Уже взошли-то храбрые солдатушки
в белокаменный Кремль,
Как и начали солдатушки колоть, рубить,
Колоть, рубить в большие кучи валить.
Самого-то Гришку в полон взяли,
В полон взяли, руки-ноги ему вязали.
Руки-ноги вязали, буйну голову рубили.
Наши ивановские разобрали забор дубовый, пошли по своим избам: кто в Притыкино, кто за Курень, в слободы, снова начали прясть и ткать.
А многих и не досчитались. У Ермолая из четырех сыновей один остался, самый меньшой, Ипат. Он-то и снес голову пану. А старшие трое свои буйные головушки сложили: Роман, да Кузьма, да Пахом, а Ипат за братьев своих расплатился. Все четверо братьев, как орехи с одного куста, друг на друга похожи были, словно вылитые. Их и отец-то с маткой часто путали: который Ипат, который Пахом. И у всех было по родинке на щеке, такие уж уродились.
Царь-Петровы паруса
В те поры время было неспокойно: началась война со шведом. Захотелось шведу, чтобы русские им всю землю отдали по самую Москву. А царь Петр не из таких был.
— Исконная, — говорит, — русская земля не про их честь.
И двинул навстречу шведам свою армию. Наши пешечком идут к морю, а те на кораблях плывут. Подобрались поближе к Питеру, да и остановились: боятся. Наши тоже привал устроили, к делу готовятся, амуницию чистят, пушки заряжают.
Шведы хвастают:
— Где вам с нами совладать! Вы не только корабли, а и ворота вытесать не можете.
Задумался царь Петр. Про ворота шведы, конешно, набрехали, а кораблей хороших и взаправду у нас в те поры не было. Без кораблей война — не война. Не много было и корабельных мастеров, особо приметных. Ну, однако, горевать царь не стал. По первому снегу разослал гонцов во все концы земли, строго-настрого приказал:
— Люди, кои топору сручны, плотницкому ремеслу обучены, от мала до велика с пилами и топорами чтобы к Питеру шли.
Петр аукнул, а ему вся русская земля откликнулась. Собралось в кою-нибудь неделю народу видимо-невидимо, словно лес на берегу вырос. Все слободки заселили, а народ все подваливает и подваливает, как плотину прорвало, — рекой течет. Войска в тех местах не мало стояло. Петр поднялся, на пенек высокий, поглядел на солдат да на владимирских плотников (владимирских особливо много пришло), улыбнулся и как гаркнет на всю округу:
— Что, ребятушки, призадумались? Али испугались моря синего?
А плотники ему в ответ:
— Моря синего николи мы не пугались. А боимся, дела всем не достанется. Эвон сколько нас собралось…
Петру ответ такой понравился.
— Не горюйте, дела всем хватит. Да я с таким народом, ребятушки, горы сворочу, все моря-океаны перейду. Построим корабли получше шведа, а по весне я со своими лебедями к морю выплыву.
Засучил рукава, сам первый взялся за топор и пошел тесать бревно. Закипела работа. Только лес трещит, только топоры звенят да пилы поют. На улице мороз, а царь в одной рубашке орудует. Глядя на него, и остальные налегают. На крещенской неделе начали, о посте все дело закончили. Царь последний гвоздь вбил и говорит:
— Корабли сладили. Дело за парусами.
Стал царь думать: где бы парусины достать? Подзывает он к себе генерала Фемера, приказывает:
— Возьми из моей казны денег, купи парусов получше, да с делом этим не тяни.
Фемер-то сам был из немцев. Такой высокоплюй был: Петр с топором, корабли строит, а он с тросточкой похаживает, солдат пошугивает, на плотников покрикивает.
Как услышал Фемер, что ему государева казна доверяется на покупку парусины, сразу повеселел. Приказывает он солдатику Ивану:
— Заложи тройку, будем ехать за парусами. Ты знаешь, где у вас хорошую парусину ткут?
Иван был родом из Иванова. Говорит генералу:
— Лучших полотен, чем в Иванове, нигде не сыщешь.
В Иваново, так в Иваново. Покатили. Ванюха за кучера сидит, кнутом помахивает, песенки попевает. Радуется побывке: в Иванове у него ладушка осталась, ткачиха, первостатейная красавица.
Приехали, прямо к самому первому купцу заявились: у того своя полотная фабриченка, да еще по домам и по светелкам его подряды мужики и бабы работали. Миллионами купец ворочал, за моря парусину сбывал.
Фемер с купцом беседу ведет, а солдат к ладушке отправился, к своей, стало быть, красавице задушевной. Фемер тому и рад: лишнего глазу не стало.
Решил Фемер все склады обследовать. Пришли они в первый склад — большой-пребольшой сарай. Поленницы полотен до крыши выложены. Товар отменный Лучших и искать не надо, увидел бы Петр — обрадовался.
— Посмотри, — говорит купец, — кусок — словно свинцовый, а плотность — иглой не проколешь, гвоздем не пробьешь. Для наших кораблей самые наиподходящие паруса. Бери. Вестимо, марка на такое полотно высоконька. Ну, коли дело государево, и я на уступку пойду: по пятиалтынному с каждого куска сброшу. Забирай чохом, что на складе припасено, а то заморские купчишки обещали по весне побывать.
