Кухонные отбросы. Целая жизнь горячей еды домашнего приготовления промелькнула перед глазами Дары. Несмотря на войну, которая поглотила его мир, Дара рос в обстановке любви и заботы в богатом доме, наполненном родственниками, включая и его мать, которую он обожал, и дюжину тетушек, которые восприняли бы его уход из дома голодным как личное оскорбление. На плите всегда стояла кастрюля с горячей тушенкой, свежеприготовленные пышки или сладкая выпечка, без которых его не выпускали на улицу, — привилегия, которую он оценил лишь много лет спустя.
Он посмотрел на Нари, заново вспоминая первое впечатление о ней: резкие линии ее лица и серый цвет кожи. Он и представить себе не мог, насколько одиноким и трудным было, вероятно, ее детство.
— Я приготовлю тебе поесть, — сказал Дара. — Придумаю что-нибудь. — Он никогда не пытался придумать какую-нибудь еду — у него не возникало нужды есть часто, в какой бы форме это ни происходило, — но придумать еду было, вероятно, не труднее придумывания вина, а уж это-то он умел.
Опасливое выражение появилось на ее лице.
— И чего это мне будет стоить?
«Еще нескольких дней веры в то, что худшее мое преступление — это бесполезность в качестве сообщника». Еще несколько дней для Дары, когда он сможет побыть простым солдатом с иррациональной любовью к невозможному, а не Бичом Кви-Цзы.
— Только твое общество и обещание не заколоть меня во время уроков по метанию ножа, — ответил Дара, стараясь быть как можно откровеннее. — Клянусь тебе.
— Это не значит, что я не могу прикончить тебя ножом, если тебе не удастся успешно придумать какую-нибудь еду.
Дара не смог сдержать улыбку:
— Если это сделает тебя счастливой, маленькая воришка.
Джамшид
Эти события происходят близко к концу «Латунного города», начиная с вечера, когда на Али нападают ассасины, и на протяжении следующих нескольких дней вплоть до кульминационного сражения на озере. Спойлеры к первой книге.
Уже почти десять лет прошло с того времени, когда Джамшид э-Прамух поступил на службу к Мунтадиру аль-Кахтани; за эти десять лет много случилось такого, что поставило под сомнение верность его решения оставить спокойную, скучную жизнь в Храме. Но что касается того случая, когда он шел за эмиром вечером по про́клятому саду, когда нес на руках потерявшего сознание принца, то сожаления Джамшида о принятом им тогда решении покинуть Храм никогда не были так велики.
«Баба тебя предупреждал: не связывайся с ними. Он пытался. Тебе некого винить, кроме себя самого». Джамшид пригнулся, чтобы не задеть лозу, висящую над слякотью тропинки. Из неровной коры, покрывавшей лозу, торчали шипы, похожие на косы и влажно поблескивавшие в лунном свете. Джамшид не хотел знать, что там влажно поблескивает. Единственным звуком, кроме тех, что производили капли, падающие с листьев, было затрудненное дыхание Мунтадира. Эмиру явно было нелегко нести на пару с Джамшидом тело своего брата, он пыхтел и тяжело дышал, обхватив руками ноги Али.
«Хорошо, — думала мелочная часть Джамшида. — Надеюсь, тебе тяжело». После того как он залезал на крышу дворца, где ждал особу королевских кровей, но не дождался, потому что ему пришлось пресекать попытку убийства, он был занят тем, что изо всех сил придерживал узду своих эмоций. Джамшиду нравилось думать, что он вел себя в соответствии с полученной подготовкой: он подчинялся приказам Ализейда и доставил принца к Бану Нахиде вовремя, чтобы спасти его жизнь. Он потом очистил место действия, а потом по секрету от всех нашел Мунтадира, понимая, что тот знает, как действовать дальше. В общем и целом, не так уж и плохо для капитана эмирской гвардии, который должен быть преданной тенью Мунтадира, который защищает следующего короля Дэвабада и улаживает последствия его поведения. Джамшиду даже хватило присутствия духа прервать Мунтадира в спальне Бану Нари, когда эмир, казалось, вот-вот слишком ясными словами скажет, во что, черт побери, втянул его брат.
Но теперь здесь не было Бану Нахиды. Только Джамшид наедине с Мунтадиром в призрачном полуночном саду, и маска профессионала, за которую он цеплялся с таким отчаянием, в конечном счете упала с его лица.
— Почему ты был у Ханзады? — спросил он.
Мунтадир выругался — он случайно сбросил одну из сандалий с ноги Али.
— Что?
— У Ханзады? — не отставал Джамшид, ненавидя ревнивую нотку в своем голосе. — Почему ты был там? Мы должны были встретиться, после того как ты закончишь наблюдение за звездами, помнишь? Почему я, по-твоему, был на крыше?
Мунтадир вздохнул.
— И ты всерьез задаешь мне эти вопросы? Сейчас? — спросил он, кивая на бесчувственное тело брата в их руках.
— Да, всерьез. Чтобы у тебя было меньше времени сочинить ложь.
Мунтадир остановился, и взгляд, которым он смерил Джамшида, был королевским взглядом. Это был тот Мунтадир, который мог соблазнить бизнес-конкурента на глазах спокойно наблюдающего за этим Джамшида и отдать приказ заточить в тюрьму писателя дэва, который непочтительно отозвался о Гассане.
— Понизь голос, — прошипел он. — А то нас поймают.
