Уставленный едой поднос принесла Фай, слуга тащил следом за ней тоже поднос, на котором лежали несколько книг в кожаных переплётах с коваными медными уголками — кажется, ноша паренька была тяжелее.
— Позвольте, милорд, — Фай поставила свой поднос на край стола.
Теперь она зачем-то закрыла нижнюю лица своим тонким льняным покрывалом.
— Спасибо, Фай. Зачем ты закрываешься от меня занавеской? — удивился Найрин. — Я люблю видеть лица людей, с которыми говорю. Ты же не закрывалась раньше?
Он подошёл к девушке и хотел убрать с её лица покрывало — помешала держащая ткань булавка. Впрочем, Фай тут же сама её вынула и взглянула на него.
— Мне приказали, милорд. Простите. Так положено.
— Почему?
— Служанкам запрещено прислуживать мужчинам с открытым лицом. Такое правило, милорд. Мне бай приказала, я не смею…
— Хорошо, — он пожал плечами. — Ты не говорила раньше. Прости и ты меня…
— Не просите прощения. Я ведь ваша, — она смотрела ему в лицо.
— Уже нет, как видно. К тому же…
Как ей сказать о том, что в Кандрии рабства нет, законы Пламени его не позволяют, но они есть фактически и с позволения Храма как уступка реалиям? Пусть временная уступка. Рабство закрепляется магически и поэтому безусловно существует.
— Все равны перед Пламенем, Фай, — сказал он, — по его законам я не имею права обижать тебя. Да и не хочу. Ты поняла?
— Да, милорд.
Она забрал у слуги поднос с книгами, сгрузил их на лавку у стены. Две книги на побережном, одна на мукарранском — жаль, ему не прочесть.
— Фай, ты умеешь читать? — спросил он раньше, чем подумал.
Почему девчонка-рабыня родом из деревни должна уметь читать, откуда?..
— Да, умею, милорд.
— Фай, я не ослышался? — удивился он.
— Я умею читать и писать, милорд. Мой отец был торговцем. И мой хозяин тоже. Он заставлял меня писать и отучил делать при этом много ошибок, — что-то этакое скользнуло в голосе девушки, отчего Найрин вспомнил первый день их знакомства и представил методы обучения её хозяина…
— Хорошо, иди к своей леди, — он махнул рукой, передумав просить Фай о помощи. — Вот, захвати это для неё, — и положил на поднос лист с рецептом.
Просить Челлу помочь с переводом он не станет. Наверняка в Дьямоне и другие толмачи[6] найдутся. А изучать мукарранский так или иначе придётся.
Мукарранскую книгу он просмотрел — это явно был обстоятельный лекарский трактат со множеством рисунков, — и отложил, зато углубился в кандрийскую, про лесную охоту на крупную дичь, когда опять пришла Фай. Теперь на её подносе стояли бутылочки, богато украшенные цветной эмалью, и лежал кожаный футляр, полный листов дорогой плотной бумаги. Такую бумагу возили из Загорья, варили якобы из шелка с другими секретными составляющими, и это был королевский подарок.
Лицо Фай было закрыто.
— Это чернила и бумага, милорд. От тани Челлы. Тани сказала, что вам пригодится.
— Передай мою горячую благодарность, — сказал Найрин, принимая поднос.
— Вам ничего не нужно, милорд? — она поспешно отколола вуаль.
— Ничего. Прекрати волноваться из-за занавески, раз она тебе важна.
— Хорошо, спасибо, милорд, — и девушка убежала.
Найрин полюбовался драгоценными флаконами — вещички приятно ложились в руку и своими плавными изгибами напоминали о стройной и аппетитной женской фигуре, тонкий эмалевый узор не мешал этому впечатлению. В таких флаконах хранили дорогие духи, а не чернила. Он откупорил, понюхал чернила — духами они и пахли, легко, почти неуловимо. И читать отчего-то расхотелось. К тому же он дошёл до места, где после кандрийского текста шёл мукарранский, целая страница, но для чего?!
Он пытался читать, когда снова пришла Фай. На этот раз на подносе стояла большая серебряная тарелка с пирогом, тем самым, медовым, который Найрину иногда удавалось отведать в отцовском доме. Редко, правда, но он и дома бывал редко. Это было всегда желанное лакомство, но теперь жареного цыпленка ему хватило. И вообще, Челла решила шутки ради донимать его весь вечер?..
— Ты не устала бегать по лестницам, Фай? — спросил он. — Садись. Отрежь себе кусочек и съешь. Хоть всё. Я сыт, не хочу сладостей.
Фай поставила поднос и покачала головой, сложив руки на груди. И быстро ушла.
Теперь Найрин поглядывал в сторону входа — придет ли Фай опять?
Фай пришла. На её подносе стояла небольшая шкатулка, полная мелких чёрных камешков. Найрин не стал уточнять, что это такое — успеется.
— Вот что, останься, — велел он. — Чем зря бегать, посиди со мной. Никаких возражений, девочка, а то я вспомню, что ты моя!
Фай сложила руки на груди и поклонилась.
— Садись, ешь пирог, — опять предложил Найрин. — И вот что, переведи мне это. Можешь? Тут немного, — он развернул к ней книгу про охоту.
Фай кивнула, бросила взгляд на страницу книги, выдернула из стоявшего тут же подаренного футляра лист драгоценной бумаги и, обманув перо, принялась писать.
— Что ты творишь, просто прочитай! — простонал Найрин, который не собирался тратить эту бумагу на такую безделицу, как сомнительный перевод.