Фемер прикинул и что-то призадумался. Взять эти полотна — ни копеечки из казенных денег не останется. Не хочется этак-то. Подумал, подумал немчишка, и ну пыль в глаза купцу пускать:
— Хорошо. Но это есть не тот размер, не погодится, для корабля брать не приказано.
Пошли во второй склад, здесь полотна тоже добротные, да все ж пожиже первых. Купец советует:
— Эта марка тоже выдержит, корабли поднимет, но прочность не та. Цена на такой товар, конечно, пониже.
Фемер прикидывает: «Если на этой марке остановиться, то от царевых денег в моем кармане останется четверть…»
— Идем, — говорит, — дальше…
Пришли они в третий склад, где полотна штабелями сложены. Купец объясняет:
— Эта марка похуже прочих. На паруса не годится, напора не выдержит. Для меня-то беда не велика: пойдет на портки, на сарафаны, мужики с бабенками износят. Цена на такое полотно дешева.
Фемер свое говорит:
— Ты, купец, мало смыслишь в корабельном деле. Эта парусина как раз на царь-Петровы паруса подходяща.
Да так и приник к этой парусине.
— Отсчитывай, — говорит, — вот этот сорт.
У купца глаза на лоб. Он было урезонивать покупателя начал. Знает — царская покупка, тут не шути.
— Зачем тебе такой дешевый товар? На войне люди не в бабки играют, да и царю не полюбится.
Немец и слушать не хочет. Закупил парусины, какой ему надобно, с купцом рассчитался. Люди парусину на воза складывают, а Фемер отошел к забору и себе за пазуху какой-то сверток сует. Ан, как раз, и подошел его кучер, наш-то ивановский солдат. Встал перед своим начальником и, как полагается, отбарабанил:
— Ваше превосходительство, явился по вашему приказанию. Чем служить могу? Что делать прикажете? Что тревожит вас?
— В мою шубу блоха прыгала. Я ловлю ее, — говорит Фемер, а сам сверток подальше сует.
— Блоха?.. Ах, она, окаянная! Из армяка да в генеральскую шубу угодила. Дозвольте, я ее поймаю, в два счета вытащу. Не марайте руки, ваше превосходительство.
Да было и сунулся к генералу за пазуху. Фемер так это свирепо глянул, да как крикнет на солдата:
— Стоять смирно, блоха ушла!
— Ах, вон она. Вижу, вижу, к полотным амбарам скачет. И что только за блоха, и на золотых ножках, — тихонько, вроде сам себе, говорит солдат.
Вроде он и плохого не сказал и проступка никакого перед немцем не сделал, а Фемер пошел всякие страхи нагонять на него и все трафит по щеке ударить.
— Почему одну половину часа прогулял? Из-за тебя мы можем войну проиграть, опоздаем паруса поднять!
Ишь какую статью подогнал.
Тронулись возы. Купец выбегает из дому без шапки, кричит:
— Постой! Мою лепту возьмите, десять подвод со своим полотном снаряжаю в подарок, на царев корабль паруса пусть из этого полотна поднимут. Так и скажите: государю это, мол, от купца Павла Веретенникова, и за полотна мне ни гроша не надо.
Коли платить не надо, Фемер не отказался.
А полотна те были самые лучшие.
Доехали до одного города, остановились. Немец к какому-то купцу, дружку своему, в гости наведался. Иван у крыльца дожидается, воза стережет.
Тут и выкатываются из дому двое, давай с десяти подвод царевы полотна к себе в анбар убирать. Иван не дает. А те силой норовят взять. Убить Ивана грозят, говорят, что не по своей воле, а по указу Фемера парусину в анбар убирают. Иван в драку полез. Набежали тут еще люди. Одному всех не одолеть. Он — к Фемеру. А тот сидит на сундуке, переобувается, торопится, руки у него трясутся, словно кур воровал, а из голенища-то на пол ассигнации сыплются.
Как гаркнет Иван:
— Ваше превосходительство, царевы паруса с возов тащут!
— Ступай, я сейчас выйду, разберусь.
Вышел Фемер и прямо велит Ивану на козлы лезть, дальше охать. В спину-то шашкой постукивает, поторапливает. Вот едут они, а Иван нет-нет да на обоз и оглянется, все ли полотна в целости. Оглянулся Иван первый раз, обеспокоился, докладывает Фемеру:
— Ваше превосходительство, вроде возов-то меньше спало.
Обернулся Фемер, пересчитал воза, обругал Ивана:
— Два да два сложить не умеешь. Все в целости. Сколько нужно, столько и везем.
Опять едут. Иван думает: «Неужто обсчитался?» Еще раз сосчитал, не утерпел, опять Фемеру докладывает:
— Ваше превосходительство, ей-богу, возов недостача.
Фемер пихнул его в сипну:
— Сиди на месте смирно. Не ты покупал, не тебе и воза считать. Ты не воза считай, а дуги. Дуг не убавилось.
Сидит Иван и думает: «Дивное диво: считает этот, считает тот, у одного — нечет, у другого — чет».
Дальше едут. Иван не стерпел, да и говорит Фемеру:
— Приеду я и скажу государю-батюшке: где, мол, мне воевать, когда до ста не умею считать? Не выучит ли он меня. Начнем с азов, пройдем вдоль возов…
Фемер побаивается: еще и вправду к царю полезет. «Надо, как приеду, упрятать его куда ни на есть. Солдата не упечнешь, сам в приказ попадешь».
На том и порешил немец.