– Никто не сможет и, более того, не захочет быть… капитаном, – лепет Хайранга заставил Янгреда очнуться. Он встряхнулся и выкинул из памяти посиневшее лицо с пустыми глазами. – Армия подчиняется только тебе. Тебя любят. Слушают. И мы…
– Не болтай за всех, – отрезал он. Говорить было трудно.
Янгред поглядел на Дорэна – его реакция интересовала особенно. Этот офицер, крутой нравом, всегда позволял себе больше, чем прочие. Янгреда обычно не задевали его дерзости, а прямота по-своему располагала. Дорэн вполне мог согласиться на поединок, но… тот вдруг, пусть хмуро, но кивнул, прикусив губу, и поддержал Хайранга:
– Не нужно возводить напраслину. Никто из нас не настроен враждебно ни к Хельмо, ни тем более к вам, и мы выполним все боевые задачи, которые сегодня поставили. – Его голос стал тише. – Мы хотим лишь напомнить, что вы наш командир прежде всего.
Наш. Янгред кивнул. Выполнят. Отлично.
Все они понурились. Никто, казалось, не собирался накалять ссору, но молчание давило. Тянуть это дальше было невозможно. А главное, Янгред наконец сумел действительно вернуться в настоящее, увидел себя со стороны и ужаснулся. Он никогда не разбрасывался офицерами. Бунтовщики – дело другое, но эти четверо правда не бунтуют. Они устали. Боятся. Не хотят бесконечно писать на Пустоши письма со словами «Ваш сын, муж, брат, отец погиб». И теперь-то их недовольство точно не беспочвенно.
– Что ж… – медленно начал он, тоже избегая глядеть им в глаза, не то стыдясь, не то злясь, уже не понимая сам себя. – Славно. В таком случае постарайтесь пока сами удержать в повиновении солдат, напомните им об этом. Что они меня «любят». Что я всегда их слышу и деньги будут. Ваше жалованье, – он въедливо посмотрел на вскинувшегося Дэмцига, – ведь не случайно выше жалованья мальчишек, носящих снаряды? Вы не случайно, – меч задел вызолоченный плечевой доспех Лафанцера, – носите знаки отличия? Я ваш командир прежде всего, и чей-то еще друг потом, несомненно. Но, надеюсь, и вы в этот сложный момент останетесь моими соратниками, а не крысиным сбродом. Знаете, что делают с крысами на пиратских кораблях?
– Что? – спросил Дэмциг не без любопытства и потер залысину.
– Ловят по одной, заколачивают всех в бочку и топят. Наша первая крыса уже пошла.
Он знал: они вздрогнут. Он ощутил озноб от этих мерзких слов и сам. Вроде не грозит, но… предостерегает.
– Должен сказать, не стоит вам так якшаться с разбойниками, – открыл рот Лафанцер. – Дурное влияние, оно…
Его остановили сразу три выразительных взгляда. Спор был исчерпан, сгущать краски не стоило. Наконец Дэмциг улыбнулся за всех, Дорэн кивнул, а Лафанцер даже поклонился. Только Хайранг стоял истуканом и глядел в никуда.
– Время не ждет, господа. – Янгред отступил первым. – Готовьтесь к бою. Я поговорю с Хельмо о золоте, ныне же отдаю вам свою трофейную долю. Лунные плотно встали в этих краях, богатых предателей много. Будет, что взять, главное не перепутать с неприкосновенным добром.
– Нам не нужны ваши… – запальчиво начал Дорэн. Янгред осадил его:
– И опять: не говори за всех. Деньги не пахнут.
И, натянуто усмехнувшись, он ушел в лагерь. Он не оборачивался, но казалось, Хайранг поначалу хотел его догнать. Впрочем, Лисенок так и не приблизился, и стоило немалых усилий отказаться от мстительного желания пойти обсудить с Инельхалль, во что ввязался ее новый ненаглядный. Интриги, денежные склоки… о боги. Он никогда таким не был, не боялся трудностей, привязался к Хельмо и уважал его, он…
Пришлось себя осадить. Деньги? Они были важны Дэмцигу и Лафанцеру, разменявшим по четвертому десятку; может, и Дорэну, мечтающему выбиться из грязи в блестящий свет, но не Лисенку. Лисенок же, не решившись говорить наедине, просто примкнул к тем, кто, казалось, мог помочь ему повлиять на Янгреда. Образумить. Надавить. Вот только это не утешало, а сильнее всего ранил простой факт: как раз спокойный, дружеский разговор вдвоем, скорее всего, бы на Янгреда повлиял. Но Лисенок этого не понял.
…И Басилию, и Адру взяли довольно быстро, трофеи оказались впрямь богатыми, досталось даже энное количество неплохих пушек. Но немалыми были и потери, и недовольны остались те, кому не хватило ночлега в городах. Янгред еле избежал беспорядков. К счастью, в этом командующие – и те, с кем состоялся неприятный разговор, и остальные, – помогли. Но общие настроения напоминали шторм, и можно было не сомневаться: ситуация усугубится.
Об этом сказал и Хайранг, когда, уже заняв с прочими офицерами гостевой терем и передохнув, Янгред позвал его на пару слов. Вообще-то он собирался переступить через себя и извиниться хотя бы за крик, но не успел.
– Я знаю, ты злишься, но молчать не стану. Снова, – произнес тогда Хайранг, глядя в окно узкой деревянной галереи. – Люди болтают разное, некоторые из пехоты, когда конница умчалась, правда подходили к солнечным обозам. Не один Лафанцер. Золота мало, не хватит на всех, а они хотят его сейчас. Не откладывай, пожалуйста, разговор.
