– Птенец хочет что-то сказать? – спросил Комонот, бросив на них взгляд свысока.
Бризи вскочила на ноги, вырвавшись из хватки Икат.
– Я вызываюсь идти с Эскар!
– Ты уже и так принесла довольно неприятностей! – крикнула мать, дергая Бризи за тунику.
Ардмагар переглянулся с Эскар. Она слегка пожала плечами.
– Если птенец хочет искупить свою вину, – произнесла Эскар, – это отличная возможность.
Вопрос был решен.
Эскар, Лало и Бризи обратились в драконов, как только над дальними горами показалась луна. С каждым разом полет пугал меня все сильнее: у меня все больше болела шея, под ребрами оставалось все больше синяков. Передвигаться по воздуху было быстрее, хотя сразу становилось труднее прятаться. Мы держались ниже горных вершин, едва ли не касаясь дна долин и поверхности ледников. Один раз я вытянула руку и схватила охапку снега – так низко мы летели. Мы приземлились, лишь когда на востоке забрезжила заря – в этот момент Эскар заметила пещеру. Она зашла туда первой, убила медведя, которого там обнаружила, а потом провела внутрь остальных.
Мои спутники съели медведя. Я поняла, что не голодна.
Мы ждали наступления вечера. Мне нужно было поспать, но дно пещеры было каменистым, а мои спутники – три огромных дракона – храпели, плохо пахли и излучали страшный жар. Я присела на корточки у входа в пещеру, где воздух был хотя бы немного свежее, и прислонилась спиной к булыжнику. Я то дремала, то вслушивалась в гармонии драконьего храпа. У них получался странный квинтаккорд[13], у этих драконов, а иногда даже уменьшенный…
Внезапно аккорд сменился, и с меня тут же слетела вся сонливость. Теперь храпели лишь два дракона. Я оглянулась и увидела, что Эскар обращается в человека. Не спросив разрешения, она залезла в мою сумку, достала одеяло и повязала его на талии. Потом она подошла к выходу из пещеры и присела на некотором отдалении от меня.
– В том обличье я не могу говорить тихо, – прошептала она. – А мне нужно кое-что тебе рассказать.
Я выпрямила спину и кивнула, ожидая, что она сейчас в деталях поделится со мной своим планом. Вместо этого она сказала:
– Мы с твоим дядей спаривались.
– Вот как, – произнесла я, смутившись выбранной формулировкой. Такие детали мне слушать не хотелось. – Значит ли это, что вы теперь моя тетя? – спросила я, попытавшись пошутить.
Она принялась обдумывать этот вопрос со всей серьезностью, не сводя взгляда с ледника, который возвышался напротив входа в пещеру. Наконец она сказала:
– Ты не совершишь ошибку, назвав меня так. – Она помолчала еще несколько секунд, а потом с неожиданной нежностью добавила: – В обличье дракона он никогда мне не нравился. Он маленький. Цепкий воин, это да. Летает тоже неплохо, учитывая, что у него когда-то было сломано крыло, но за мной ему все равно не угнаться. Давным-давно я укусила его за загривок и отослала прочь. Но вот в обличье саарантраса… – Она замолчала, приложив палец к губам. – Он нечто невероятное.
Перед моими глазами предстали взлохмаченные волосы и крючковатый нос моего дяди, его очки, накладная бородка, костлявые руки и ноги – каждая деталь, совершенно абсурдная и вместе с тем дорогая моему сердцу. У меня задрожал подбородок.
– Сначала человечьи глаза казались мне слабыми, – продолжала Эскар, по-прежнему глядя в сторону и почесывая кожу головы под короткими черными волосами. – Они различают меньше цветов, и четкость ужасная. Однако они способны видеть то, чего не могут разглядеть глаза драконов. Они проникают в глубь вещей. Я не знаю, как такое возможно, но по мере нашего путешествия с Ормой, я начала видеть его суть и с каждым днем все больше и больше погружалась в нее. У него такая ищущая, мягкая натура. И такая убежденность. Я видела все это в самых глупых, повседневных жестах. В том, как он сжимал пальцами чашку. В том, как блестели его глаза, когда он говорил о тебе.
Она перевела на меня взгляд, острый как игла.
– Что это за внутреннее существо? Человек внутри человека? Это вы называете душой?
Согласно теологии Южных земель, у драконов не было души – Эскар знала об этом. Я помедлила, но теперь я могла ответить ей честно – после того, что произошло с Ормой, в этом не было никакой опасности.
– У него была великая душа. Самая великая из всех, кого я знала.
– Ты говоришь о нем так, будто он умер, – сурово сказала она.
Из моих глаз полились слезы, и я ничего не смогла ответить.
Она внимательно наблюдала за мной совершенно сухими темными глазами, обняв колени руками.
– Цензоры пошли на риск, тайно проникнув в Порфири. Они должны были подать петицию в Ассамблею, но я выяснила, что они этого не делали. В те дни, когда я работала Цензором, мы могли бы пойти на такое, только если бы Орма незамедлительно понадобился кому-то очень важному. Это дает мне надежду, что его схватили не только из-за эмоционального расстройства. Возможно, они привели его не на отсечение памяти, а с какой-то другой целью.
