– Нет, я… не задержу, – пробормотал Янгред и сразу осознал, как это звучит. «Я зову тебя не выпить, не поболтать. Я не хочу находиться с тобой долго, хотя нам пора бы праздновать победу, как обычно». Хельмо наверняка понял это, но не выдал. Нахмурился совсем мимолетно, кивнул, сказал в пустоту:
– Ты устал, вижу. Ладно, тогда не буду навязываться. Что у тебя случилось?
«У тебя? У нас». Янгред, не зная, зачем, попытался улыбнуться – тщетно. Начал искать нейтральные слова, чтобы начать издали, – а они не подбирались, резко забылся вообще весь солнечный язык. А серые глаза, ясные и строгие, глядели неотрывно. Хельмо не любил ходить вокруг да около, как и сам Янгред. Пора было решаться, но с языка рвалось одно.
«Ты честен со мной?» Прямой вопрос – гром с неба, ясного и синего. Такие не задают друзьям, плечом к плечу с которыми много дней проливал кровь врага.
– Твои все гадают, – Хельмо, видно, понял, что ему почему-то сложно, решил завести разговор сам, – почему ты так быстро ушел после казни. Я тоже. Мы беспокоились.
Беспокоились… Янгред сделал вдох и наконец произнес:
– Мои… в таком случае они лицемеры, Хельмо. Знаешь, офицеры на днях доложили мне о волнениях в рядах войск. Вымотали меня. Мне теперь тяжело с ними рядом.
Хельмо не перебил ни разу. Янгред не говорил много, не называл имен – только признался, что волнения пошли от ближнего круга. Когда в памяти мелькнули их потерянные лица, виски опять закололо и говорить стало труднее. Его, никогда не чуравшегося насущных вопросов, сейчас удивительно отвращала необходимость постоянно произносить «золото», «плата»; отвращала просто потому, что он не сомневался: Хельмо вот-вот оскорбленно спросит напрямую: «Ты хоть понимаешь, в чем меня винишь?» Не может быть иначе, такой человек. А он все молчал, застыв. Продолжил молчать, когда Янгред почти умоляюще закончил:
– Я надеюсь, и они, и солдаты ошибаются, а вы просто прячете золото надежнее. Но я должен в этом убедиться и убедить их, чтобы продолжить кампанию. Извини.
Хельмо кивнул, устало зажмурился на пару секунд. Губы шевелились, но он по-прежнему не отвечал. Впился зубами в нижнюю, посмотрел в окно – на сонный город, на виселицу, видную отсюда. Три мерно покачивающиеся петли были пустыми, рядом девочки в бело-красных юбках бегали наперегонки. Одна споткнулась, упала в пыль. Хельмо снова посмотрел Янгреду в глаза и наконец заговорил, тихо и тускло:
– Они не ошибаются. Все действительно непросто. Я обещаю, вы получите оплату и не одну награду сверх нее, но прямо сейчас мне нечем тебя обнадежить.
Послышалось? Янгред мотнул головой. Она отозвалась болью.
– Нечем?.. – бессмысленно переспросил он.
Хельмо прислонился к подоконнику рядом и, ссутулив плечи, опять глянул вдаль. Ветер тут же заиграл его волосами, кидая пряди на лицо, скрывая выражение. Что там было, досада, страх, стыд? А впрочем, не все ли равно? Нет. Должно быть, но нет. Это и плохо.
– Казна была почти пуста, когда я уходил. – Хельмо правильно понял вопрос. Начал крутить на пальце перстень, поворачивая то печаткой внутрь, то наружу. – Мне отдали все, что осталось. Дядя предложил заплатить не половину, а меньше, зато вперед; не в середине пути, как указал в договоре, а при встрече. Чтобы вас успокоить. И решить вопрос дальше.
Янгред уже едва не выл от усиливающейся головной боли, но заставил себя усмехнуться.
– Вот оно что. Решить вопрос…
Он и не представлял, что Хельмо в принципе способен складывать такие простые, ничем не окрашенные слова в такие мерзкие, тошнотворные предложения. И не представлял, что каждое будет бить хуже камня из пращи. А белая рубашка все больше слепила.
– Какой славный способ пустить мне пыль в глаза, – пробормотал он, не сразу поняв, что говорит словами покойного Дрэмира. Хельмо вспыхнул, резко повернулся к нему.
– Не тебе ! – Голос звучал уязвленно, и отвращение – от одного только сверкания его глаз – сцепилось в груди с другим чувством. – Дядя пообещал, что все недоплаченное вы получите. Повторю: пообещал даже больше. Мы бы никогда…
Он явно готовился оправдывать царя и себя до остервенения. И может, у него бы даже получилось. Слова его всегда, всегда рано или поздно находили путь в сердце или разум Янгреда. Он сам не знал, чем это объяснить, но… так. Не тем же, что свет проникает всюду? Даже если. В этих словах света на было в помине. Янгред понимал: правильнее просто оборвать их, сразу назвав вещи своими именами:
– Значит, ты пошел на обман сознательно.
Хельмо дернулся, как от оплеухи, но не возразил, только опустил погасшие глаза.
– Не думал, – ровно, как мог, заговорил Янгред, – что ты смыслишь в политических хитростях. Оказывается… смыслишь. Но мой тебе совет на будущее: чтобы проворачивать такое без проблем, не подрывай к себе доверия. Атаки с массовой гибелью солдат, которым не суждено увидеть обещанные деньги, его определенно подрывают.
