Я застыла. Вышла из ума.
Зашла в коттедж, вышла из ума. Я произносила эту мантру, когда укрепляла Ви-Коттедж и изгоняла Джаннулу из своего сада. Могла ли я случайно создать еще один дом, вывернутый наизнанку? Что, если та дверь вела из моей крепости в настоящий мир? Неужели выход все это время был у меня под носом?
Я закрыла глаза и тут же попала в свой сжавшийся сад. Я заполняла его точно так же, как заполняла собственную кожу. Передо мной маячила дверь в коттедж. Запиравший ее замок рассыпался в прах, стоило мне сжать его в кулаке. Объятая ужасом, я сделала вдох и шагнула внутрь.
Мой рост составлял сотни метров – я была пламенем величиной с башню, столбом огня, который тянулся в небеса. Я видела все: тонкую полоску реки; измятые поля и ржавые горы; военные стоянки, заполненные существами, которые сияли словно звезды; весь город горел огнями, принадлежащими людям и моему собственному племени. Даже драконы светились, как костры. Я увидела коров, и собак, и каждую белку в лесу. Неужели так сияла жизнь? Неужели так было всегда?
Теперь все стало совершенно, пугающе правильным. Раньше я жила в тени.
Поверхности перестали быть для меня препятствием. Я могла разглядеть в городе Глиссельду и заглянуть ей прямо в сердце. Я видела Жоскана в Сегоше, а Родию и Ганса в стане самсамийцев. Видела Орму в семинарии и Камбу в башне. Комонот, Эскар и Мита сияли в Танамуте – как такое возможно? Киггз был с городским гарнизоном. У меня чаще забилось сердце. Но причиной этому был не только Киггз. Весь этот полный света мир заставлял мое сердце биться быстрее.
Джаннула, стоящая на стене, светилась по-другому. Ее пламя не извергалось из раскаленной сердцевины: в ее груди зияла глубокая, черная пустота, словно дыра на ткани мира.
Я помнила эту пустоту. Мне довелось ощутить ее на себе.
Люди и драконы – все, к кому Джаннула прикоснулась словом или делом – были связаны с ней сияющими нитями. Некоторые нити тянулись в Танамут. Глядя на нее своим обновленным взглядом, я видела паука в огромной паутине. Абдо схожим образом описывал нити огня Бланш, но эта сеть была шире, и каждая ниточка словно притягивала свет к Джаннуле. Полудраконы, выстроившиеся рядом с ней на городской стене, не просто попали на крючок. Они были привязаны к ней яркими полосками, крепкими, как железо.
Бездна в сердце Джаннулы пожирала весь свет, тянувшийся к ней с разных сторон. То, что она отдавала, нельзя было сравнить с тем, что она забирала. Эта жуткая, печальная пустота звала меня. Если бы я смотрела в нее слишком долго, то, несомненно, упала бы в нее.
Джаннула видела меня, знала меня, тянулась ко мне своими огненными щупальцами. Я сама была огнем, но все-таки ее щупальца обжигали меня и рвали на части. Она напала еще раз, но я не могла ударить ее в ответ – только не с такой дырой в сердце.
Я не могла ее ударить – ведь я тоже приложила руку к этой дыре.
Она билась и металась, я терпела ее агонию, принимала боль в себя и рассеивала ее. Но чем больше я впитывала, тем больше она в меня вливала. Эта бесконечная атака начала меня выматывать.
«Я вижу вас, Фина!» – воскликнул знакомый голос, и в Королевских лесах вспыхнул еще один огонек: Абдо. До этого он был для меня невидим: теперь же его разум цвел и плясал.
«Я пытался сделать то же самое! – кричал он. – Но недовольный старик под болотом не хотел давать мне советов. Но теперь я вижу, что вы сделали».
Я едва не расплакалась от облегчения. Я была так ему рада. Но почему я его слышала?
«Я же тебя отпустила», – проговорила я.
Все его существо улыбнулось огнем: «Отпустили. Но я вас не отпускал».
Он потянулся ко мне вспышкой пламени, и расстояние не было ему помехой. Я тоже потянулась к нему и ощутила, что мои силы восстановились. «Мы можем всех освободить?» – спросил он.
Мы начали распутывать паутину – аккуратно, с тех ниточек, которые лежали к нам ближе всего. Было сложно фокусировать огонь на такой тонкой работе. Ниточки легко обрывались, и их сияющие кончики улетали в яркий воздух, но их были тысячи, они переплетались в плотное гнездо, окружающее нас. Чем больше связок мы разрывали, тем больше представало перед нашими глазами.
«Нужно освободить итьясаари, – сказал Абдо. – Возможно, кто-нибудь из них нам поможет».
Джаннула нас услышала. Неужели наши разумы теперь сообщались с воздухом?
– Держитесь от меня подальше! – закричала она. – Или я сброшу их со стены.
Абдо не обратил на ее слова внимания и потянулся к городу своим огненным кулаком.
Со стены с криком сорвался итьясаари. Мы с Абдо бросились его ловить, но он пролетел сквозь наши нематериальные руки и упал на землю.
Это был Недуар. Его свет погас.
Эта потеря эхом прокатилась по всему моему существу. Весь их свет был моим светом.
Даже странное сияние на севере.
Оно было огромным.
