Но видно, жертвы казались им недостаточными, а стареющий правитель, всю войну просидевший в столице, – ненадежным. Они боялись, что в следующий раз он не спасет ни себя, ни других. И, как ни печально, Янгред мог понять это. Взять его Тройняшек… проклятье, да они еле мечи держат! Располагают могучей армией, да, но сами в бою и командовании им будут бесполезнее мешков с песком. И это в стране, где правители испокон веков водили армии. В стране, где воинов почти столько же, сколько крестьян.
– Чего ты ждал? – тихо спросил он, поняв, что лучше проговорить это вслух. – Народ не видел царя в своих рядах, хотя, судя по Вайго, привык, что царь в пекле боя. Хинсдро просто нарушил ваши традиции и расплачивается за это. Всегда приходится платить. А вот ты их воплощаешь. – Он поймал недобрый взгляд и поспешил уверить: – Нет, нет, это не значит, что я поддерживаю бояр, но их можно понять и простить. Им тревожно.
Может, зря он пытался донести такие вещи: пусть со стороны все виделось ясным, Хельмо с его самоотверженной сыновней любовью предпочитал слепоту. Янгред даже ждал, что он разозлится сильнее, станет спорить, обзовет дикарем. Но неожиданно он улыбнулся.
– Ты призываешь меня к прощению? Ты?..
Пожалуй, это правда было удивительно. Но не настолько.
– Я, – просто ответил он и хмыкнул. – Дурное влияние. Есть тут личности…
Хельмо невесело рассмеялся, качая головой. Ну правда ведь… где ему заиметь подданных? Он слишком прям и честен, чтобы лавировать меж их желаний, страхов, интриг. Не терпит грязи, расчета. Не дай бог, убьет кого-нибудь, слишком сильно разочаровавшись.
– Ладно… что ты сделал с боярами-то? – спросил Янгред, надеясь скорее закончить непростой разговор. Хельмо опять махнул рукой.
– Прогнал и велел не помышлять о подобном. А грамоту порвать.
Без последствий? Янгред нахмурился.
– Думаешь, они так просто отступятся?
Хельмо решительно кивнул.
– Они явились без плана, так, с… замыслом и бумагой. В основном, льстили, спрашивали, верю ли я дяде и доволен ли положением, уточняли, насколько сильна поддержка моих «славных огненных друзей» и все такое…
– Сильна, – уверил Янгред.
Хельмо улыбнулся, но тут же помрачнел и продолжил:
– Я не великий интриган, ненавижу все это, но также понимаю главный их мотив. Бояре обманываются не только нашими успехами, но и тем, что я молод, думают, мной можно будет управлять. В общем. – Он встряхнулся, все же встал, глянул требовательнее и строже. – Чем скорее я прибуду в столицу, чем скорее выкажу верность дяде, тем скорее все их помыслы развеются. Они увидят, как мы едины и верны друг другу.
– Ну, возможно… – отозвался Янгред.
Хельмо уловил сомнение в его голосе и прибавил:
– Я дал понять, что ни при каких обстоятельствах не займу трон. Даже если он случайно освободится. И, надеюсь, они поняли.
Янгред все же почувствовал омерзение: ну что за… крысы. Только страна выкарабкалась из Смуты, а они снова готовы толкать ее туда почем зря. Как раз потому, наверное, что сами сидят в теплых палатах. Не знают войне цену. Поморщившись, он спросил:
– Они намекали, что убьют царя, если ты согласишься? Они ведь понимают, что ты не стал бы пачкать рук.
Хельмо все так же мрачно кивнул.
– Не прямо, но достаточно ясно. У них у всех есть дружинники и связи в страже.
Янгред лишь вздохнул. Ох, несдобровать царю, если вдруг Хельмо не прав. А тот украдкой покосился на него и вдруг лукаво, ершисто усмехнулся:
– Да, так и живем. Не коришь хоть, что отказался? Ты ведь у нас принц крови, а…
Вроде дурачился, а вроде глядел с беспокойством. Правда, что ли, боялся насмешек? Вечно он с этим «я недостаточно хорош, умен, амбициозен, а вот ты…». Янгред помотал головой, вызывающе, но добродушно ухмыляясь. Ну хватит уже. Наигрались.
– Я бастард – это раз. И два – я знаю, как тяжела корона, тем более чужая, тем более на бедовую голову. Поверь… – он помедлил, посерьезнел. – Я всегда поддержу тебя, а значит, того, кого поддержишь ты. Хинсдро, значит, Хинсдро.
«Главное, чтобы и он поддержал нас, когда вернемся». Но этого Янгред не произнес. Ему кровь из носа, как важно было найти для острарского царя кредит доверия и добродушия. Не припоминать ему, например, обман с деньгами.
– Ты поступил мужественно и верно, – после промедления подытожил он, тоже поднимаясь. – Но, возможно, стоило задержать гостей за такие речи? Это не шутки.
Хельмо устало сомкнул ресницы, ветер из приоткрытого окна растрепал его волосы. Скорее всего, он сам думал о похожем, но все-таки себе не изменил.
– Это старейшие сторонники дяди, почти друзья. Он не простит их самовольное убийство, может и не поверить, решить, что я погорячился, испугался, не так что-то понял… – Он снова посмотрел на Янгреда, пожал плечами. – Я не политик, он знает. Да я и не судья боярам, у меня нет такой власти. Буду лишь следить. Чтобы, не дай бог…
– И не обсудишь с ним это? – уточнил Янгред. Ответ был ожидаем.
– Доносительством я могу сгубить их. – Хельмо даже вздрогнул. – Дядя жесток к тем, в кого теряет веру, особенно сейчас. И я понимаю. Какие времена – такая и расплата.
Янгреда невольно передернуло.
– Это ведь не твои слова? Последние.
– Да. Его.
– Опасное воззрение, недоброе. Пусть и вполне верное для государя в беде.
Хельмо неожиданно опять слабо улыбнулся и предостерег:
– Не ляпни такое ему. Именно с этими словами он подписывал соглашение, где обещал вам землю. Он ведь скажет: «Не надо – так не надо!»
Янгред рассмеялся, но Хельмо его не поддержал. Улыбка угасла, и повисла тяжелая тишина, в которой испуганным псом прильнул к полу даже ветер. Солнце едва грело.
Они молчали долго, и неизвестно, чьи мысли были безрадостнее. Янгред вот вспоминал, как в шатре, после нападения крылатого, Хельмо бредил, метался и, даже уложенный на землю, шептал, что мертв, оба они мертвы. Он истекал кровью и ударился головой, Янгред решил даже, что застал агонию, но обошлось. Прибежали монахини, выгнали его. Он пошел было выяснять у Лисенка, что планируется на фронте, опешил, услышав: «Все или ничего», но даже вопросить: «Вы спятили?!» не успел. Хельмо, шатающийся, перевязанный, появился среди солдат и принялся отдавать распоряжения. Он по-прежнему словно бредил, его никак не удавалось поймать и разговорить, но нет, все его действия были осознанными, просто быстрыми. С Янгредом он почти не общался, только зыркал раз за разом – будто до конца не верил во встречу. В какой-то момент Янгред не выдержал, подошел сам, протянул руку и… легонько постучал его пальцем по лбу, заменяя этим всякие там девичьи поцелуи. Шепнул: «Чего ты? Я правда здесь. Справимся». И Хельмо улыбнулся.
Это должна была быть безумная, но хоть слаженная атака: силы почти уровнялись, наемники, получившие серебро, воодушевленные ставками и возмущенные подлостью людоеда, рвались в бой. Получилось иначе из-за Лусиль… Сиры. Стрелецкой дочери, которая, как оказалось, когда-то была личным стражем царевны и нравилась маленькому Хельмо. Как он глядел на нее, узнав. Как тер глаза разбитыми руками, как не решался окликнуть… но окликнул. И она, придирчиво рассматривавшая пленного дикаря, испугалась, глаза выдали все. Дальше ни о каком организованном наступлении говорить было нельзя, скорее о месиве. Бились вечер и ночь. От трупов к заре много где нельзя было пройти. Пал бедняга Илги, пал не один офицер и трое из восьмерицы, ранили Дэмцига и Дорэна. Но случилось то, на что Янгред не надеялся: лунные уступили. Правда, скорее всего, дело было не только в доблести ополчения и горожан, но и в девчонке. Она и на обмене выглядела странно – исцарапанная, с залысинами, словно бы, как и Хельмо, не совсем здоровая. Возможно, вскрывшаяся правда ее деморализовала. Судя по тому, как вяло она боролась дальше, похоже. Хельмо и Янгред оставили преследование только у границ. Освобождать последние города поручили наиболее свежим полкам, сами с большей частью армии двинулись назад. И, казалось, все хорошо, но вот поди ж ты. Из огня да в крысятник.
Янгред совсем уже приуныл, как вдруг почувствовал внимательный взгляд. Повернулся, приосанился, через силу заулыбался:
– Что? Еще есть жалобы?
Зря сказал: Хельмо смутился, явно пожалел, что открыл душу. Видно же, как хотел замолчать склоку с боярами, сохранить сор… в избе, или как тут говорят? Янгред решил уже ободрить его, сказать «Спасибо за честность», – но не успел. Хельмо прошептал:
– Они очень не вовремя. Я и так уже несколько дней места себе не нахожу, все вспоминаю одни твои слова…
– Мои? – Янгред потер подбородок не без опаски. Он много чего болтал, разного.
– Давние, – кивнул Хельмо. – Под столицей сказанные, если, конечно, в бреду они мне не пригрезились.
Янгред ждал. Он сам плохо помнил, что говорил, когда вломился в шатер и увидел Хельмо с не то прокушенным, не то пробитым боком, едва живого, возле злобного дикаря. Но вряд ли что-то, о чем мог правда пожалеть.
– У тебя нет теперь дома из-за меня. – Хельмо не сводил с него глаз. – И… ты назвал своим наш. Что ты имел в виду?
А, опять он собрался посыпать голову вулканическим пеплом… Зря. От сердца отлегло, Янгред потянулся, взъерошил себе волосы на макушке и прошел к подоконнику. Влез на него, подождал, пока Хельмо подойдет. И тогда, наклонившись, просто спросил:
– А как думаешь?
Хельмо покачал головой. Он, кажется, не думал, только расстраивался все больше.
– Не знаю, но так или иначе, должен знать. И должен как-то помочь тебе, но ты не просишь, и меня это злит! – Последнее он рявкнул, сразу спохватился, поправил сам себя: – Это не ты виноват. Просто твоя… щедрость меня убивает, и я даже не знаю, наверное, больше всего я хотел бы, чтобы ты…
Он замолчал, шумно выдохнул. Отвернулся и сказал явно не то, что собирался:
– Чтобы дядя наконец со всеми вами расплатился. Чтобы взамен своей ты получил землю в долине, ты заслуживаешь ее как никто. Чтобы…