Звери в груди – злость и жалость – грызлись до визга, голова кипела. Как и в лесу после совета, как и с Хайрангом, Янгред знал, что бьет, не хотел бить и все равно бил точно по незажившей ране. Но в этот раз Хельмо выдержал и взгляд, и слова. Лицо осталось непроницаемым, лишь глаза опять ярко блеснули, выдавая подступающий гнев.
– Я ничего… – Он запнулся, облизнул губы. – Я ничего не проворачивал. Я просто должен спасти свой дом. Почти любой ценой.
Янгред, в первый миг закипевший, наоборот, почувствовал озноб.
– Почти? – переспросил он, а внутри заклокотал нервный смех. – Как твоя Имшин? И что же удержало бы тебя от великого спасения родины нашей кровью?
Хельмо опять вздрогнул, но смотрел все так же прямо. Он отчеканил:
– Будь у меня малейшие сомнения, что дядя – пусть с отсрочкой – выплатит вам все, что обещал, я не стал бы так поступать. Но…
Янгред не выдержал и все-таки засмеялся, а в ушах звенел, звенел звериный вой. Хельмо глянул не со страхом – с тревогой, будто боялся, что он упадет без чувств. Даже потянул руку навстречу, поддержать за плечо… Захотелось ударить по ней, но Янгред лишь стиснул зубы и зло спросил:
– У тебя были гарантии? Или ты не сомневаешься лишь потому, что он пообещал?
Рука упала. Но Хельмо без колебаний кивнул.
– Он государь, Янгред. Он всегда держит…
Доверие. Ах да, тут все на доверии. Как глупо, нелепо, стоило понять еще под Инадой, а он… он сам играл по этим правилам! Играл, даже когда умирали его люди! Разве нет?
– Государи, – выдохнул он, сжимая кулаки, – держат где-то треть обещаний в среднем, наиболее незатратные. Пора тебе это уяснить.
Хельмо расправил плечи и резко отступил от окна. Больше Янгред не видел его лица.
– Ты его не знаешь, – голос все еще звучал твердо, с обидой.
– Ты, возможно, тоже. – Янгред догадывался, что доводы разобьются об стену, но молчать не мог. Вспомнил все предупреждения братьев. Вспомнил и безумный разговор с Имшин. – Хинсдро Всеведущий – умный политик, но ты не думал, почему в народе некоторые зовут его Гнилым? И о том, как славно два прозвания работают вместе? Всеведущая Гниль… уверен, что не выгораживаешь ее прямо сейчас?
Когда Янгред развернулся, кулаки Хельмо тоже сжались, а вот глаза стали спокойными, как и голос. Они снова полнились светом. Незнакомым, ледяным светом.
– Ладно, довольно, – отрезал он. – Я понимаю ваши опасения, но, еще раз, развеять их мне пока нечем. Завтра мы снимаемся и идем на Озинару. Это богатый монастырский город, он осажден больше месяца. За ним главная дорога на столицу, и в договоре указано, что именно после Озинары вы получите свою половину денег. Там они точно есть. И там…
– А сколько Басилий и Адр мы будем штурмовать в пути? – перебил Янгред. Хельмо осекся, впервые глянул затравленно. – Посмотри вокруг. Просто посмотри и очнись. И даже если все пойдет по плану… – Пальцы опять впились в подоконник до боли. – Если будет так, ты правда думаешь, что это правильное решение? Без гарантий, без… всего?
Хельмо молчал, но именно от его молчания, кричащего и дробящегося в блеске усталых глаз, жалость победила гнев. Предательски, непостижимо победила, и Янгред сделал навстречу шаг, ощущая босыми ногами прогретый солнцем дощатый настил. В Свергенхайме пройтись по какому-либо полу босиком было немыслимым. Даже в теплое время.
– Не думаешь. Я вижу, – прошептал он. – Тебе стыдно… Было с самого начала.
Хельмо кивнул, но не отступил и глаз не отвел. Только до белизны сжал губы, скрывая их дрожь. Схватил ртом воздух. Промолчал.
– Люди встревожены, – снова заговорил Янгред, борясь с ощущением, будто стоит на раскаленных углях. – Сегодня победа подняла их дух, но ненадолго. Мы выносливый народ, Хельмо. Привыкли ко льду, к пламени, к пеплу. Нам не страшно ночевать без крыши и идти двадцать часов без перерыва. Но мы не хотим умирать просто так. – Янгред помедлил и все же шагнул еще ближе, совсем близко, почти вплотную. – Страх слепит тебя, знаю, ответственность – торопит. Но попытайся понять, почему все уперлось в деньги. Во что еще?.. – Губы невольно скривились. – Мы на многое готовы, Хельмо, но мы наемники. Солдаты хотят однажды вернуться, а если не вернутся, – чтобы их семьи что-то получили. А мой долг… – Янгред запнулся. Он стоял точно против Хельмо и видел его опустевшие глаза, – привести домой побольше живых. И защищать их в походе. Даже от тебя. И от себя.
Он осекся: снова вспоминал ток крови, замедляющийся под руками. Он даже не заколол Дрэмира, не застрелил – задушил, глядел потом на следы собственных пальцев на чужой шее. А Хельмо… Хельмо, вошедший в шатер и понявший, что не добьется объяснений, глядел на него. С жалостью. Так же как посмотрел сейчас, прежде чем собраться и шепнуть:
– Да, я понимаю. Все понимаю. Ведь долг у нас один.
Ответ, казалось, унес ветер – так тихо он прозвучал, но головы Хельмо не опустил. Янгред в очередной раз лихорадочно подумал: они одного роста, почти одного возраста, так похожи, близки… но разделяет их то, что не преодолеть. Никак. И, вместо того чтобы промолчать, подождать, он неожиданно для себя заговорил снова, оправдываясь: