— Ничего с ним не происходит.
— Мунтадир, ты знаешь, что говорят люди…
— Они ошибаются, — отрезал Мунтадир. — Я могу свою жизнь доверить Али, и все — мы с тобой закончили этот разговор.
Несколько лет назад Джамшид, услышав гнев в голосе Мунтадира, упал бы на колени и стал просить прощения. Эмир Мунтадир редко говорил в состоянии настоящей ярости. Он был добродушным и с хорошим чувством юмора. Если ты предавал его, то рисковал проснуться и узнать, что жена ушла от тебя, а с ней твое состояние и твой дом… но так или иначе ты просыпался, а вот если кто вызывал недовольство короля, то он имел мало шансов проснуться утром.
Но сейчас Джамшид не собирался падать на колени. Мунтадир не хотел говорить о неудавшейся попытке покушения? Отлично. У Джамшида были другие темы для обсуждения.
— Что ж, если ты считаешь, что по поводу Ализейда можно больше не волноваться, то мы можем вернуться к разговору, который начали в саду, — о том, что ты обещал встретиться со мной, а сам отправился к Ханзаде.
Мунтадир поднял глаза к потолку:
— Ты что — и в самом деле ищешь ссоры?
Искать ссоры… да нет, но этот джинн взбесил его по-настоящему. Джамшид поставил чашку, подавляя в себе желание швырнуть ее в голову Мунтадира.
— Ты мне солгал. Я не видел тебя три месяца, а сегодня ты бросил меня на крыше, чтобы напиться с…
— Я, как только вернулся, первым делом пришел к тебе! Боже мой, я знаю, что в какой-то мере потерял сноровку после переходов по пустыне в поисках этого Дараявахауша, который готов начинить меня стрелами из лука по самое не балуйся, но ты наверняка помнишь, как я удивил тебя своим появлением сегодня днем?
Взгляд, которым Мунтадир одарил Джамшида, растопил какую-то его часть, но и подлил масла в огонь — действо, в котором эмир всегда преуспевал. Джамшид прекрасно помнил, что случилось днем. Сделав вид, что у него срочное дело, Мунтадир потихоньку отделился от королевской процессии, чтобы удивить Джамшида в доме Прамухов. Каве отсутствовал, отделаться от слуг не составляло труда, и неожиданное потрясение — увидеть своего эмира, пусть и в таком непрезентабельном виде, в пыльной дорожной одежде и с запущенной бородой… И вот это воспоминание, этот драгоценный миг дружеской близости — Мунтадир только что изорвал в клочья.
— Значит, вот оно как теперь? — проговорил Джамшид. — Днем ты со мной, а вечером принадлежишь Ханзаде, а завтра утром какому-нибудь звездоглазому дипломату… неудивительно, что ты не пришел, как обещал. Наверно, нелегко блюсти очередность со всеми нами. Тебе стоит нанять еще одного секретаря.
— Никакое жалованье на такой должности не будет достаточно высоким. — Когда Джамшид посмотрел на него, Мунтадир примирительно поднял руки. — Слушай, я приношу свои извинения. Ты прав, и я каюсь. Я не должен был оставлять тебя вот так на крыше. Меня отвлекла ссора с отцом, но это не извинение.
Умоляющее выражение в серых глазах Мунтадира разрывало сердце Джамшида, но он не хотел так легко отпускать эмира.
— А Ханзада? Ты, уезжая с Афшином, сказал мне, что у тебя с ней все кончено.
Мучительное выражение появилось на лице Мунтадира.
— Я пока не могу отделаться от нее. Джамшид, в ее салон каждый вечер приходит полдвора, они делятся тайнами с ее учениками. Я не могу отказаться от такого рода разведсведений.
— Конечно, не можешь, — сказал Джамшид пустым голосом. — Дэвабад прежде всего.
Мунтадир дернулся, но промолчал. Они оба замолчали на некоторое время, и это напряженное молчание между ними разрывало Джамшида на части. С одной стороны, ему хотелось выместить свою злость на Мунтадире, но, с другой стороны, ему хотелось, чтобы никто не вымещал злость на Мунтадире.
Принц поднялся на ноги. В его осанке чувствовалась какая-то скованность, а это означало, что он собирается сказать нечто от лица эмира, а значит, досадное.
— Дэвабад всегда будет превыше всего, — сказал он. — Такова реальность. Я не могу предложить тебе больше того, что уже дал от моего сердца, от моей преданности. Я всегда старался быть честным в этом отношении.
Это правда. Если было что-то одно, в чем Джамшид не мог упрекнуть Мунтадира, так это во лжи, он всегда был честен, честен до беспощадности. Несмотря на это, Мунтадир мог быть расточительным и легкомысленным в том, что касалось денег, вина, сердец, но к Джамшиду все же относился бережно. Несмотря на все, что Джамшид узнал о жестокости дэвабадского двора, о том, что значит принадлежать к разгромленному, преследуемому народу в городе, в котором этот самый народ должен был властвовать… какая-то его часть до сих пор оставалась деревенским мальчиком из Зариаспы, воспитанным на легендах и героических романах.
— Мы могли бы уехать отсюда, — сказал он, и сказал не совсем в шутку. — Посмотреть мир, жить среди людей, как наши предки.
Мунтадир улыбнулся ему кривой улыбкой:
— У меня целая команда слуг, которая одевает меня. Как, по-твоему, я смогу жить без этого?
