— Я поняла, — вздохнула Аста. — Смешать со сладким.
— На одного! — старухи показала один палец. — Двое нет! Один есть-пить. Второй крошка нет есть-пить!
— Это на одного. Второму не хватит. Я поняла, — она с опаской посмотрела на флакончик.
— Это важно! Помнить! Опасно ты!
— Запомню, запомню. А можешь сделать так, чтобы Сайгур со мной уехал и женился? Я ему сына рожу. Так, без Дьямона. А тебе деньги отдам, у меня есть, и много. Можешь? Ну её, эту Челлу! А я, видишь, и нравлюсь, и любят меня! Ты можешь!
Отчего-то стало жаль девчонку-тани, вспомнилось, как та старательно взбивала яйца и мёд, жалобно поглядывая на Асту — не получалось…
А Сайгур так её и не полюбил, гордячку дьямонскую! Не нужна она ему! На бывших не женятся, значит? Это на ней, леди Юне, заклятьем помеченной, никто не женится. Даже не коснётся никто, так и высохнет без мужской ласки!
Фагунда вздохнула и потерла ладонь и ладонь, мысленно проговорим подчиняющее заклятье. И дунула. И так сил нет, а ещё тратиться с дурёхой. За такое Богиня спросит. Все ведь договорено уже!
Аста вздохнула и спрятала флакончик за пояс.
— Да поняла я всё! На вот, возьми булочек, остались, — и завернула для Фагунды воздушную сдобу в чистое полотенце.
Булочками вчера заинтересовалась главная повариха, так что Асте пришлось потратить немало времени, обучая толстуху тонкостям приготовления. Вообще, Асте было приятно и странно, что её готовку оценили здесь — то Челла загорелась печь пироги, то повариха — булочки. Для Челлы, конечно, яичный пирог[7] был чистым капризом, хотя она радовалась, научившись сбивать в крепкую пену яйца и мёд, а вот оценка главной поварихи была очень лестной…
Тем же вечером Аста отправилась к леди Юне. Поднялась к её покоям, а там секретарь, этот смешной толстяк, провёл в комнату.
Леди Юна сидела на низком диване перед клетчатой доской, вокруг были рассыпаны фигурки. Похожая игрушка была у их барона, только не так искусно сделанная. Значит, вот чем леди со своим толстяком развлекается.
Аста боялась, что леди снова начнёт уговаривать. Нет, не начала. Обронила свою всегдашнюю еле заметную усмешку:
— Отказываться пришла? Ну что ж, ты решила. Но погоди. Это первый раз кости упали.
— Что, миледи? — растерялась Аста.
— Ты в кости не играла?
— Что вы, нет, миледи.
— Вуари упрямый. Но тут как рассудит Ясное Пламя. А в кости играть бывает и занятно.
— Знавала таких, что до рубахи проигрывались, — поджала губы Аста. — Да меня бы за это… Кто бы позволил?
Она оглядывалась по сторонам. В комнате было красиво, богато. Большое блюдо со сладостями на столике, и чашки с душистым отваром. Мёд жидкий, подогретый — в позолоченной чаше. Тани Юна встала, налила отвара из чайника и подала Асте.
— Садись. Угощайся. Вот это халва, в Кандрии её не готовят. Но купцы возят. Не пробовала?
А сама улыбалась, как обычно. И как у хозяйки угощение не принять? Аста взяла чашку со страхом — а вдруг добавлено что, отчего себя забудешь и на всё согласишься? Неловко села на край дивана — низко, неудобно, с такого попробуй встань. Отвар горький и сладкий одновременно. И зачем такое пьют?
— Не пугайся так, — сказала леди Юна. — Говорю же, никто не станет тебя принуждать. Просто жизнь такая, сегодня одно нужно, а завтра совсем другое.
