— Он лучше всех, — сказал Найрин. — Дьямону повезло.
— Да неужели? А если невеста ему совсем не понравится? — девушка поморщилась.
Найрин вздохнул.
— Им придётся договориться. Они должны.
— Как это — договориться? Разве в таких делах помогают договоры?
— Глупенькая. Конечно, помогают. Давай договоримся, и я тебя поцелую? А ты скажешь потом, понравилось ли тебе…
— Я подумаю, — она хмурилась, кусала губы. — А расскажи мне ещё что-нибудь. Про тебя и про твоего брата.
— Расскажу, когда поцелуешь. Боюсь, я пока не способен до тебя дотянуться, но ты ведь можешь?
— И не надейся.
— Да ты жестокая?
Во сне запросто можно говорить о том, о чем он молчал бы наяву. Во сне вообще всё можно.
Мигала лампа. Сон продолжался, а как долго — кто знает…
Найрин открыл глаза и не сразу понял, где находится — в своих покоях в Дьямоне. Правда, не помнил, как тут оказался. Удивился, что в комнате слишком светло — обычно он вставал раньше. У него тут несколько больших комнат, что с ними делать?..
Ладно, это не самое главное.
Он потянулся, и боль в забинтованной руке сразу же заставила всё вспомнить. Собственно, случилось многое, но главное лично для него — стычка с нахальным мукарранцем, бывшим женихом наследницы. С Алливеном Эргом. И тот должен покинуть замок, причём уже сегодня. Алливен был с дорогим боевым амулетом, но, по всем признакам, неожиданный всплеск силы в самом Найрине вполне позволял с ним справиться. Потому и захотелось бросить вызов — прямо до чесотки. Потому и подрались. И вопрос — сила-то почему так плеснула, внезапно и вдруг? То не было, когда бывало нужно, а тут нате вам, лорд Найрин, делайте что-нибудь…
Волнения вчерашнего дня? Перемена места?..
Желтый камень в кольце на левой руке красноречиво подмигнул — красиво огранённый камень. Кольцо старшего Эрга, знак признания долга. Даже жаль, что придётся когда-нибудь вернуть. Но признание долга — отлично. Не забыть объяснить Сайгуру, и чтобы он, чего доброго, не поцапался с Эргами. Этот мукарранский обычай брать кровные долги Найрин вспомнил почти случайно — наставник когда-то рассказывал…
На сундуке в углу дремал оруженосец. Посреди комнаты — низкий табурет. Зачем он?..
На столе у изголовья — расписной кувшинчик и серебряная чашка с узором из цветов и изображением волчьей головы. И сразу вспомнилось, зачем табурет. Но ведь… это был сон?
Это был сон.
Дверь открылась, вошла дородная мукарранка средних лет. Поклонилась Найрину.
— Господин желает вставать? Надо выпить лекарство, господин, — она говорила мягко, со слегка заметным акцентом. — Господин хорошо себя чувствует? Я скажу об этом бай Тале, если господин позволит.
Она налила зелье в чашку, немного, на донышко, и подала Найрину. Он выпил — всё верно, тот самый вкус из его сна.
— Ты всю ночь была со мной и поила лекарством?
— Да, господин, — с готовностью закивала служанка. — Так велела бай Тала. Она сказала, что сначала вы будете слабы, а потом всё наладится. Она сделает ещё лекарство.
Вот, значит, как. И насколько же сон был лучше реальности!
— Здесь ночью была девушка? Как её зовут? — спросил он наудачу, ну а вдруг…
— Девушка? Нет, господин. Но если вам нужно, надо попросить тани Юну, господин, — она понизила голос и понимающе улыбнулась. — Если господин прикажет, я сама скажу тани…
— Нет, не надо! — Найрин сказал это громко и зло, отчего служанка вздрогнула и посмотрела с недоумением.
А это Найрин вдруг представил, что та рыжая служанка получает такой приказ — ублажать ночью вон того кандрийца, ему захотелось! Нет, не его, конечно — кого-то другого. Если бы его…
— Не нужно, — повторил он спокойнее и улыбнулся женщине. — Спасибо тебе за заботу.
Его вещи лежали здесь же, в изножье, и пояс в том числе. Найрин достал из поясной сумки серебряную монету и вручил служанке.
— Это тебе. Моя благодарность.
— О, господин, — женщина довольно заулыбалась, — благодарю, господин. Подать горячую воду, чтобы умыться? Обед сюда? Внизу накрыты столы, но господин болен.
— Я умоюсь холодной и сам спущусь, — сказал он.
— Как господину угодно. Вара готова служить господину, — она поклонилась и выплыла за дверь.
— Одеваться, милорд? — сонно проскрипел из угла оруженосец. — Я разложил ваш костюм на лавке.
Мальчишка, однако, поспешно протёр глаза и слез с сундука, пригладил лохматые волосы.
— Ох, милорд. Все только и болтают о том, что вы победили Алливена Эрга! А он мастер, каких больше нет! Так говорят. Они уже уехали.
— Они не ссорились с лордом Сайгуром?
— Нет! Нет-нет! — заверил оруженосец. — Все были любезны, как на королевском приеме! Я сам видел!
Кстати — обед. Служанка говорила про обед! И верно, солнца за окном нет, небо в дымке. Так что можно и обмануться со временем.
— А ещё что случилось, пока я спал? — на всякий случай уточнил Найрин, натягивая свежую рубаху.