«Я тебя научу. Я готов на все лишь бы видеть, что ты свободен от своих обязанностей, что тебе не угрожают кошмарные, кровожадные политические обычаи города». Но Джамшид ничего этого не сказал. Ответ он заранее знал.
Дэвабад прежде всего.
Мунтадир все еще смотрел на Джамшида с каким-то отчаянием.
— Джамшид, что касается моих обязанностей. Я должен сказать тебе кое-что, прежде чем ты узнаешь это от Каве. Моя ссора с отцом… — Мунтадир откашлялся. — Разговор шел о твоей Бану Нахиде.
— Что с ней такое?
— Он хочет, чтобы я женился на ней.
Джамшид пошатнулся, словно от удара.
— Жениться на ней? Но это же смешно, — возмущенно проговорил он, начав возражать еще до того, как его мозг толком воспринял слова эмира. — Она из рода Нахид. А ты…
— Что — я? — Мунтадир вскочил, теперь он смотрел на Джамшида с выражением удивленной обиды. — Джинн? Песочная муха?
Джамшид стал отыгрывать назад, пристыженный своим мгновенным возмущением перед перспективой брака женщины из священного рода Нахид с недэвом. Конечно, такая вероятность должна была существовать. Такой брак был бы идеальным, и со стороны Гассана — одного из немногих королей, который проводил в жизнь политику улучшения отношений с дэвами, — было абсолютно логично желать брака своего наследника с Бану Нахидой.
«Но она не их». Бану Нахида была чудом, чудом, принадлежащим дэвам. Ее появление в Дэвабаде вместе с Афшином взбудоражило их племя. Она была благодатью, обещанием более светлого будущего. И она понравилась Джамшиду. Она была умной, забавной, и, надо признать, ее повадки немного пугали его, но ему она понравилась.
Ему не хотелось, чтобы она становилась пешкой в играх Гассана.
— Ты не можешь на ней жениться, — снова сказал Джамшид, теперь еще настойчивее. — Это неправильно. Она только-только прибыла в Дэвабад. Она не заслуживает, чтобы ее тут же сжевал твой отец.
Глаза Мунтадира засверкали.
— Спасибо тебе за предположение о том, что я буду из тех мужей, которые позволяют пережевывать своих жен. — Он покрутил одно из колец на своих пальцах, простое золотое кольцо в память о матери. У Мунтадира были изящные руки, пальцы, не тронутые мозолями. Самым ранним проявлением доверия у них было прикосновение пальцев — так Мунтадир подавал Джамшиду знак, что он попал в затруднительное положение и ему требуется помощь.
Потом ему стала ясна гораздо более личная цель этого брака. Нари была Бану Нахида Джамшида. Если она выйдет замуж за Мунтадира…
— На нас будет поставлен крест, — сказал Джамшид, осознавая вслух смысл этого сообщения. — Все это… то, что есть между нами. Оно прекратится. Она моя Бану Нахида, я не смогу это принять.
Удивления на лице Мунтадира он не увидел, только смирение. Конечно, его эмир все это уже просчитал.
— Да, — тихо сказал он. — Я тоже пришел к такому выводу.
Джамшиду было нехорошо.
— И ты хочешь жениться на ней?
Неуверенность на лице Мунтадира говорила за него.
— Нет… Но для наших племен это может стать новым началом. Я бы чувствовал себя эгоистом, если бы не учитывал этого.
«Ну и будь эгоистом», — хотел сказать Джамшид. Прокричать. Но не смог. Мунтадир нелегко отказывался от своей маски, и в этот момент на его лице была маска отчаяния. Джамшид не сомневался, что, если бы не он, Мунтадир уже согласился бы и подписался на политический брак ради блага его королевства.
«Он всегда был настроен на политический брак». Мунтадир, может быть, разбивал свое сердце больше раз, чем мог подсчитать Джамшид, но из них двоих только у Джамшида была возможность выбора. Мунтадир никак не мог избежать своей судьбы. А Джамшид мог. Если бы Джамшид пожелал оставить свой пост или убежать назад в Зариаспу, какие бы разговоры пошли, в какое бешенство впал бы его отец, но никаких реальных последствий не наступило бы.
Мунтадир снова заговорил:
— Я надеюсь, ты знаешь, что, если бы наши отношения стали для меня непосильным грузом, я бы все равно продолжил опекать тебя. Для нас теперь и дальше… — Он с трудом подыскивал слова, и голос его звучал нервно, чего раньше Джамшид за ним не замечал. — Я могу найти для тебя другую позицию. Что угодно и где угодно. Тебе не придется думать о деньгах или…
«Ох…» Гнев Джамшида сошел на нет.
— Нет. — Он подошел вплотную к Мунтадиру, положил руку ему на плечо. — Кто-то проник во дворец и попытался убить одного из принцев Кахтани, а Афшин поставил на уши всех дэвов в городе. Я тебя не оставлю.
— Мой защитник. — Мунтадир улыбнулся ему жалкой загнанной улыбкой. — Почему бы тебе не попробовать стать моим Афшином?
Джамшид притянул Мунтадира к себе, обнял его, и Мунтадир все-таки нервно вздохнул и расслабился.
— Знаешь, когда я был помоложе, я бы счел это сравнение ужасно лестным.
— Конечно, счел бы. — Но Джамшид услышал неуверенность в голосе Мунтадира. — Могу я тебе задать один вопрос?
— Конечно.
Мунтадир отодвинулся и посмотрел в глаза Джамшида.
— Что ты имел в виду, когда сказал, что Афшин поставил на уши всех дэвов в городе?