Она отошла, вернулась с какой-то книгой. Шагнула на диван рядом с Астой и села, непринужденно, подтянув ногу к туловищу — двигалась легко, гибко, как кошка, не покачнулась даже. И одета была не как всегда, а в рубаху до бёдер, богато вышитую, и штаны. В такой одежде, конечно, можно и двигаться легко, и садиться куда хочешь, и ноги хоть над головой задирай. Только в Кандрии настоящая леди ни за что так делать не стала бы, и не оделась бы в такое даже у себя в спальне. И ещё Аста подумала отчего-то — вот леди ходит, на неё не смотрит, сладостей рядом сколько хочешь, добавляй что угодно. Вон, высыпать в мёд и размешать…
Подумала, и холодок пробрал. Да, легко, но ведь Асте другое нужно! Зачем ей жизнь леди Юны? Которая тут сама теперь на птичьих правах, уезжать собирается. Хозяйка, как же…
Но Юна взглянула, и Аста поспешно отвела взгляд. Хозяйка — не хозяйка, но только моргнёт, и все забегают. А ей, Асте, что делать? Как дать яд Челле, возможно это вообще? Из ума Фагунда выжила. И теперь Аста даже вспомнить не могла, кто придумал извести Челлу. И ей самой хотелось бы, и вроде Фагунда…
Разве тоже к молодой хозяйке в гости явиться — так причины нет, и, может, у той сласти не стоят на столе, и одну её не застать. Вот раньше, когда Челла приходила к ней в кухню готовить пироги, можно бы… наверное. Не наверняка, но хоть была возможность, а теперь?..
Дура Фагунда. Её саму, что ли, этой дрянью накормить, что во флакончике? — подумалось с досадой. Хоть есть за что, чтобы воду не мутила. Или в помои высыпать, да и забыть.
И Сайгура забыть? Чтобы ни с чем отсюда ушёл, как пёс побитый, и ни кола ни двора? А у них судьба общая…
Аста тряхнула головой, и сомнения рассеялись. Решила — а она к Фагунде сходит, пусть научит, как в Челле подобраться.
— Что, понравилась тебе халва? — Юна всё это время на Асту поглядывала.
— Ничего вкуснее не ела, миледи, — Аста поспешно отхлебнула отвара.
Съела она ту халву, а вкуса не поняла и не помнит уже, мысли всё перебили.
— Ты чем-то озабочена. Тревожишься, — заметила леди Юна.
— Да, миледи. Не каждый день меня замуж зовут, — нашлась Аста.
— Конечно, — Юна понимающе улыбнулась. — Хочешь, в Кандрию тебя отправлю? С купцами. Нет, не с Вуари. Вот-вот другой обоз придет, очень большой. Тебе письмо дам с собой. Поживёшь немного в монастыре, а потом решим, внакладе не останешься…
— Нет, миледи! Благодарю. Нет-нет… — этого Аста даже испугалась.
— Как знаешь, — не стала настаивать леди. — Вот что, дам тебе работу. Приготовь свой пирог, большой, вот не меньше… — она развела руки, показывая. — Чтобы через три дня был полностью готовый, в холоде отлежался. И орехов добавь, пряностей, там тебе подскажут, я велю. Сделаешь?
— С радостью, миледи, все, что вам угодно!
— Вот и хорошо…
Аста уходила, ног под собой не чуя. И радостно было — от жениха отвязалась, и горесть какая-то тянула в груди, и хлопотная работа ждала, но это в радость, и другое — что не в радость…
К Фагунде она зашла. Старуха сидела за столом над кучей гадальный костей — косматая, страшная, в мигающем свете лампы страшнее, чем накануне. Глаза запали, пальцы скрюченные… ох! Асту она выслушала, покивала и сказала:
— Бояться нет. Час придёт всё быть. Ты понимать. Не пропускать.
— Я всё смогу, когда будет нужно? — уточнила Аста. — А подробнее можешь рассказать?
Её становилось всё проще понимать старуху, хотя та понятней говорить не стала.
— Веревка не видеть. Узлы, — непонятно пояснила Фагунда и закрыла глаза.
Аста вышла, и чуть не налетела на Найрина Кана. Он поймал её за плечи.
