Нари еще несколько мгновений оставалась неподвижной. Хотя молилась она нечасто, но понимала, насколько важна ее роль в веровании дэвов, и научилась играть ее надлежащим образом. Когда она повернулась, нижняя часть ее лица была по-нахидски закрыта белым шелком, но глаза смотрели на массу людей внизу. Она подняла правую руку благословляющим жестом ладонью к толпе.
Четыре тысячи мужчин, женщин, детей — верующих, набивших помещение до отказа — сложили вместе ладони и уважительно наклонили головы.
Несколько лет, в течение которых Нари главенствовала в подобных церемониях, в Большом храме немного поубавили трепетность ее отношения к таким демонстрациям. Но при виде храма у нее обычно перехватывало дыхание. Сооруженный почти три тысячелетия назад этот массивный зиккурат был творением, не уступающим Великим пирамидам близ Каира. Главный молитвенный зал подражал архитектуре тронного зала во дворце, хотя убранство здесь было гораздо менее пышное. Два ряда колонн, украшенных дисками из песчаника разных цветов, поддерживали высоченный потолок, вдоль стен располагались надгробья самых знаменитых фигур в долгой истории их народа.
Нари отошла от алтаря. На платформе внизу стоял отделенный от остальных верующих ряд священников в алых рясах. Они уже провели с полдюжины служб, восхваляющих ее и ее большую семью, обратились к творцу с молитвой, прося о благоволении к ее труду. К счастью, Нари никогда не просили провести службу — она бы понятия не имела, что сказать. Более того, традиционно от Нахид не ожидалось ни общения с верующими в Большом храме, ни даже соизволения замечать их. Предполагалось, что они выше этого, что они для этого слишком величественные и бесстрастные фигуры, достойные почитания на расстоянии.
Но Нари всегда была против почитания величественности. Она спустилась на платформу внизу и направилась к верующим.
Священники расступились, пропуская ее. Начинающий священник с бритой головой, посыпанной пеплом, вышел из тени с деревянным табуретом в руках, а его коллеги принялись выстраивать толпу в подобие очереди. Никто из них не сопротивлялся, верующие спешили подчиниться в надежде обратиться к ней.
Она разглядывала толпу. Здесь были почти исключительно дэвы, если не считать изредка встречающихся тохаристанцев. Нари удивилась, узнав, что в торговых городах Тохаристана есть некоторое количество семей, которые, несмотря на войну с джиннами, втихомолку сохранили прежнюю веру. Если расовые различия этим исчерпывались, то прочие были довольно многочисленны. Аскеты в потрепанных мантиях стояли рядом со знатью в бриллиантах, а широкоглазые пилигримы с севера оттирали усталых дэвабадских эстетов. Неподалеку от переднего ряда Нари приметила маленькую девочку, вертящуюся рядом с отцом. На девочку надели простое платье из желтого сукна, ее черные волосы сплели в четыре косички вперемешку с базиликом.
Нари поймала ее взгляд и подмигнула, поманила к себе.
Девочка явно была слишком мала, чтобы беспокоиться о протоколе, она улыбнулась Нари во весь свой щербатый рот, выхватила руку из отцовской и бросилась к ней, чтобы в горячем объятии обвить короткими ручками ее колени.
Нари заметила, что некоторые священники поморщились. Когда здесь правили ее предки, любой, кто осмелился бы прикоснуться к Нахиду, кроме как в процессе его исцеления, был бы подвергнут отсечению конечности, теперь же Нари решила, что эта традиция — наряду со многими другими — должна быть пересмотрена.
— Бану Нахида! — Маленькая девочка, отступившая от нее на шаг, вся светилась, ее глаза прищурились в благоговейном трепете.
Отец девочки поспешил к ним, почтительно поклонился. Он взял дочку за плечо.
— Пусть огни…
— Ой. — Девочка всплеснула руками. — Пусть огни ярко горят для вас!
— И для тебя, дитя, — ответила с улыбкой Нари, благословляя их обоих и делая метку пеплом на лбу девочки. Произношение ребенка было незнакомо Нари. Люди из разных дэвских племен приходили молиться в Большой храм. — Ты откуда?
— Из Панчеканта, моя госпожа, — ответил ее отец. Видя явное недоумение на лице Нари, он пояснил: — Разрушенный город людей на краю Дэвастана. Вы, я думаю, о нем и не знаете.
Нари прикоснулась к груди с левой стороны.
— Для меня большая честь, что вы совершили такое далекое путешествие, чтобы побывать здесь. Я буду молиться творцу, чтобы он вознаградил вас за преданность.
Он низко поклонился, в глазах у него стояли слезы.
— Спасибо, моя госпожа.
Маленькая девочка еще раз обняла Нари, а потом помахала ей, когда они уходили через толпу.
Нари улыбнулась под своей вуалью. Она пришла, чтобы жить ради таких мгновений, встреч, которые придавали ей уверенности, когда она стояла перед дэвами, и мужества, когда она игнорировала зловещие инсинуации Гассана, утверждавшего, что она «перетягивает двор на свою сторону». Она сказала себе, что это называется прагматизмом. Ну а если эти мгновения и оставляли к тому же теплое сияние в ее сердце?
Что ж, Нари не собиралась отказывать себе пусть и в редких, но все же мгновениях счастья, которые ей удавалось похитить в Дэвабаде.
