Эта женщина привила ей мысль, что в жизни может быть нечто большее, чем политика и семейные обязанности. Что, может быть — всего лишь «может быть», — Зейнаб отправится путешествовать. Может быть, она потеряется.
Может быть, она научится влюбляться.
Зейнаб встала, уронила несколько монет рядом с ее кофейной чашкой, схватила Акису за руку, потянула за собой.
— Идем. Нам нужно перехватить одного Афшина.
— Зейнаб.
Зейнаб заставила Акису замолчать, на мгновение прикоснувшись к ее щеке.
— Акиса, я обязана тебе жизнью и свободой. Тебе не нужно ни о чем просить.
Небо уже полностью почернело и было усажено звездами, малиновое тепло солнца исчезло с горизонта и из прохладного воздуха. За «дверями» таверны, похоже, никого не было, и единственный звук, который они слышали, производил ветерок, шуршащий на болотах. Зейнаб оглядела небо, но оно пустовало, если не считать нескольких худосочных облачков, отражавших лунный свет.
Может быть, одно из этих облачков было Дараявахаушем? Может быть, можно вот так:
— Афшин! — изо всех сил закричала Зейнаб в небеса. — АФШИН…
Из-за таверны до них донесся какой-то шорох, а потом из тьмы появился явно недовольный Дараявахауш. Он шел, закрыв ладонями уши.
— Пожалуйста, прекратите это.
Зейнаб нахмурилась:
— Что вы делали в кустах?
Он недоуменно посмотрел на нее:
— Вы позволите мне дать вам урок посещения таверн? Не спрашивайте у людей, куда они направляются, когда они слишком много выпили. — Она вспыхнула, радуясь тому, что в темноте никто не увидит румянца на ее щеках, а Афшин продолжил: — Но важнее вот что: почему вы ищете меня, почему выкрикиваете мое имя в небеса?
Зейнаб распрямилась, поправила на себе грязную дорожную одежду, приняла вид максимально — насколько это было возможно в ее ситуации — приближенный к королевскому величию.
— Мы присоединяемся к вам в вашей охоте на ифрита, — сообщила она.
Дараявахауш уставился на нее недовольным взглядом, и длилось это целое нескончаемое таинственное мгновение.
— Нет, — сказал он, развернулся и пошел прочь.
Зейнаб бросилась за ним:
— Что значит это ваше «нет»?
— Вы не знаете, что значит слово «нет», ваше высочество? Я уверен, вы почти не слышали его, пока росли. Но я поясню: «нет» значит, что вы не присоединяетесь ко мне. Мы не в Дэвабаде, но даже если бы и там, я не подчиняюсь Кахтани.
— Дайте им еще одно поколение, — пробормотала Акиса, — они все станут нахидами.
Дараявахауш повернулся к ней:
— Вы знаете, что…
Зейнаб встала между ними:
— Она может говорить с людьми.
Он недовольно уставился на нее:
— Вы лжете.
— Нет, не лгу. — Зейнаб стояла там, куда встала: между двумя воинами, и, как она подозревала, ей теперь предстояло нередко оказываться в таком положении. — Она всю жизнь прожила рядом с ними.
— В этом есть свои преимущества, если не рассматривать человеческую кровь как вредное вещество, — насмешливо сказала Акиса. — Я могу подходить к ним. Говорить с ними. Делать все то, чего не можете вы.
— Вы же сами сказали, что не знаете, с чего начать, — поспешила сказать Зейнаб, пока Дараявахауш не начал возражать. — Вам нужна информация? Вы хотите найти тех, кто обладает тысячелетним знанием о вас? Тогда вам нужна помощь и план, не построенный на том, что вы в один прекрасный день, притворяясь ветерком, возможно, случайно столкнетесь с Визарешем.
Он сложил руки на груди.
— Вы меня презираете, — откровенно сказал он. — А теперь хотите отправиться со мной на охоту? Да мы же через неделю убьем друг друга.
— Не убьем, — гнула свое Зейнаб. — Вы хоть представляете, сколько испуганных, травмированных людей я поддерживала во время войны Манижи? Я могу иметь дело с вами. К тому же все мы хотим одного: возвращения сосудов.
— И смерти Визареша, — возбужденно добавила Акиса. — Именно этот ифрит и убил моего друга. Если я смогу отомстить ему, то я готова примириться даже с вами.
Дараявахауш сжал губы в мрачную линию.
— Это безумие. — Он снова обратился к Зейнаб. — Если ваши братья узнают, что я взял вас с собой…
— Мне не требуется разрешения моих братьев — я вольна делать то, что мне нужно, — отрезала Зейнаб. — Вы сказали, что хотите искупить вину, верно, Афшин? Давайте мы поможем вам отыскать Визареша. Если только ваши слова не лукавство — если вы не придумали этот повод просто для того, чтобы исчезнуть из Дэвабада.
Он распрямился так быстро, что Зейнаб сделала шаг назад. Его глаза метали искры, огонь завихрился в зелени, и она подумала, не стоит ли ей смирить свои королевские амбиции перед человеком, который два раза затевал войну в надежде свергнуть ее семью.