Джамшиду пришлось прикусить язык, и он сделал то, что приказал ему эмир, и помалкивал, пока они шли до покоев Ализейда. Канал в этой части сада был шире, он упирался в каменные стены, после чего поднимался реверсивным водопадом. Зрелище было необычное, и, будь у Джамшида время, он остановился бы, чтобы восхититься им. Хотя Дэвабадский дворец пугал большинство людей своим кровавым прошлым и непредсказуемым мстительным колдовством, Джамшиду это место казалось очаровательным. Он словно входил на страницы книги и видел сюжеты, оживавшие перед его глазами.
Но сейчас он делал только то, что ему было сказано. Он убедился, что покои Али пусты, что там нет никаких ассасинов, после чего они вдвоем занесли Ализейда внутрь. Младший принц пока еще не пошевелился, а, судя по запаху опия в его дыхании — Бану Нари явно серьезно относилась к вопросу снятия боли, — в сознание он должен был прийти еще не скоро.
Они осторожно положили его на кровать. Мунтадир вызвал пламя в одной руке, потом поднял рубашку на брате, чтобы проверить бинты. Джамшид молча наблюдал, как его эмир снимает сандалии с Ализейда, накрывает брата легкой простыней. Ализейд пробормотал что-то в своем сне, а Мунтадир поцеловал его в лоб.
— Ты меня когда-нибудь доконаешь, идиот.
— Да, — ровным голосом сказал Джамшид. — Некоторые твои последователи именно так и думают.
Мунтадир еще раз смерил его рассерженным взглядом, потом поднялся на ноги.
— Идем. — Они вышли из спальни Ализейда, Мунтадир плотно закрыл дверь, после чего указал Джамшиду на подушку. — Садись.
Джамшид скрежетал зубами, слыша команды эмира, но сел. Мунтадир налил две чашки воды из графина, и Джамшид отметил, что руки эмира дрожат. Он мог вести себя так, что все у него под контролем, но Джамшид умел читать его эмоции не хуже, чем Мунтадир умел их скрывать.
Мунтадир волновался.
Джамшид тоже.
— А сказать твоему отцу о том, что случилось, мы не должны? Это безумие. Ассасин потрошит твоего брата, а ты не зовешь на помощь гвардию? А что, если там есть еще убийцы. Они теперь могут прийти за тобой!
Мунтадир поставил одну из чашек перед собой.
— Ассасин был шафитом, верно? Ты уверен? — спросил он, игнорируя вопрос Джамшида.
— Уверен. — Джамшид раскрыл куртку, которую украл, чтобы скрыть залитый красной кровью мундир. — Можешь мне верить.
— И Али сказал тебе, чтобы ты избавился от этого шафита? И чтобы никто, кроме Нари, не знал о его ране?
— Да.
— Черт. — Мунтадир откинулся назад, вид у него был еще более изможденный, чем прежде.
— Ты имеешь представление, кто бы это мог быть? Похоже… Мунтадир, похоже, это что-то личное. Настоящий ассасин действовал бы быстрее и успел бы уйти. Кто бы то ни был, он хотел причинить как можно больше боли. Твоему брату повезло — он остался жив.
Мунтадир побледнел:
— Но ассасин убит? Ты в этом уверен?
«Глаз Сулеймана, я надеюсь, что так». Джамшид подавил дрожь, которая обуяла его, когда он заставил себя вспомнить подробности. Хриплый голос Ализейда и его приказ, а потом тошнотворный всплеск, когда тело ассасина упало в воду далекого озера. Был ли убийца в этот момент уже мертв?
Или же Джамшид отправил его на еще более лютую смерть?
От этого вопроса ему становилось нехорошо. Но он был солдатом, и на это он и подписывался, разве нет? На защиту королевской семьи и обязанность убивать всех, кто будет грозить ее членам?
«Но разве ты хочешь быть тем, кем ты стал? Убийцей?»
— Джамшид? — озабоченным голосом проговорил Мунтадир. Он разволновался то ли из-за Джамшида, то ли из-за неясностей, и Джамшид не был уверен, что хочет это узнать.
Он откашлялся.
— Твой брат проломил ассасину голову, перерезал ему горло линзой от телескопа, а потом приказал мне сбросить тело в озеро. — Джамшид выдержал взгляд эмира. — Ассасин мертв. Я в этом уверен. А теперь скажи мне, что происходит.
Лицо Мунтадира мгновенно окаменело.
— Это семейное дело. Ничего такого, с чем я бы не мог справиться сам.
— Вот только ты уже не справился, — сказал Джамшид, чувствуя, как в нем нарастает злость. — Моя Бану Нахида справилась. И если у нее будут неприятности…
— Не будут. Даю тебе мое слово. Ни тебе, ни Нари в связи с этим делом ничто не грозит. Если мой отец пронюхает что-то, я прикрою вас обоих.
Джамшид после этих слов почувствовал себя немного лучше, но волновался он не за одну только Нари.
— А ты? Я капитан твоей стражи. Ты от меня что-то утаиваешь, я это знаю. Ты в напряжении и витаешь в облаках, а…
— Происходят убийства гезири, в моем городе появился Афшин, которому перевалило за тысячу лет. Конечно, я в напряжении!
— Это началось еще до появления Дараявахауша, — не отставал Джамшид. — Ты повел себя странно с того самого дня, когда твой брат переехал во дворец. — Мунтадир выдохнул, отвернулся, и Джамшиду пришлось подавлять в себе желание встряхнуть его. — Ты мне можешь довериться. Если что-то происходит с Ализейдом…