-зеленые глаза, глядящие ясно и строго даже с той стороны смерти. А еще явственнее помнил слова:
«Я умираю за правду».
Он не был уверен, что сам на смертном одре теперь сможет их повторить, но также знал, что не сможет больше терпеть обман. Если только он есть.
…Все началось еще во время совета под Басилией. Да, именно там, среди елей, сквозь сень которых струилось солнце, Янгред вспомнил туманные предупреждения Черного Пса. И понял.
«До бунта на корабле малый путь».
Вспомнил он и кое-что еще, но оттолкнул поскорее.
Младшие командующие, все до одного, кивали Хельмо, обсуждая штурм. Почти не прекословили, но на деле… некоторые, казалось, вовсе не слушали, по крайней мере, не как раньше. Их поведение Янгреду не нравилось; еще меньше нравились взгляды, которые он ловил. У него словно молча испрашивали дозволения. На что? Долго гадать не пришлось.
– Найдется еще немного времени, Янгред?..
Хайранг спросил это, когда все уже расходились. Янгред, качнув головой, попросил Хельмо не ждать, и тот скрылся меж деревьев с восьмерицей. Ушли и Инельхалль, и Черный Пес, повышенный к тому времени до командующего ертаулом. На удаленной от лагеря опушке Янгред остался с четырьмя офицерами – кроме Хайранга были Дэ́мциг, Лафанце́р и До́рэн. Эти трое командовали большими соединениями; каждого Янгред выделял, хотя старался и не баловать расположением: Дэмциг невероятно заботился о солдатах, Лафанцер был сметлив и практичен, а Дорэн – бесстрашен. Кое-кого, конечно, не хватало, но Янгред оттолкнул мысль. Уже не впервые.