– Я пытался. Я уже остановил их, впервые на реке, второй раз – после совета. Они готовы были бросить тебя раньше, я не смогу удерживать их вечно. Я…
Хельмо охнул, бесшумно отступил. Стало ясно: не стоило этого говорить. С таким видом смотрят, как рушатся замки. И как падает небо.
– Не можешь. – Он взял себя в руки опять, бросил взгляд за окно и снова – на Янгреда. Глаза ничего не выражали. – И не нужно. Если веры нет, воевать вместе бессмысленно. Вам, видимо, правда пора домой.
Меж ними повисла тишина – Янгред просто не поверил, что услышал это. Открыл рот, осознал, что опять забыл чужой язык, но все равно Хельмо опередил его, продолжив:
– В Басилии все же нашлись добровольцы – из подпольного движения. Пришли уцелевшие из Ринары, в основном, женщины и юнцы, но тоже неплохо. И в Адре все сопротивленцы примыкают ко мне. Мы идем дальше одни.
Янгред молчал, не зная, что ответить, да и зачем. Он ощущал себя сквернее с каждой секундой, потому что представлял этот виток разговора иным. Ждал, что с ним будут держаться… как сам он держался с Хайрангом и прочими. Ждал обещаний, угроз, в конце концов – увещеваний, что их связывают обязательства, не говоря о сговоре. Шрамах на руках. Десятках разговоров. Страхе друг за друга. Нет. Ничего этого не вспомнили.
– Когда все кончится, – продолжал тем временем Хельмо, но Янгред слышал, скорее, эхо в голове, – мы пересмотрим договор. Вполне возможно, часть земель вы получите. И тот «золотой» обоз вы можете забирать в качестве платы за… мою ошибку. Полной доли каждому не выйдет, но кое-что наберется. Больше, увы, нет ничего.
Хельмо говорил взвешенно и мирно, ровно о том, о чем и подобало, – о своих нарушенных обязательствах. Нужно было выдохнуть, нужно было возблагодарить богов за компромисс, за адекватного, совестливого, честного, насколько возможно, союзника, но нет… вся эта правильность, эта покорность, эта мучительная, пустая попытка загладить вину и ободрить приводили в бессильное бешенство. Ободрить? Его, командующего могучей армией, того, кому уже ничего не грозит? Прежде чем осознал это, Янгред оборвал его:
– Вот так просто? Ты поведешь свою горстку на смерть, вот так? Сам?
Но из Хельмо будто за минуту выпили все силы. Потирая лоб, он просто ответил:
– Я не вижу выбора. Бог поможет.
И мир снова, как в лесу, пошел трещинами. Янгред выдавил, едва себя слыша:
– Вот только тебе обещал помочь я.
И тогда Хельмо отвел глаза. Ему словно стало еще стыднее, вот только… за себя ли? Он слабо, незнакомо усмехнулся, и Янгред понял этот смешок. Повисла тишина. В ней Янгред повторил про себя собственную фразу о чести. Боги… и он назвал лицемерами своих людей? Он, который сначала дал обещание, потом обвинил, а теперь не знает, чего хочет добиться?
– Янгред. – Хельмо опять посмотрел на него – с пониманием, от которого затошнило и опять сжались кулаки. – О таком думать точно не стоит. Честь и дружба ни к чему не обязывают, когда нарушаются обещания. Мы на войне. С армией этим не расплатишься. Ты и так сделал многое, а мне не стоило начинать с обмана. Ты прав, я и сам это знал.
И Хельмо улыбнулся, тепло и, казалось, уже спокойно. Снова… ободряя. Янгред не нашел ответа даже для себя, не то что для него. Они молчали, казалось, целую минуту, но на самом деле занавески на окне за это время взлетели и качнулись всего пять или шесть раз.
– У меня только одна просьба… – медленно начал Хельмо.
Янгред кивнул, едва его слыша. По спине бежал озноб, в груди пекло.
– Амуниция, оружие… То, что мы взяли у вас. Позволишь оставить?
Он знал все слова, но не понимал их. Молчал. Хельмо продолжил почти с мольбой:
– Эти доспехи и оружие не раз уже побывали в битвах, они не в лучшем состоянии и…
Лед, сковавший его, треснул. Оставить оружие? Да что, что, о боги, это спасет?! Янгред понял: больше нельзя молчать или он сгорит заживо. Но смог лишь выдохнуть:
– Да, о чем речь… Можно, конечно. И я дам еще. Все, что мы везли.
Хельмо улыбнулся. Это была уже привычная, теплая улыбка. Солнце.
– Спасибо. И давай не будем держать обид, если это возможно. Хоть между нами, про дипломатию я не говорю, это решаем не мы. – Голос дрогнул. – Прости. За все. Я… тебя очень полюбил.
И Хельмо неуверенно протянул руку. Янгред молча сжал ее – заныли раны, с которых там, в Инаде, все началось. Боль разлилась в крови. Заполнила все существо. Выпила последние силы и взамен – неожиданно – вернула рациональность. Оружие, значит, и амуниция. А взамен – золотой обоз и пересмотр договора. Нет. Так не пойдет.
– Это… – размыкая пожатие, выдавил наконец он, – не все, чем я могу помочь. Давай поступим чуть мудрее, чтобы дядя не снес тебе голову. Он не одобрит твой выбор.
… Если, конечно, уцелеет хотя бы чья-то голова, Хинсдро или Хельмо.
– О чем ты? – спросил он. Без надежды. Скорее с немым «Что ты носишься со мной?».