— Аста? С тобой все в порядке? Ты у Сару была, что ли?
Нет, он похоже, не к Фагунде. Просто шёл мимо.
— Аста, всё хорошо? Что тебя разволновало?
— Узлы и веревки. Ничего не понимаю, — призналась она. — У Сару то кости, то узлы с веревками, то другое что. Иногда не поймёшь, в уме она или нет.
— Ты гадать ходила? О женихе спрашивала? — понимающе хмыкнул Найрин.
Знал он, выходит, и о женихе. Она кивнула.
— Аста, я не гадальщик, и в будущее не заглядываю. И тебе это не нужно. А про веревки и узлы… Да, так гадальщики иногда говорят. Если жизнь представить как веревку, то важные события — узлы на ней. Гадальщик видит узлы, а не всю веревку. До важного события происходит много неважных, рассмотреть все ни у кого сил не хватит, да и не нужно.
— Поняла, милорд. Спасибо.
— Зайду к Сару, — решил он. — Ты ступай.
Он зашёл. Старуха спала, уронив голову на стол. Мигала лампа. На столе были рассыпаны гадальные кости, много, явно несколько наборов. Погоже, Сару много гадает, тратится без счета — внучке, что ли, приданое собирает? Он решил не будить, отодвинул лампу от неё подальше…
Купеческий обоз ушёл, чтобы встать ненадолго за горой. Со дня на день ждали следующий обоз, на этот раз самый большой. Молодой тани, вернувшейся от Мертвого озера, нездоровилось. Она заперлась у себя и почти ничего не ела, её навещала знахарка, а муж и его брат даже не приближались. Только самые упрямые ходили по утрам взглянуть, не появился ли красный цветок — нет, не появился. Тан-кандриец и его брат, как видно, повздорили и никто не видел, чтобы они разговаривали, и навстречу большому обозу они отправились во главе разных отрядов. К слову, и прежние таны всякий раз посылали такие отряды вдоль дороги, но сами их не водили, а нынешний владетель предпочитал воевать лично. Было довольно тихо, разбойников, как считалось, вовремя пугнули и они отошли за Дальние Хребты. Неприятностей никто не ждал.
Большой обоз — событие. Это лучший торг, когда многие окрестные жители потратят свое серебро, а многие — наполнят кошельки. Люди готовились, и в замке, и в деревнях: пекли лепешки и кандрийские хлеба, забивали скот и доставали из кладовых сыры — в Дьямоне обозники, особенно ехавшие из дальнего Загорья, обычно пополняли запасы провизии и платили щедро. Можно было закупить и продать многое, если не что угодно. Вот пройдёт этот обоз — и никаких заметных событий не случится ещё долгое время…
Собственно, одно важное событие следовало бы ожидать — мелкие владетели должны съехаться, чтобы присягнуть новому тану, выпить с ним из чаши и закрепить право на свои наделы. Но красного цветка не было, и это, конечно, известно всем — значит, никто не будет пока присягать тану-кандрийцу.
Несмотря на поднявшуюся в главной замковой кухне суматоху — готовилось и пеклось теперь вдвое больше и печи не гасли круглые сутки, — Аста легко управилась со своими делами. Она давно уже освоилась в кухне. Теперь её знали, приняли, и даже уважали, всё давали по первому слову, и помощниц для неё отобрали знающих побережный язык — так приказала леди Юна. Так что и лишняя работа была Асте не в тягость. Она испекла несколько больших яичных пирогов, приправив их пряностями, как просили — и самой понравилось. Предстояло их собрать, пропитывая сливочным соусом, в один большой, а помимо того Аста затеяла с девушками несколько видов печенья — на масле, на местном остром сыре, с орехами и кунжутом. Неплохо было работать в такой кухне, даже жаре и сутолоке, когда ты не кухонная девка, а сама раздаешь распоряжения! Аста ладила со всеми, урок Найрина не забылся, и вспоминать его было неловко. Но что было — то и прошло…