Маленькая девочка с отцом наконец исчезли из вида, затерялись в толпе, и Нари поманила другую. Около половины людей пришли с различными болячками. Простые случаи она исцеляла на месте, а более сложные отправлялись в ее лазарет. Она собиралась принять как можно больше просителей, но, когда солнце высоко поднялось за мраморными стенами, проливая свой свет на ухоженный двор, ее стало одолевать желание вернуться в лазарет. В ее отсутствие все имело тенденцию склоняться к катастрофе.
Нари благословила пилигримов перед ней, потом встала, подала знак священникам. Толпа была слишком велика, чтобы она одна могла благословить их всех. Нари знала, что многие из них вернутся сюда завтра. Некоторые — послезавтра. Она искала в толпе знакомые лица и каждый раз, когда наконец отыскивала их, неизменно согревалась их явной радостью.
У ее плеча появился Картир. Хотя Высокому священнику уже перевалило за два века, он нередко оказывался довольно проворным. В особенности в тех случаях, когда в его намерения входило прочитать лекцию, которую, судя по его скрещенным на груди рукам и усталому выражению, и предстояло сейчас выслушать Нари.
— Бану Нахида, вы, как я понимаю, активно ищете новые способы спровоцировать Кахтани?
— С чего вы взяли и, вообще, о чем это вы, Высокий священник?
Гассан мог одним взглядом содрать кожу с любого, кто ему не угодил, но тот пронзительный взгляд, которым встретил ее Картир, заставил Нари сделать шаг назад.
Потому она улыбнулась ему заговорщической улыбкой:
— Вообще-то никто меня ни на чем не поймал.
Картир еще раз смерил ее строгим взглядом и пошел вниз по лестнице.
— Мы с вами оба знаем, что это не имеет значения. Чем влиятельнее и популярнее вы здесь становитесь, тем большей опасности подвергаетесь. — Священник понизил голос. — Я знаю, вы хотите быть хорошей Бану Нахидой, но я бы предпочел видеть вас живой и исцеляющей только синяки, чем быть казненной за то, что вы зашли слишком далеко.
— Я осторожна, Картир, — сказала она, пытаясь подбодрить его. И создатель знал: так оно и есть; ей нравилось, что король не убивает ее. — Но я дала Гассану то, чего он хотел, — добавила она с ноткой горечи, вкравшейся в ее голос. — Я ему не позволю лишить меня возможности исцелять моих пациентов.
Проход мимо надгробья Дары для обоих был скорбной минутой. За откинутой шторой виднелась латунная статуя всадника — воина-дэва, гордо приподнявшегося в стременах, чтобы прицелиться из лука в своих преследователей. Толстые свечи и лампадки бросали рваные лучи на десятки подношений, лежащих у основания статуи. В храм не разрешалось вносить оружие, а потому сюда приносили маленькие керамические изделия, символизирующие церемониальное оружие, — главным образом стрелы.
Хотя надгробье Дары было одним из самых популярных, сейчас там не было его почитателей. Нари остановилась, не дав себе труда подумать, стоит ли это делать, и уставилась на громадную серебряную стрелу, висящую за статуей. Она подумала, копия ли это, или эта стрела была при нем во время земной жизни, или его пальцы сжимали ее, когда он натягивал тетиву.
«Да, может быть, он пользовался этой стрелой, чтобы убивать шафитов — таких, как ты». Уже почти четыре года прошло, а она все никак не могла примириться с этим человеком, который ворвался в ее жизнь, как снежный буран, и исчез из нее с таким же буйством. Она была абсолютно уверена: этот человек любил ее, и она могла когда-нибудь полюбить его в ответ, но он обманул ее доверие таким способом, что Нари не надеялась когда-нибудь оправиться от этого.
Картир откашлялся:
— Если вы хотите помолиться, то я посторожу, чтобы вам никто не мешал.
— Нет. — Нари уже пыталась помолиться здесь, но вскоре начала плакать и бросать обвинения статуе, это случилось в унизительный момент слабости утром перед ее свадьбой — она тогда в последний раз молила Дару вернуться и спасти ее. Ей тяжело далось знание о том, что единственный способ выживания для нее — это сдерживать эмоции и продолжать свое дело, будь то в Каире или в Дэвабаде.
Она отвернулась от надгробья:
— Мне нужно во дворец.
НАРИ КУПАЛАСЬ В НИЛЕ, прохладная вода под знойным солнцем была как бальзам. Вода в реке не двигалась, совершенно не двигалась, но Нари почти и не думала об этом. Когда ветерок шуршит в тростниках и насекомые гудят в кронах деревьев, все так мирно, что и в голову не приходит волноваться о чем-то таком, как неподвижная река.
Но этот запах. Он вызывал беспокойство, как раскаленный металл и подпаленные волосы. Она сморщила нос, но запах, по мере того как нагревалась вода, становился все хуже. Отвращение стало одолевать ее, она вытянулась, собираясь плыть назад.
Нари попробовала дотянуться рукой до илистого дна и не смогла, видимо, она заплыла далеко от берега. Она запаниковала и на мгновение ушла под воду с головой, вода попала ей в рот. Вынырнув, она выплюнула воду. Оказалось, что это не вода.