— Случилось, милорд! Лорд Сайгур обвенчался со своей леди!
— Что? — Найрин запутался в рукавах. — Обвенчался? Ладно. Хорошо…
Глава 17
У Юны, например, день начался, когда солнце ещё не показалось над горами. Она спустилась вниз, в купальни — в сопровождении верного Туюра. Искупалась в прохладной кристально-чистой воде, долго расчёсывала волосы — её тяжелая грива шелково скользила по черепаховому гребню и между пальцами. Дорогое медное зеркало в половину её роста — подарок матери к свадьбе, которое Юна держала в купальне — придавало всему теплый золотисто-красный оттенок, добавить сюда золотой свет свечей — получалось волшебство. Кажется, этот предмет, купленный когда-то дедом за табун в двадцать лошадей, обладал свойством превращать обычную женщину в дивную красавицу. Юна не обманывалась — она была обычной. И не красотой когда-то очаровала мужа, а рассудительной дерзостью, ловкостью, умением поддержать разговор, и ещё тем, что забавляла его, пожалуй. И умением заваривать чай, может быть? Это не шутка. Ему нравилось.
Её любил лучший из мужчин, и она благодарила судьбу за каждый из прожитых с ним дней. Но теперь она одна, и уже скоро покинет Дьямон. И придется выйти замуж и родить сыновей — они будут нужны её новым владениям. Да, ей, как и малышке Челле, нужны сыновья. Но это дело будущего.
Она собрала волосы узлом и заколола длинными серебряными шпильками. Повернулась к Туюру, который молча ожидал с уже засученными рукавами, кивнула ему. Потянула за узел, и тонкое полотно, обернутое вокруг её тела, упало вниз. Она переступила через ткань и подошла к лавке, покрытой шелковым одеялом, и легла лицом вниз.
— Спину, моя тани? — раб подошел, сразу принимаясь за дело. — Плечи и колени?
Сначала погладил плечи, потом его ладони скользнули по спине вдоль позвоночника, обняли на мгновение тонкую талию, обернутую тонкой цепью зачарованного пояса, и вернулись к плечам. Первые прикосновения были мягкими и легкими, но каждое следующее становилось сильнее, пальца глубже давили на тело…
Туюр был деловит, сосредоточен. И он был раб, поэтому Юна его не стеснялась. Если его хоть как-то смущало или волновало обнажённое женское тело, то он никак не давал этого понять. Его умелые руки дарили тани-хозяйке бодрость и хорошее настроение на весь день, напрочь убирали грусть или головную боль, если такая напасть случалась. Юна это ценила.
Кстати, когда Юна просыпалась рядом с мужем, крепких объятий тана Суреша было достаточно, чтобы искусство Таюра не требовалось почти никогда…
Он закончил, прикрыл порозовевшее тело хозяйки другим стёганым одеялом, более тонким, которое прежде было сложено у неё в ногах.
— Моя тани желает услышать новости?
— Новости? Что-то случилось ночью? — удивилась она и с удовольствием потянулась, — кто-то ещё перессорился?
— Нет, тани, в замке было спокойно. Разве что гонец привёз письмо. Его отнесли к кандрийцу.
— Ночью, письмо? — она удивилась. — Что-то настолько срочное? Их Кандрии?
Без особой нужды никто не станет торопиться ночью по горным дорогам.
— После рассвета, — уточнил Туюр. — Гонец приехал с другой стороны, моя тани. От князя.
— Вот как, — Юна приподнялась. — Почему тогда письмо передали лорду Сайгуру?
— Со вчерашнего вечера он заменил стражу на всех воротах, моя тани. Должно быть, хайд решил не беспокоить вас таким известием. Люди кандрийца передали ему письмо князя. Кандриец ведет себя так, словно Дьямон полон его врагов, моя тани.
— Понятно. Подай мне халат, — Юна поднялась, сбрасывая одеяло, Туюр тут же заботливо укрыл её плечи стёганым халатом: сшитым из рыхлого бархата снаружи и нежным шелковым внутри.
Юна торопливо взбегала наверх по крутым ступеням, покрытым узорчатым джубаранским ковром — Туюр с трудом поспевал следом, — и кипела от негодования. Сейчас она попрощается с Эргами — это необходимо, этого требуют этикет и вежливость, как бы эти двое не усложняли ей жизнь последнее время. А потом «кандриец», то есть лорд Сайгур Кан, должен будет кое-что ей объяснить!
— Туюр, пошли сказать Челле, чтобы она не выходила провожать тана Эрга с сыном, — бросила она.
— Будет тотчас сделано, моя тани. Но у меня есть опасения, что тани Чалла нас опередила, — пропыхтел позади раб-секретарь.
— Уже опередила? Так скорее проверь!
Опять объясняться с этим упрямцем, который, не приведи Пламя и Мать Гемм с ним, неизвестно что себе вообразит! Видит Гемм, с такой женой, как Челла, Сайгур Кан не соскучится. И Челла…
А что Челла? Если они оба не придержат свой нрав, тут всем будет мало места! Одно хорошо — чтобы ни вытворяла падчерица, её девичья чистота вне подозрений. Да, именно так — пока пышный рододендрон во дворе цветёт белым.
Азалия… Так называл эти кусты садовник, что трудился в саду родителей Юны. Так их называют в Кандрии. Азалия бывает белой, бывает красной, реже розовой или цвета аметиста. Но невозможно, чтобы на одном и том же кусте вместе с белыми цветами распустилис