– Ты не веришь Хельмо? – напрямую спросил Янгред. При всех он не задал вопрос напрямую, теперь решился. – Ты ведь говорил иное. Говорил не раз.
Хайранг поморщился, как от боли, и даже ненадолго закрыл лицо руками.
– Речь не о вере, Янгред. А об усталости. Многие правда до сих пор злятся на смену маршрута, все чаще порываются поживиться у местных, занять их дома без спросу – как сегодня, я еле всех расселил. – Он подошел ближе, понизил голос. – И это не все. Есть разговоры хуже. О том, чтобы вовсе повернуть, уйти в Свергенхайм, ну а по пути взять все свое, например в тех речных городах, где уже есть наши гарнизоны…
Янгред замер. Это окончательно выбило его из колеи и заставило похолодеть. А в следующий миг к вискам наоборот хлынула кровь, замолотила там.
– Повторяю! – рявкнул он так, что Хайранг подпрыгнул. – Для дисциплины есть командиры. Включая тебя! Ты хоть пресекаешь эти разговоры?
Хайранг молчал. Теперь он опять крутил в пальцах застежку плаща. Черненая серебряная пластина мерцала в длинных, покрытых старыми шрамами пальцах. Пресекает. Конечно. Но не может пресечь до конца и сам тоже устал.
– Что долина? – воззвал Янгред к его разуму. – Она уже нас не прельщает? Ее не отдадут, если кто-то будет разбойничать или сейчас резко повернет домой!
Хайранг вздохнул еще мрачнее и осадил его одним взглядом. Медленно застегнул плащ заново, поправил его, пригладил волосы и только тогда заговорил. Голос стал ледяным:
– Объясню прямо. Все хуже. Отчаянные головы, особенно из бывших подразделений Дрэмира, желают идти прямо на нее сейчас. Формально все по договору: мы выгнали войска Луноликих с немалой части территории Хинсдро. Мы в своем праве. Долина уже наша.
– Не говори мне о таком. – Янгред едва ли не оскалился, вовремя спохватился: это ведь не Лисенок придумал. И едва ли одобрял, иначе не стал бы докладывать. – До столицы еще идти и идти. Все те, кого мы «выгнали», засели там. Никаких интервенций не будет, мы не уподобимся поганым осфолатцам. Мы… мы другие! И должны остаться собой.
Хайранг пристально, устало всмотрелся в него. На миг даже показалось, что жалеет, показалось, что сейчас хотя бы краем рта улыбнется и хлопнет по плечу. Не улыбнулся. Не хлопнул. Тихо выдохнул сквозь зубы, покачал головой и сказал:
– Тогда повторю мой совет: поговори с Хельмо скорее, реши вопрос с деньгами. А если не утрясется… помни. Нельзя отпускать наших солдат гулять по этим землям одних. Нельзя. Они слишком глубоко вмерзли в лед и не вернутся туда просто так. Я сам не хочу возвращаться. И… – он помедлил. Явно колебался, продолжать ли. – Я понимаю, что ты тоже. Правда, понимаю, почему Хельмо и этот край так важны для тебя. – Слабо, грустно, на миг он все же улыбнулся. – Что ты там сказал про чужое горе? Возможно, ты прав, я во многом больше похож на лед, чем на пламя, в отличие от тебя. Но твое горе я никогда не забывал.
– Просто оно меня не оправдывает, – Янгред закончил сам, прекрасно видя: Лисенок боится это сказать. – Да. Но спасибо. За… хотя бы за широко открытые глаза.
Тот кивнул и, попрощавшись, пошел прочь. Извинения застряли в горле, раскаленная боль заполнила голову. Янгред ничего не сказал и Хельмо, радовавшемуся победе: радость эта и так горчила из-за странной, точно богами осужденной, но все же случившейся смерти Штрайдо. Просто сослался на усталость и остался в комнате. Ждал. Чувствовал себя в клетке все больше и больше. Думал о Дэмире, над трупом которого Хельмо его застал. Думал о том, что даже тогда сухо пояснил, мол, убил предателя, а острарцев это не касается. Стоило хоть намекнуть на причины ссоры. Может, уже тогда все бы разъяснилось и сгладилось.
Взгляд не отрывался от пляшущих на ветру занавесок. Казалось, они мечутся так же тревожно, как мысли. Янгред вздохнул и сомкнул ресницы – пространство перед веками тут же окрасилось в красно-рыжий. Цвет солнца. Нет. Пламени. Пламя жгло, вместо того чтобы греть, и заставляло задавать пустые вопросы. В пламени все горели, горели и никак не могли сгореть собственные слова. «Слово чести». Чести. Чего стоит честь для них обоих?
Глухо, сдавленно Янгред застонал и впился в подоконник дрожащими пальцами.
– Я знал, что что-то не так.
Голос рядом заставил болезненное марево дрогнуть. Янгред открыл глаза, с усилием повернулся и понял, что больше не один. Сколько он так простоял, пытаясь ветром выдуть из мыслей тревогу, а на деле увязая в ней глубже? Хельмо, незаметно вошедший, пристально на него смотрел, возможно, давно. Весь в белом, даже привычная вышивка – орнамент в виде перьев или листвы на вороте рубашки – отсутствовала. И эта белизна сейчас почти резала глаза, как и блеск солнечного знака под ключицами. Рубашку захотелось вдруг сжать. До судороги. Но Янгред стоял камнем.
– Что-то не так, – тихо повторил Хельмо, не здороваясь. – Прости, если долго, я пришел как смог, спешил… Сядем? – Он кивнул на сундук у окна, потом на кровать.