Мальчики робко взошли на высокое крыльцо между колоннами, прошли мимо седого солдата-инвалида, стоявшего у входа, и попали в просторный парадный вестибюль, освещенный верхним стеклянным куполом.
- Вы куда? - спросил инвалид и направился к ним, постукивая деревянной ногой.
- Мы... у нас экзамен, - ответил Саша и сделал шаг ему навстречу.
- Экзамен? По лестнице на второй этаж и налево ступайте, в зал собраний. Но сперва тут оставьте верхнее платье... Да смотрите, никуда не сворачивать, - предупредил инвалид. - Снизу глядеть буду.
Сказав это, он повернулся и, пристукивая деревяшкой, возвратился на свое место у дубовой двери.
Откуда-то сверху доносился гул ребячьих голосов.
- Там, наверно, классы, - промолвил Коля и прислушался.
Вдруг, заглушая голоса, наверху пронзительно, торопливо зазвенел колокольчик, и говор стих.
- Идем! - решил Саша.
Втроем они, такие маленькие на широкой большой лестнице, шли рядом, не глядя друг на друга, чтобы не выдать своего волнения.
Но вот лестница кончилась, и большая белая дверь оказалась перед ними быстрее, чем этого им хотелось бы. Дверь открылась от первого нажима на ручку, и, переступив порог, Коля вошел в просторный зал.
У больших окон, выходивших на Воскресенскую улицу, мальчики увидели несколько взрослых. За длинным столом, накрытым зеленой суконной скатертью, сидел пожилой учитель с красным добродушным лицом. Немного дальше, у классной доски, стояли два молодых человека в мундирах из темно-синего сукна и с ярко-серебристым шитьем на воротниках. Один из них что-то писал на доске и говорил ровным, спокойным голосом. Он казался энергичным, но сухим и строгим - все в его движениях было рассчитано, точно. Другой, наоборот, выглядел добрым. Он был пониже первого и не так сухощав.
"Строгий" первым заметил вошедших Лобачевских.
- Иван Ипатьевич, трое; видимо, те, о которых нам говорили... Братья Лобачевские? - спросил он, подходя к мальчикам.
Саша кивнул.
- Значит, будем экзамен держать? - продолжал он, когда мальчики робко поздоровались. - Очень хорошо. Давайте к столу... Кто первый?..
Коля шагнул вперед и назвал свое имя.
- Николай Лобачевский? Прекрасно... У, сколько вы книг принесли! Покажите-ка!..
"Строгий" начал вслух читать названия:
- "Грамматика российская" Ломоносова... Очень хорошо. А тут?.. "Евклидовы стихии, перевод с греческого Суворова и Никитина"... Вон как! Значит, вы, юный геометр, Евклидом увлекаетесь?
- Господин инспектор... - начал было Коля.
- Старший учитель, - поправил его "строгий".
- Простите, господин учитель, я хочу быть землемером, а не геометром...
В это время из двери, на которой была прибита медная дощечка с надписью "Инспектор Илья Федорович Яковкин", вышел среднего роста человек, лет сорока, и быстрыми шагами направился к столу, здороваясь на ходу с присутствующими легким кивком головы. Был он в черном полуфраке, в белом жилете и синих панталонах. Коля заметил: странная у него, точно приплюснутая, голова, гладкие жирные волосы, язвительная улыбка и совиный взгляд.
- Начнем, господа! - сказал вошедший, глянув на мальчиков круглыми зеленоватыми глазами, затем добавил, обращаясь к "строгому": - Господин Корташевский, вы с Иваном Ипатьевичем старшим займитесь, - он кивнул на Сашу, - а мы с Львом Семеновичем испытаем среднего...
Поди-ка сюда!
Инспектор сел в мягкое кресло, рукой поманив к себе Алешу, - по росту принял его за "среднего Лобачевского".
У Коли вдруг закружилась голова. Саша, заметив это, шагнул к нему и незаметно поддержал рукой за пояс. Коля тотчас отвел его руку.
- Ничего, - шепнул он. - Уже проходит.
Яковкин ничего не заметил.
- Ты... как тебя... Николай?.. Сядь вон туда, можешь порисовать, что ли, - покровительственно сказал он и обратился к Алеше.
Коля сел на указанное место. "Младший Лобачевский".
Машинально сунул руку в левый карман и вытащил оттуда грифель, а в другой руке, по забывчивости, положив книги на стол, продолжал держать аспидную доску. Это, видимо, и подсказало Яковкину - "можешь порисовать".
"Не буду!" - решил мальчик и выглянул в окно. Ветер свирепел сильнее, голые ветки деревьев метались, словно просили о помощи. На толстом суку старой липы неподвижно сидела ворона. Ей, наверное, холодно.
"Поделом тебе. Улетела бы в теплые страны греться на солнышке..." размышлял мальчик. Но ворона вдруг наклонила голову и так лукаво посмотрела в окно, что Коля не выдержал: рука сама потянулась к аспидной доске. Рисованье давалось ему легко. На доске появилась такая же ворона, даже умный взгляд ее был передан удачно. Коля увлекся и рядом с вороной посадил сороку, затем нарисовал сову с круглыми глазами, похожую на инспектора. Но тут голос Яковкина прервал его занятие:
- Младший Лобачевский, подойди к столу. А ну-ка, покажи мне, что изобразил. - Он поднялся и подошел к мальчику. С минуту молча смотрел на его рисунок. - Сотри, - сказал наконец приглушенным голосом. - И ступай к столу!..