Впрочем, лист уже был испорчен. Фай писала на побережном быстро, красиво, четко. Ладно, ничего…
Она не присела, а нагнулась над столом. Если бы на ней было кандрийское платье с более глубоким вырезом на груди, то он смог бы коснуться взглядом соблазнительных округлостей.
Он подумал об этом — и всё равно что увидел. Без разницы, какое платье…
Тут масляная лампа, которая незадолго до этого уже принималась тревожно мигать, мигнула ещё раз и погасла. Фай тихо ахнула, и перестала писать — стих скрип пера по бумаге. И теперь девушка молчала, хотя казалось, что её дыхание, совсем тихое, он слышит.
Ему надо завести наложницу. Он может себе это позволить.
— Послушай, Фай, я сейчас подойду к тебе, — сказал он чуть хрипло. — Если тебе что-то не понравится, просто уйди.
Он видел её очертания в темноте — она не ушла, выпрямилась и стояла перед ним. Он медленно подошёл, касаясь осторожно, отколол булавку и бросил, сдернул покрывало и тоже бросил в сторону.
— Уйди в любой момент, если захочешь, — повторил он.
Любой мужчина признает, что это шикарное предложение — уйти в любой момент.
Он обвёл пальцами её лицо, стараясь быть ласковым и не испугать. Приблизил к себе и нашёл шубами её губы. Поцеловал очень осторожно. Сначала так. Она не отстранялась и толком не ответила, её губы лишь слабо дрогнули, как будто пробуя, примеряясь.
— Никто ещё не целовал тебя, да? — спросил он тихо. — Я научу. Тебе понравится, обещаю. Просто доверься. Я буду осторожен, и ты сможешь уйти, если что-то не так, обещаю. Девочка моя… Тебе будет хорошо, Фай… — он обнял её крепче, привлекая в себе.
Старался не делать резких движений, обнимал и ласкал мягко. Запустил пальцы в волосы и перебирал их, гладил затылок, постепенно опускаясь ниже. Второй их поцелуй получился более уверенным и откровенным, и губы девушки теперь прикасались, исследовали, лакомились, и он совсем потерял голову и, наверное, попросту сойдёт с ума, если она вдруг захочет уйти! Он не отпустит… потому что она не захочет, он просто не позволит, чтобы она такое захотела.
Ещё одно короткое движение, и теперь она прижалась в нему сама, вся, а тонкие девичьи руки обвились вокруг его шеи.
Кабинет и спальню соединяла дверь, тоже прикрытая занавесью с колокольчиками. У Найрина хватила рассудка сначала отдернуть занавесь — колокольчики звякнули хором, — а потом подхватить девушку на руки и ногой распахнуть дверь…
В спальне он бережно положил Фай на кровать, опустился рядом и продолжил целовать, и это всё становилось всё восхитительнее. Она теперь вся была под ним, он опирался рукой о постель, чтобы не придавить её, а другой — ласкал и гладил, проводил пальцем по ушку, перебирал волосы, с удовольствием вдыхал её запах, между делом распуская шнуровку на её платье. А где-то на задворках сознания теперь билась мысль — зачем было ждать так долго? Ещё тогда, в степном лагере короля, им не надо было останавливаться. Он в ней тонул, а она — в нём, он окружал её со всех сторон, птичке не вырваться…
Нет, не надо о птичках.
Когда она немного повернулась и случайно провела бедром ему между ног, где давно всё было в боевой готовности, он даже застонал, почти полностью теряя возможность соображать и себя сдерживать. И не сразу понял, что её поведение вдруг изменилось — она заметно напряглась, застыла, сделала попытку вывернуться. Уйти, если что не так?! Но не теперь же, никак не теперь!
И вдруг он вздрогнул от боли — острые зубки девушки вонзились ему в предплечье. И в голове чуть прояснилось… если можно так сказать. Он отстранился, она откатилась в сторону, села на кровати. Не убежала — хорошо.
— Что случилось, Фай?
— Нам нельзя сейчас… Зато потом я буду твоя!
— Фай?!
Да чего там, Найрин уже понял, что это не Фай! Щелчком пальцев зажег лампу, огонёк тут же вспыхнул ярко — до этого у него получалось так за всю жизнь пару раз, не больше.
— Миледи?!
Ну конечно. Или он точно не в себе, или перед ним Челла Эмай. А может, и то и другое: она тут, но он не в себе…
— Если сегодня появится красный цветок, я окончательно стану считаться женой Сайгура Кана, — сказала Челла. — Лучше подождать ещё немного, и я стану твоей женой по всем законам. Не смотри так. В нашей семье, оказывается, не я первая делаю брачное предложение мужчине, — пошутила она, и улыбнулась смущенно и немного проказливо.
А он молчал. Потерял дар речи. Совсем.
— И прости. Я не собиралась, поверь мне, — добавила она. — Мы лишь поспорили с девушками, отличишь ты меня от Фай с закрытым лицом. Мы с ней похожи. А целовать тебя я не собиралась, это ты начал. Но мне хотелось. И это так увлекательно, что трудно остановиться вовремя, — и опять та же робкая и проказливая улыбка. — С тобой. Кроме тебя, никто ещё меня не целовал, клянусь, — добавила она. — Твой брат — это другое. Пусть правит Дьямоном, я не против, если он будет делать это хорошо, — добавила она уже другим тоном. — Думаю, вы договоритесь. Но как муж он мне не нужен, что тут поделать?