Вернее, такой вариант существовал, но вряд ли мог называться хорошим.
— Нари, — сказал он, напирая на ее имя. Странно было произносить его, но она некоторое время назад демонстративно перестала откликаться на «тать», «девочка» и «эй». Он воздел к небесам руки отчасти в молитве, отчасти для убедительности. — У нашего народа есть правила. Если сюда придет этот человек и застукает тебя, я ничего не смогу ему противопоставить.
— Почему? Ты что — растаешь? Превратишься в прах? — Она закатила глаза. — Какая польза быть всемогущим джинном, если тебе приходится бегать и прятаться от людей?
Кровь в его в жилах, возможно, и застыла, но Дара был уверен, что какая-то его часть кипит.
— Я тебе сто раз говорил, что я не джинн.
— Я знаю. — Нари очаровательно улыбнулась ему. — Просто я получаю исключительное удовольствие, когда злю тебя.
С учетом ее издевательской ухмылки и его бушующих эмоций, Дара был не вполне готов услышать слова «исключительное удовольствие», которые Нари произнесла издевательским голосом.
— Пожалуйста, давай уже укради что-нибудь и покончим с этим, — мрачно сказал он.
— Отлично. — Она поднялась на ноги, обутые в прежние ее сапоги. — Я думаю, эти мне подойдут. — Она подхватила свою сумку, наполненную другими ворованными вещами, и сунула ее ему в руки. — Идем. — Она повернулась к двери крохотной лавочки.
Дара вытянул руку, останавливая ее.
— Ты что — и вправду хочешь выйти так вот. Он же тебя увидит!
— Увидит, — согласилась Нари, протискиваясь мимо него. Дара в ужасе смотрел, как она аккуратно обходит груды кожаной обуви и рассыпавшихся фруктов, направляясь прямо к спорящим торговцам.
«Я не собираюсь ее спасать. Не собираюсь». Дара поспешил следом за ней.
Как он и предполагал, отход прошел не гладко. Нари, уперев одну руку в бок, вела словесную баталию с продавцом фруктов. Дара едва понимал тот человеческий язык, на котором она кричала что-то, но, судя по праведному гневу на лице продавца фруктов и неубедительным оправданиям сапожника, она встала на сторону первого. Несколько секунд — и сапожник, всплеснув руками и, видимо, прокричав проклятия в адрес обоих, спешно покинул поле боя. Дара смотрел на Нари, которая присела, чтобы помочь продавцу фруктов собрать рассыпанные плоды. Он вроде бы многословно благодарил ее, явно не догадываясь, что именно Нари сунула один из сапожных инструментов в колесо тачки. Заметив у нее кастрюлю, он принялся наполнять ее фруктами, отмахиваясь от ее притворных протестов.
— Ты самое бесчестное существо, каких я знаю, — сказал Дара, когда Нари вернулась к нему. Он был возмущен в неменьшей степени, чем испуган.
— Значит, ты скучно прожил несколько веков, настоящее число которых ты до сих пор отказываешься называть. — Нари на ходу смерила его взглядом и подмигнула на свой особый манер. — Ну, хоть одно правило ты нарушил за свою жизнь? Оставался на улице в комендантский час? Солгал матери? Переспал с неправильной женщиной?
«Я убил тысячи таких, как ты».
— Нет, — солгал Дара. — Несколько веков скуки и соблюдения правил. Все, как ты говоришь.
— Для меня это без толку прожитая жизнь.
Она могла бы ударить его. Но Дара держал рот на замке, он скрывал свое отношение к сказанному Нари, которая продолжала свой путь по рынку, незаметно уворовывая овощи и одежду, словно снимала урожай в своем собственном саду. Это был третий город людей, который они посетили после Хиераполиса, и он надеялся, что последний на много лет вперед. Запасов у них было вполне достаточно на оставшуюся дорогу до Дэвабада.
Дэвабад. Одно это название наполняло Дару скорбью. Казалось невероятным пересечь озеро и снова оказаться дома. Но потом он увидел Нари, которая аккуратно срезала кошелек у человека размерами в два раза больше Дары.
— Все, хватит, — объявил Дара, он схватил ее запястье и потащил через толпу покупателей. Людей передергивало, когда он проходил мимо, их глаза скользили над ним пустыми взглядами. Он это ненавидел. Дара уже и без того чувствовал себя призраком среди собственного народа, среди дэвов, которых он избегал со времени своего освобождения. Нахождение среди людей в их собственном мире грязи и железной крови, где он воистину превращался в невидимого призрака, было для него слишком большой нагрузкой.
Они оставили своих лошадей вдоль полосы сочной травы на берегу реки, куда Дара вызывал дымный туман, чтобы окутал их. Теперь он рассеял туман и повернулся к Нари.
— Нам нужно… ч-что ты делаешь? — заикаясь, проговорил он. — Ты почему снимаешь с себя одежду?
Нари продолжила развязывать штрипки из истрепанной материи, с помощью которых она закрепляла его запасную блузу на своей гораздо меньшей, чем его, фигуре.
— Избавляюсь от этого гигантского балахона, чтобы искупаться и не пахнуть, как задумчивый воин огня. — Она сняла его блузу, и Дара мельком увидел белые кудри, лежащие на голых плечах, но тут же выругался себе под нос и отвернулся.
