— У Мунтадира слабость к алкоголю.
Джамшид поймал себя на том, что ощетинился, услышав имя Мунтадира.
— И это говорит человек, который только-только признался, что перебрал финикового вина.
Яркие глаза Дары заплясали.
— Да, вы, вероятно, преданный друг, если так его защищаете. Тогда позвольте, я спрошу вас еще кое о чем, Джамшид э-Прамух, и я надеюсь на ваш не менее прямолинейный, чем предыдущий, ответ. Как, по-вашему, он будет хорошим королем для своего народа? — Джамшид открыл было рот, но Дара поднял руку. — Нет, не отвечайте, как друг. Подумайте. Ответьте мне, как дэв.
«Ответьте мне, как дэв». Эти слова, произнесенные Афшином, который сражался и умер за свободу своего народа, имели немалый вес. Считал ли Джамшид, что Мунтадир будет хорошим королем? Странным образом он никогда не заставлял себя объективно подумать об этом раньше. Что думал Джамшид — не имело никакого значения. Мунтадир так или иначе становился королем, а Джамшид присягнул ему. Значение имело лишь желание Джамшида в меру своих сил помочь ему стать наилучшим из королей. А личностью Мунтадир был хорошей. Он пытался поступать правильно.
«Если это «правильно» не вызывало возражения Гассана». Джамшид подумал о Нари. Будет ли у нее голос в этом королевском браке? Будет ли ее голос вообще волновать Мунтадира. Сколько раз он просил Мунтадира спасти некоторых художников и поэтов дэвов, над которыми он шефствовал и которые имели неосторожность сказать публично что-то неправильное?
Сколько раз видел он, как Мунтадир склоняет голову и сдерживает язык, когда Каве оскорбляли в суде? Когда его соплеменники-джинны напивались и спрашивали Джамшида, неужели он и вправду огнепоклонник? Джамшид хорошо знал Мунтадира. Может быть, лучше, чем кого-либо другого. И каждый очередной год его службы у Мунтадира и их дружбы, он видел, как искра — доброта — эмира тускнеет под яростным, безжалостным давлением его отца.
— Если он станет королем… скорее раньше, чем позже, — неуверенно сказал Джамшид. — У него наилучшие намерения, но его семья… на него оказывает давление. Я думаю, его отец исполнен решимости вылепить Мунтадира по собственному образу и подобию. А с учетом взросления Ализейда, чем скорее произойдет наследование, тем лучше.
Дара наклонил голову, словно взвешивая услышанное:
— Похоже, кому-то следует убить Гассана.
Кровь отлила от лица Джамшида.
— Что? Нет. Я не это…
Дара расхохотался:
— Ой-ой, но ваше лицо! Это была шутка, мой друг! — Он хлопнул Джамшида по спине с такой силой, что чуть не сбил его с ног. — Радуйтесь, что вы не Нахид, иначе я бы уже помчался выполнять ваш приказ.
— Никакого приказа я не отдавал, — слабо возразил Джамшид, который стал задумываться, так ли уж много выпил сегодня Дара и останется ли в его голове эта чрезвычайно опасная идея. — Я только…
— Афшин? — Один из слуг Прамуха вышел из дверей, поклонился, увидев Джамшида. — Не хотел вам мешать, мои господа. Тут было приглашение для Афшина, доставленное лично… одной женщиной.
Джамшид, озадаченный тоном этого человека, пристально уставился на него, а тот протянул письмо Даре:
— Женщина?
Слуга, чьи глаза светились знанием, посмотрел на него.
— Посыльная из салона Канзады.
«О господи боже…»
— Канзада послала приглашение Афшину?
С выражением лица, означавшим «не впутывайте меня в эти дела», слуга кивнул.
— Я решил, что лучше всего будет передать его адресату.
Он поклонился еще раз и исчез.
Дара помахал листочком:
— Кто такая эта Ханзада?
Дару ошеломляли простенькие обеды с друзьями в доме Прамухов, а потому Джамшид понятия не имел, как ему описать сверкающий салон Ханзады с его неприлично богатыми клиентами, всемирно известными актерами, магией, преступниками и сексом.
— Она знаменитая певица и танцовщица из Ангиванши, — ответил наконец Джамшид. — В Дэвабад приехала недавно. У нее салон, пользующийся популярностью у городской знати.
Дара нахмурился, он никак не мог принять решения. Такое выражение странно было видеть на лице человека, который только что в шутку говорил об убийстве короля и, вероятно, мог убить всех в доме меньше чем за пять минут.
Он протянул приглашение Джамшиду:
— Не прочтете его мне?
Джамшид неохотно развернул свиток и, глядя на чрезмерно цветистые слова, старался изо всех сил прогнать недовольное выражение с лица.
— Она пишет, что для нее будет большой честью, если вы почтите ее дом своим вниманием сегодня вечером. Они дают специальное представление.
— Представление? Сегодня?
— Сегодня. — Джамшид протянул свиток Даре. — Так вы знамениты, Афшин, — добавил он, когда Дара удивленно моргнул. — Она, вероятно, надеется, что с вами придут и несколько ваших почитателей.
Дара смотрел на него задумчивым взглядом:
— Я никогда не был в квартале Агниванши.
— Правда? Но вы же здесь выросли.
— Нам многое не разрешалось, — смущенно сказал Дара и сунул свиток в карман. — Вы не пойдете со мной?