Корташевский и Левицкий удивленно переглянулись, они хотели посмотреть рисунок, но Коля уже стер его рукавом своей курточки.
- Приступим, - объявил Яковкин, усаживаясь в кресло.
Начало экзамена было неудачным. Коля так растерялся, что не расслышал первого вопроса. Когда же вопрос этот ему повторили, он ответил неуверенно. Затем чуть не запутался в четырех правилах арифметики, но Левицкий пришел ему на помощь:
- Не волнуйся, братец, вижу - знаешь... Расскажи-ка нам про звательный падеж.
Коля молчал.
- Ну, когда хочешь позвать кого-нибудь из товарищей, как ты говоришь? уточнил вопрос Лев Семенович.
- Эй! Поди сюда! - с отчаянием ответил Коля.
Яковкин язвительно усмехнулся.
Тогда Левицкий предложил:
- Прочитай нам свое любимое стихотворение.
- Выйдите на середину, - вставил Корташевский, нахмурив брови.
Коля подчинился. Он отошел от стола и, приподняв руку, начал читать по-латыни оду Горация "К Мельпомене".
Вскоре Яковкин прервал его, стукнув ладонью по столу:
- Хватит, можно так и попугая научить. Посмотрим, знаешь ли перевод.
- Знаю, - ответил Коля.
- Начинай!
Мальчик вспыхнул.
- Не буду, - сказал он.
- Как?! - растерялся инспектор.
Дело принимало дурной оборот.
- Успокойтесь, Лобачевский, - посоветовал "строгий". - Сейчас же извинитесь!
- Господин учитель, больше так не буду, - пробурчал Коля.
- Вот и прекрасно, - сказал Корташевский. - Переведите нам первые строчки.
Создал памятник я, меди нетленнее,
Пирамидных высот царственных выше он.
Едкий дождь или ветер, яростно рвущийся,
Ввек не сломит его...
читал Коля.
- Довольно, - сказал учитель. - Знаете... Прочтите нам, Николай, и русские стихи.
Он прочитал им басню Ломоносова о двух астрономах и поваре, отвергавшем утверждение Птолемея следующим доводом:
Кто видел простака из поваров, такого,
Который бы вертел очаг кругом жаркого?
Корташевский и Левицкий, переглянувшись, одобрительно кивнули друг другу. Но Яковкин был недоволен.
- Та-ак-с, - протянул он. - А кто же тебя, Лобачевский, обучил такому стихотворению?
- Мама, - сказал Коля.
- Ее выбор не одобряю, - объявил инспектор. - Стихами, смысл которых тебе еще не ясен, голову забивать не следует. Лучше скажи нам, какие люди назывались в старину волхвами?
Коля удивленно посмотрел на Левицкого, и тот счел нужным вмешаться.
- Извините, господин инспектор, - вежливо напомнил он. - Мы же собираемся принять Лобачевского в нижние классы.
Яковкин нахмурился:
- Куда его, такого, в нижние! Я бы совсем не принял.
Только вот за то, что воспитанник покойного Шебаршина...
Ладно уж, пусть попробует в начальном, подготовительном...
Старшие преподаватели присоединились к его решению.
Экзамен кончился. Инспектор подписал свидетельство, что Лобачевские Александр и Алексей приняты в нижние классы как весьма достойные.
- А ты, - сказал он Коле, - будешь в классе начальных правил языка российского и арифметики у господина Федора Петровича Краснова...
Уже готовясь покинуть зал, Саша вдруг повернулся к столу.
- Дядя Сережа, то есть Шебаршин Сергей Степанович, наказывал нам передать гимназии эккер и землемерную цепь, - сказал он. - Я положил их за дверью. Можно принести?
Брови Яковкина поднялись.
- Цепь и эккер? - повторил он. - Хорошо. Сами возьмем. Идите.
Мальчики вышли. Посмотрели на сверток, лежавший за дверью, и молча спустились по лестнице вниз.
- Экзамен-то сдали? - участливо спросил их инвалид и сам открыл перед ними входную дверь.
- Сдали! Сдали! - крикнули вместе Алеша и Саша.
Коля прошел мимо швейцара молча. Тот посмотрел ему вслед и, вздохнув, закрыл двери.
Мать стояла на улице, ждала их. Алеша и Саша бросились к ней, размахивая руками. А Коля приотстал немного. Мать поняла, что случилось неладное, и поспешила к нему навстречу.
- Не приняли?
- В подготовительный. А Сашу с Алешей в нижние, - ответил он. - Мама, прости меня. Ведь я не хотел огорчать... Но вот...
- Ничего, сынок, - утешала мать. - Не горюй. Ты себя еще покажешь... А сейчас, дети, пойдем к доктору Бенесу.
Он живет на Лядской улице.
Лекарь принял их учтиво и сразу же дал три свидетельства о хорошем здоровье и крепком телосложении Александра, Николая и Алексея Лобачевских.
Наконец все формальности были выполнены, и 5 ноября 1802 года совет императорской Казанской гимназии в протоколе за № 158 постановил удовлетворить просьбу коллежской регистраторши Лобачевской "о принятии трех ее сыновей Александра, Николая и Алексея, детей губернского регистратора Ивана Максимова Лобачевского, в гимназию для обучения на собственное разночинское содержание до открытия вакансии на казенное".