«Я вижу вас!» – крикнула я, обращаясь к сиянию. Земля начала трястись – сначала колебания длились по несколько секунд, потом растянулись до минут. От стен откалывались куски камня; метательные машины срывались на землю; котлы с пирией загорались, напоминая гейзеры. Мое тело упало, а разум в отчаянье потянулся к моим горожанам и к итьясаари на стене.
Джаннула отвела итьясаари от края. Дрожь земли была делом не ее рук.
За городом что-то поднималось: жизнь этого существа была такой невыносимо яркой, что я прищурила свой внутренний глаз и посмотрела на него глазами человека. Это была ходячая гора, покрытая грязью и чахлыми деревцами, с которой текла черная жижа. Пока она обходила город, куски земли постепенно от нее отваливались, и она начинала походить на чудовищного человека. Городская стена доходила ему до пояса, он двигался так, будто разучился или слегка заржавел за долгие годы, проведенные под землей. Казалось, что он сделан из металла.
Нет, не из металла. Из серебряных чешуек.
Он оперся огромной рукой о городскую стену. Он говорил мне, что никогда не перестает расти. Оказалось, так оно и было, в буквальном смысле. К чему я обращалась все эти годы? К его пальцу?
Пандовди был необъятен, а огонь его сознания еще необъятнее.
– Ты выпустила себя на волю, Серафина. – Его голос грохотал так, словно весь мир рушился на части. Краем сознания я отметила, что люди вокруг меня затыкают уши и сгибаются под весом этого звука; теперь он разговаривал не только внутри моего сознания.
– Вы тоже, – сказала я. – Вы не тот, кем я вас представляла.
Его глаза, окаймленные грязью, медленно моргнули, а нижняя часть лица разверзлась по горизонтали, обнажив огромный рот и жуткую улыбку.
– Могу сказать то же самое о тебе. Именно поэтому я и пришел. Я вижу, ты застряла, – произнес Пандовди и оперся на покосившуюся стену. – Ты разобралась со своим умом, но иногда нам нужно не сознание, а материя.
Джаннула металась по стене и кричала солдатам, чтобы те поливали Пандовди огнем. Некоторые ее слушались. Пандовди отряхивал с себя пирию: камни метательных машин отскакивали от него, не причиняя вреда.
Он потянулся к стене своей гигантской рукой и схватил Джаннулу. Она закричала. Кто-то бросился вслед за ней, пытаясь проткнуть кисть Пандовди копьем. Оно соскользнуло с чешуйчатого пальца гиганта, и человек, метнувший копье, перевалился через край стены.
Это был Ларс.
Пандовди поймал его другой рукой и аккуратно опустил на землю. Джаннула по-прежнему металась и кричала. Остальные итьясаари направились к краю стены, готовые броситься на великана, как бы бесполезно это ни было.
– Пандовди! – закричала я.
– Не бойся, сестренка, – сказал он, и от его голоса задрожала земля.
Он протянул ладонь вперед и разорвал сияющие нити, словно садовник, отщипывающий бутоны. Он освободил итьясаари, солдат на стене, советников при дворе, регента Самсама, генералов Старого Арда – и здесь, и в Танамуте. Он хотел избавиться от пут, что сковывали Абдо, но Абдо жестом попросил его подождать, потянулся внутрь себя и сам достал крючок из груди. Пандовди уважительно кивнул.
Святой – кем бы ни являлись мы все, он точно был святым – теперь держал в руке горсть оборванных нитей, состоящих из огня сознания.
– Она вся изранена – как телом, так и разумом, – проговорил он, аккуратно укладывая сияющие нити обратно в Джаннулу. – Тебе нужно научиться самой заполнять себя, Благословенная.
– Н-не израньте ее еще сильнее, – попросила я, чувствуя за нее ответственность.
Он бросил на меня взгляд искоса, и на мгновение мне показалось, что я его рассердила. Но он лишь сказал:
– Станешь ли ты разбивать зеркало, Серафина, только потому, что боишься в него смотреть?
– Что вы с ней сделаете?
Он поднял ее к солнечному свету, как будто выискивая в ней трещинки.
– Ее интересует ремесло святых, – проревел он. – После без малого семи сотен лет я вроде бы разобрался, как им овладеть. Теперь меня ждет свободная тысяча лет. Я посмотрю, что можно сделать.
Он сделал движение, как будто собираясь уходить, но тут со всех сторон раздались крики: кричали самсамийцы, стоящие позади меня, гореддийские и нинийские солдаты на юге и весь город вместе с ними.
– Святой Пандовди!
Видимо, они услышали, как я зову его по имени, но как они поняли, что он святой? Что видели они? Различали ли огонь его сознания?
Пандовди замер и посмотрел на крошечных человечков, окружавших его. На его лице отразилась усталость.
– Я не уношу с собой все твои проблемы, Серафина, – провозгласил он. – Только самую маленькую. А вот с этим, – он обвел жестом армии вокруг нас, – придется разбираться тебе.
– Я понимаю. – Мой голос зазвучал тише – потому что теперь я слышала его своими реальными ушами. Я возвращалась в свое тело, но пыталась противиться этому. – Как мне поддерживать такой огонь? – крикнула я.
– Невозможно все время жить вот так, наизнанку, – проговорил Пандовди, обернувшись через свое скалоподобное плечо. –