Янгред поспешил объяснить. Еще когда ему сказали о количестве золота, у него появился план, но прежде он его отверг: мысль была слабовата, учитывая, перед каким рубежом расходились дороги. И все же так был шанс хоть чуть-чуть помешать краху кампании, который виделся сейчас, а еще избежать раскола: Янгред понимал, что не все, далеко не все офицеры думают как та четверка. Есть те, кто тоже принял войну как свою. Есть те, для кого решение Янгреда обесценит все ранее сделанное. Есть те, для кого слово «честь» громче слова «награда». Так пусть сохранят первое и получат второе.
Но кое-чего, к сожалению, план не отменял. Лисенок был прав.
Нельзя отпускать их гулять по этим землям одних.
Нельзя.
7. Взаимно бесчестно
Сивиллус Луноликий придирчиво разглядывал в зеркале свое отражение – белые волосы, светлые глаза, крупные поры на тонком носу. То ли казалось, то ли за последние недели он раздобрел, оплыл. Штаны опасно жали, на лестницах одолевала одышка. С этим пора было заканчивать. Конечно, всему виной то, что в королевстве царит выжидательная тишина, занять себя нечем, а праздность – друг и предвестник круглого живота.
С Влади и Лусиль все было иным. Дети любили охоты, военные смотры, балы. Они не скучали; Влади всегда занимался чем-нибудь интересным, завершив ту часть государственных дел, что возлагалась на его плечи. Открывал музеи. Строил обсерватории. Таскал ко двору ученых и путешественников. На него, неизменно все успевающего, всех успокаивающего и всем раздающего советы и участие, любо-дорого было смотреть, да и самому сидеть сиднем не хотелось. Сейчас же Сивиллус откровенно тосковал. Хоть сам езжай в эту Острару. Мысль-то недурная, вот бы увидеть, как Сыч падет.
Вести с полей были разными, но последние обнадеживали. Дети, пусть потеряв часть захваченного, наконец осадили Ас-Ковант, встали плотным кольцом. Конечно, Сыч готовился заранее и пока держался, но сдача города была вопросом времени. В столицу больше не привозили продуктов, воды, дров, а главное – орудий. И если переждать сравнительно легкое, сытое время Зеленой Сестрицы и Краснощекой Красавицы…
Сивиллус поморщился. Живые названия времен года – простецкие, вульгарно-крестьянские, – все еще ходили в Осфолате, оставшись едва ли не последним наследием общей культуры. Красивые новые прозвища, на манер тех, что ходят у соседей, – Снежие, Листвие, Ветрие – приживались плохо, людям чем-то милы были прежние. Но это ненадолго. Влияние Цветочных королевств в Осфолате куда сильнее острарского. Побольше бы еще цветочные сюда приезжали, открывали какие-нибудь дела, нанимались на службу… во флот, например, ох, как не хватает моряков! Флот и раньше-то был слабоват, а в последние годы вовсе истрепался, спасибо мерзким рыжим язычникам, никак не желающим уступить дрянной проливчик. Казалось, не станет твердолобого Эндре – и отрывай Ервейн с руками, но нет. Три его глуповатых уродца пока вполне себе справлялись с защитой земель, даже сейчас, когда большая часть их армии где-то гуляла. Чему, впрочем, удивляться, гуляли-то сухопутные… и мешали его, Сивиллуса, детям!
Ну, пытались мешать. Не могли, Сивиллус все-таки хорошо воспитал свою молодежь. Правильно он когда-то наплевал на условности и пошел здесь имперским путем: Лусиль, как царевны и королевны прошлого, выросла воином, на диво цветочным гостям, у которых принцессы, как правило, все же больше походили на принцесс. И это дало плоды.
Сивиллус уже дружелюбнее улыбнулся отражению, поправил волосы и вернулся за стол. Нужно было написать еще пару писем – все туда же, друзьям в Цветочные земли, и, конечно, не мешало отослать весточку детям. Они ее наверняка ждут. Особенно девчонка. Да, точно, Лусиль ждет даже больше, чем родной сын, этот-то вечно строит недотрогу.
То, как беззаветно Лусиль привязана к нему, наполняло Сивиллуса сразу двумя теплыми чувствами. Первое – вполне естественное удовольствие; второе – крепкая уверенность: все, что он захочет, Лусиль достанет. Сейчас, как и испокон веков, Луноликие хотят Острару. И здорово, что кто-то пустился даже на такую авантюру! Все-таки да, не зря он завел целых двоих детей, один Влади бы не почесался. У него отличные задатки, но ему нужна эдакая «искорка» – чтобы работать, а не погрязать в высоколобом добродушии.
Сивиллус взял лист и, размашисто написав обращение к детям, – имя Лусиль первым, чтобы порадовалась, – начал выводить формальные напутствия, перемежая их с рассказами о скучных событиях при дворе. Он писал и представлял ее – невысокую, но гармонично сложенную, златовласую, синеокую. Прекрасно видел, как она гарцует на кобыле, красуясь перед войском. Ему чрезвычайно с ней повезло: в Лусиль сочетались именно те наивные обломки истории, которые так подкупали и простой люд, и даже тех, кто выше. Лусиль была бойка, обаятельна и хитра. Идеальная царевна. Королевна. А королева?.. Пожалуй. Не была бы еще бесприданница. Но как раз это она и пытается исправить, и, если исправит, приданое будет великолепное, всем хватит. Правда, если вдруг все окажется не так хорошо, как видится, с Лусиль случится неприятность. Гадкая, очень гадкая вещь. Ведь помимо какой-никакой армии острарский престол сторожит кое-кто еще, и этот кое-кто крайне избирателен, а особенно не терпит самозванцев. Остается гадать, как в свое время проскочил Сыч… хм. Может, это получилось как раз потому, что Сыч-то ничего из себя не строил. Скользкий, скучный, беспородный, он, по крайней мере, всегда оставался верен себе, его изворотливый ум и чопорную учтивость Сивиллус помнил со времен Вайго. Лусиль же…