— Ты утонешь, — зло сказал он, услышав, как она плещется в реке. — И тогда получится, что я тащился на другой конец света без всякого толка.
— Ой, неужели я оторвала тебя от какой-то захватывающей социальной жизни? Чем ты конкретно занимался до встречи со мной? Ходил по долинам и сердито смотрел на оленей? Бога ради, да ведь иметь тайную шафитку из рода Нахид — это самое волнующее приключение, какое случалось с тобой в жизни, Дараявахауш. — Нари с удовольствием промурлыкала его полное имя. Она, с того времени как с помощью своего умопомрачительного трюка выдавила из него это имя на руинах Хиераполиса, не упускала случая поддразнить его таким образом, возможно, для того, чтобы задевать его за живое.
Это и в самом деле раздражало его. Потому что — о создатель — Даре и в самом деле нравилось слышать свое имя из ее уст.
«Возьми себя в руки». Дара нарочито сел спиной к реке, борясь с желанием проверить, как она там. Это почти походило на желание посмотреть на нее, а он не собирался позволять этой воришке-шафитке водить его за нос и дальше. Несмотря на то ужасающее потрясение, которое он испытал, поняв, что представляет собой Нари, Дара начал испытывать симпатию к тому далекому предку Нахиду, чей путь пересекся с одним из предков из породы людей. Если они хоть отдаленно напоминали Нари, то противиться им, скорее всего, было невозможно. Он провел обеими пятернями по волосам, стараясь думать о чем-нибудь другом, кроме как о звуках всплесков, производимых ее плаванием.
— Поспеши, — потребовал он. — Нам нужно успеть пройти некоторое расстояние, прежде чем наступит ночь.
— А ты еще должен ответить на целую кучу вопросов, как ты обещал в Хиераполисе. Может быть, я останусь в реке, пока ты не начнешь рассказывать об этой предполагаемой войне, в которую ты, по словам Хайзура, ввязался.
Страх охватил Дара. Было немало тем, на которые он не хотел говорить с Нари, и первой в этом списке стояла та самая война.
«Но твое время иссякает». Дара уже принял решение сказать ей, потому что позволить Нари предстать перед королем Кахтани, не сообщив ей о кровавой истории отношений между их семьями, было бы отвратительно.
В особенности поскольку Дара не имел ни малейшего желания быть рядом, когда это случится. У него даже не было намерений входить в ворота Дэвабада. Да и как он мог сделать это? Он не только не имел права возвращаться домой после того, как предал свой народ и своих Нахид… но и, говоря по правде, он боялся. Нари, вероятно, не знала, чем он занимался во время войны, но Дара был абсолютно уверен, что даже четырнадцать столетий спустя джинны ничего не забыли. Его запрут в одной из печально известных камер под дворцом и оставят там мучиться целую вечность. Возможно, он и заслужил такую судьбу, но чтобы добровольно стремиться к ней — нет уж, увольте. Он не настолько ненавидел себя.
Темнота за его закрытыми веками все ширилась, уходила все дальше. Дара открыл глаза, моргнул и увидел Нари перед собой, увидел очертания ее фигуры, подсвеченной заходящим солнцем. На ней была украденная одежда, на ее щеках и в волосах поблескивали капельки воды.
«Глаза Сулеймана, как она красива». При виде Нари у него перехватило дыхание, что, конечно, не могло случиться, поскольку Дара не дышал, и это его чувство длилось лишь до того момента, когда Нари с силой лягнула его по ноге.
— Ты уже перестал укорять себя за мое воровство на рынке? Если тебе приятно это слушать, то подельник ты просто никудышный.
Хорошо бы его никудышность в качестве подельника была тем преступлением, за которое он корил себя.
— Ты самая нахальная личность, с какими мне приходилось сталкиваться, — сказал он, пытаясь говорить с ноткой возмущенной несправедливости в голосе.
Нари издевательски фыркнула, произвела этот насмешливый звук, который не имел никакого отношения к возникшему у Дары крайне непродуктивному желанию усадить ее к себе на колени. Она подпоясалась и достала из ножен кинжал — тот самый, что дал ей Дара. Солнечные лучи отражались от стального клинка.
— Ты можешь меня научить метать его?
— Зачем?
— Затем, что я хочу уметь защищать себя от стаи преследующих меня ифритов.
Дара поморщился:
— Справедливо. Однако давай для начала пройдем хоть какое-то расстояние. Мне не нравится оставаться на ночь так близко к человеческому поселению.
Они переседлали лошадей, Дара безмолвно отметил, что Нари явно запомнила то, что он ей показывал. Он подготовил к путешествию ее новые приобретения, за ручку привязал бечевой кастрюлю к седлу. Постучал по ней.
— Для чего она тебе понадобилась?
— Хочу научиться готовить, — ответила она без особого оптимизма в голосе. — Я украла кое-какие овощи и думала вскипятить их в воде… это суп называется, да?
Дара нахмурился:
— Если ты не умеешь готовить и всегда жила одна, то что ты ела?
— То, что в руки попадало. Когда у меня хватало денег, я могла себе позволить немного жареных бобов, а время от времени немного мяса на гриле. А в остальные дни — в основном вчерашний хлеб и мятые фрукты. — Нари вспыхнула. — А когда я была маленькой… много всяких кухонных отбросов и чужие объедки.