От слова «отсечение» у меня все внутри похолодело.
– А что, если это уже произошло? – спросила я, вытирая глаза. – Он останется собой?
– Зависит от того, что они решили забрать. Обычно они удаляют лишь воспоминания. Нейронные связи остаются по большей части одинаковыми и в драконьем, и в человеческом обличье. – Она говорила так отстраненно, будто рассказывала, что ела на завтрак. – Центры, отвечающие за эмоции в человеческом мозге, пересекаются с центрами, которые отвечают за полет в облике дракона. Если их удалить, дракон останется инвалидом. Они не стали бы навсегда лишать его возможности летать. При первом отсечении так не поступают. Поэтому они могли удалить его воспоминания, напоить средством, подавляющим эмоции – раствором дестальции, – и дать ему второй шанс.
– Многие драконы проходят через отсечение памяти. Смотри, – она нагнула голову и отодвинула рукой волосы за левым ухом, обнажив белую полоску шрама. – Когда я ушла от Цензоров, они удалили мои рабочие воспоминания, чтобы я не выдала их тайн. Но я осталась собой. Мне не причинили никакого невосполнимого ущерба.
Я в ужасе отшатнулась назад.
– Но… вы же помните, что работали Цензором!
Она сжала губы.
– После операции мне сообщили, что я была их сотрудником, чтобы я не решила заново проситься на эту работу. Но еще я сделала себе воспоминание-жемчужину, чтобы не забыть, почему решила уйти. Это было для меня важно.
– И почему вы ушли? – спросила я.
– По нескольким причинам, – ответила она. – Они не стали наказывать Зейд – агента, которую я отправила проверить твоего дядю, – за то, что ради этой проверки она поставила под угрозу твою жизнь.
Я поднесла руку к сердцу, тронутая ее словами.
– Но вы же меня даже не знали!
– Мне было необязательно тебя знать. – Ее черные глаза метнулись ко мне. – Ловушки – недопустимое средство при подобной проверке.
Значит, она осуждала Зейд за то, что та обманом заставила Орму проявить эмоции, а не за то, что агент едва не сбросила меня с соборной башни. Я вздохнула и решила сменить тему.
– Мама оставила мне несколько воспоминаний-жемчужин. Их трудно делать?
Эскар пожала плечами:
– Матери делают для своих детей самые простые их разновидности. Но чтобы заключить в капсулу много воспоминаний и хорошенько их спрятать, нужна посторонняя помощь. Есть саарантраи, которые специализируются на подобной тайной медитации, но это незаконно и дорого. – Ее взгляд остекленел. – Ты задаешься вопросом, не сделал ли Орма воспоминание-жемчужину.
Я вытянула руку и пошевелила мизинцем, показав ей жемчужное кольцо.
– Он отправил мне это, когда я была в Нинисе, вместе с запиской, в которой говорилось: «Эта вещь плюс ничего равняется всему». Я думаю, он хотел сказать мне, что сделал такое воспоминание.
Эскар взяла меня за руку и легонько коснулась жемчужины большим пальцем. Видеть искру надежды в ее глазах было почти невыносимо.
– Может, и так, – полушепотом сказала она. – Но я не знаю, когда он мог это успеть. Точно не в моем присутствии. Возможно, он сам создал простую жемчужину с основными фактами, краткими образами. С твоим именем.
Я высвободила руку из ее ладони и покрутила кольцо на пальце.
– Воспоминания-жемчужины зачастую трудно привести в действие, потому что ты не знаешь, что станет для них спусковым крючком, – проговорила Эскар, поднимаясь на ноги. Поколебавшись, она добавила: – Орма навсегда останется твоим дядей, не важно, будет он об этом помнить или нет.
Она наклонилась, еле ощутимо поцеловала меня в макушку и зашагала назад в пещеру к Лало и Бризи.
– До заката четыре часа, – сказала она через плечо. – Спи.
Я прислонилась к булыжнику и закрыла глаза.
Я поняла, что все-таки спала той ночью, только потому, что видела сон об Абдо. Он ехал в повозке с еще несколькими людьми, трясясь и подпрыгивая на неровной деревенской дороге. Она вела в Королевские леса, которые только начали облачаться в золотые осенние краски. На повороте, где кусты росли особенно густо, Абдо внезапно вскочил на ноги и выпрыгнул из повозки. Его спутники недовольно закричали, и некоторые даже потянули за ним руки, но не смогли его достать. Он уже несся вниз с холма, по папоротникам и кустам, кувыркаясь через голову, пока не скрылся из вида.
Я услышала его голос: «Не ищите меня».
В повозке Паулос Пэнде, пошатываясь, поднялся на ноги. Его глаза закатились, и он повалился на спину. Он был мертв.
– Серафина! – прогудел паровой котел, который, стоило мне открыть глаза, оказался Эскар в драконьем обличье. – Собирайся. Пора вылетать.
Я еще не до конца проснулась и плохо понимала, что происходит. Первой моей мыслью было найти Абдо у себя в голове. Сон был таким ярким, что мне казалось, будто он говорил со мной на самом деле.
Только вот он сказал мне его не искать. Моя решимость скрутилась, запутавшись в узелки.