Джамшид не сразу понял, что имеет в виду Дара, но потом выражение надежды в зеленых глазах Афшина сменилось выражением ужаса.
— Постойте, вы хотите принять приглашение Ханзады?
— Признаюсь — я заинтригован. Я не… — Дара, казалось, ищет слова. — Здесь столько всего, о чем я даже не знал. Я чувствую себя чужим в моем собственном городе, брожу, как лошадь в шорах.
— Не думаю, что салон Ханзады даст вам те впечатления, какие вы ищете. Самые разные слухи и убийственные политические игры — вас это волнует? Она в таких вещах прекрасно разбирается. У нее целая команда куртизанок, которые выведывают те тайны, что могут свергать с тронов династии и уничтожать состояния.
Дару это ничуть не испугало.
— Уверяю вас, я не испытываю никакого интереса к куртизанкам. Но я бы хотел увидеть квартал Агниванши и послушать музыку. Узнать, как вы в Дэвабаде проводите вечера. Пожалуйста, — повторил он, глядя с нескрываемой мольбой на Джамшида. — Без вас я наверняка выставлю себя дураком.
Если Джамшиду и приходили в голову какие-то другие способы провести время хуже, чем в роли няньки при громадном (и уже подвыпившем) кровавом воине со списком претензий на длину руки, и к тому же в салоне женщины, которая ненавидела Джамшида, то их число было чрезвычайно мало. И все это усугублялось присутствием Мунтадира.
«Но, может быть, Мунтадира там и не будет». После нападения на его брата Мунтадир погрузился в депрессию и ушел в себя. Посетив двор, он уходил в свои покои или в сад гарема, а туда Джамшид не мог попасть без приглашения.
А Дара, казалось, загорелся желанием попасть в салон. Джамшид видел совсем иной портрет прославленного Афшина, чем тот, что воспевали люди. Дара прожил короткую, полную ограничений жизнь в совсем ином мире, а вернулся в мир, в котором был одиноким и сбитым с толку. Джамшид мог взять его послушать музыку, подивиться каким-нибудь новинкам и категорически не допустить, чтобы кто-нибудь заманил Афшина в одну из комнат под танцевальным залом.
— Хорошо, — проворчал Джамшид. — Но только ненадолго.
ВСЕ ПОШЛО НАПЕРЕКОСЯК И САМЫМ ОТВРАТИТЕЛЬНЫМ ОБРАЗОМ.
Джамшид спешил по коридору в сторону лазарета, мысли его метались. Ощущение было такое, будто он всю ночь гонял из одного конца города в другой. Сначала в салон Ханзады с Дарой, где он провел некоторое время этого злополучного вечера. Потом назад домой предупредить отца об очень непристойной — и очень публичной — ссоре Афшина с Мунтадиром. Потом во дворец со всей скоростью, на которую был способен его конь, когда до него дошел совершенно дикий слух, будто Дараявахауш вломился в лазарет и похитил Нари и Ализейда.
«Это невозможно». Да, ссора с Мунтадиром была отвратительна и откровенно пятнала репутации двух человек, о которых Джамшид прежде имел хорошее мнение. Но этого явно было недостаточно, чтобы убедить Дараявахауша совершить нечто столь безрассудное. Он ведь наверняка знал, как легко нарушить и без того шаткий баланс сил в городе, как знал и то, что похищение Бану Нахиды — не говоря уже о младшем сыне Гассана — обрушит королевский гнев на всех дэвов, которых теперь ждет возмездие.
Нет, это наверняка только слух. Так Джамшид говорил себе, пока не добрался до лазарета.
Коридор был битком набит солдатами. Джамшид даже представить себе не мог, что сюда может набиться столько солдат, за массой которых он никак не мог разглядеть, что там происходит. И хотя на службе у Мунтадира Джамшиду не раз приходилось быть единственным дэвом в комнате, и он приобрел богатый опыт в этом отношении, но сейчас, когда он проталкивался через толпу и чувствовал на себе полные ненависти взгляды, кровь стыла у него в жилах. Он не видел ни одного знакомого лица. Эти солдаты были подлинными выпускниками Цитадели.
«Люди Ализейда». А лазарет, в котором их принц дал последний бой, превратился в руины. Вся мебель была переломана, занавеси превращены в лохмотья. Что-то еще дымилось, а одна блестящая каменная колонна была чуть не вся залита кровью.
Джамшид замер; перед покрытой кровью колонной стоял сам Гассан. Рядом с ним стоял Мунтадир, стыдливо опустив голову, но внимание Джамшида больше привлекал Гассан. Король джиннов был одет очень просто — никогда прежде Джамшид не видел его в таких одеждах. Его белая туника сменилась домотканой шейлой, которая любого другого превратила бы в безобидного озабоченного старика.
Но шейла не состарила Гассана, он в этом грубом одеянии выглядел еще более устрашающим и всем своим видом напоминал Джамшиду, что он вовсе не какой-нибудь изнеженный городской король. Он вырос в суровых краях и первый век жизни провел на полях сражений, будучи правой рукой своего печально знаменитого отца. Может быть, он был добрее по отношению к дэвам, чем его предшественник, но при этом поддерживал мир в городе с помощью грубой силы. Больше всего Гассан ненавидел хаос. Любой намек на гражданский бунт он подавлял безжалостной рукой.
А то, что совершил сегодня Дара, далеко перешагнуло за грани намека.