В его руках не появился вызванный чародейством лук, сам он не исчез в облаке дыма. Нет, он только произнес одно слово:
— Дара.
— Что? — недоуменно спросила Зейнаб.
— Если мы, охотясь на монстров, будем проводить все наши мгновения бодрствования в обществе друг друга — а потом с высокой степенью вероятности погибнем от их рук, — я не хочу, чтобы мне напоминали о моем титуле. Или о каком-либо другом титуле, — добавил он, прежде чем Акиса успела раскрыть рот. — Вы будете называть меня Дара. И только в течение этого времени. Вы поняли? — сказал он, погрозив ей пальцем. — Как только мы найдем Визареша, мы разойдемся в разные стороны.
— Значит, Дара, — великодушно согласилась Зейнаб и посмотрела на Акису. — Тебя это устраивает?
Акиса нахмурилась:
— Я не буду называть вас Афшин. Или Бич.
— Хорошо. — Зейнаб снова взяла руку Акисы, пожала ее, ощущая чувство восторга. — Тогда идем — поищем людей.
Нари
Эти события происходят приблизительно через полтора года после «Золотой империи». Спойлеры ко всем трем книгам.
Закончив рабочий день, Нари отодвинулась от стола.
— И нужно проверить Юсефа, пациента с хирургическими проблемами, поступил сегодня утром. Я удалила из его спины фрагменты крыла, но они были расположены близко к позвоночнику, и ему требуется постоянная проверка на инфекцию. Пусть кто-нибудь из учеников проверит его бинты и применит раствор от шелушения кожи. — Она протянула Джамшиду свиток с историей болезни пациента. — Здесь все написано.
Джамшид, стоявший напротив Нари с несколькими такими же свитками в руках, посмотрел на нее скептическим взглядом:
— Ты уверена, что ученик справится с этим?
— Джамшид, наши ученики провели с нами уже почти год. Да, я думаю, что любой из них в состоянии заглянуть под бинты и обработать поверхность безобидным в остальном раствором. — Нари поднялась. Через деревянные ставни на окнах в комнату проникал предвечерний свет, а воздух в ее кабинете был свежий и наполненный ароматом благовоний, к которым добавлялся сочный земляной запах папируса и египетских лилий, растущих в фонтане. Она извлекла маленькую бархатную сумочку из одного из ящиков стола. — Пусть они помогают тебе, пока меня нет. И не смей беспокоить Субху. Сегодня у нее выходной.
Джамшид посмотрел на нее уязвленным взглядом:
— Я никогда не беспокою Субху. Но ты другое дело, ты семья, а потому мне гораздо удобнее обвинить тебя в том, что ты бросаешь меня с детьми. Учениками. Как ни назови.
— Ты знаешь, сколько из этих детей старше тебя, да? — Нари обошла стол, привстала на цыпочки и поцеловала его в лоб. — Научись передавать свои полномочия другим. Это критическая составляющая профессии врача.
Джамшид издал какой-то уклончивый звук.
— Это что? — спросил он, показывая на сумочку.
— Подарок.
— Подарок? — Он наклонил голову, что-то смешливое появилось в выражении его лица. — Подарок, который нельзя вручить позже? В присутствии всех?
— Подарок, в который тебе не следует совать нос, — язвительно ответила она. — Ну… что еще по лечебным делам, пока я не ушла?
Джамшид еще несколько мгновений с удивленным любопытством рассматривал сумочку:
— Ничего. Но ты вернешься вовремя к вечеринке?
— Вместе с ничего не подозревающим почетным гостем.
Нари накинула на плечи ручной вязки шаль, подаренную ей одним из пациентов, и направилась к двери.
Библиотека рядом с ее кабинетом этот день практически пустовала — лишь несколько учеников сидели за столами, погрузившись в чтение. Нари кивнула тем, кто заметил ее, но прерывать их занятие не стала — она знала то недоумевающее выражение на лицах людей, которые так надолго погружались в чтение, что, посмотрев в зеркало, и своих-то лиц узнать не могли. Она направилась к Мишмишу, который обосновался в своем гнездышке — на залитом солнцем балконе, — гнездышке, которое он приготовил, разорвав в клочья бесценный античный ковер, взятый на время в Храме.
Нари встала на колени и погрузила пальцы в густую гриву шеду, почесала его за ушками.
— Привет, мой храбрый маленький радужный котенок, — проговорила она по-арабски тихим голосом, чтобы сохранить нечто подобное достоинству перед своими студентами. Мишмиш замурлыкал ей в ответ. Он раскинул свои массивные крылья и перевернулся на спину, чтобы она погладила ему брюшко. Нари удостоила его этой ласки, но вскоре встала и сказала: — Давай прогуляемся.
НАРИ ПОДОЗРЕВАЛА, ЧТО У НЕЕ ВСЕГДА БУДЕТ ДУША ГОРОЖАНКИ. Нари любила и Каир, денно и нощно пребывающий в суете, она любила бродить и по улицам Дэвабада, которым, кажется, нет конца — ей по душе была неисчерпаемая энергия городских домов. Всегда можно было встретить кого-то нового, выйти в какое-то незнакомое место. Нари перестала быть пленницей Гассана и принялась исследовать город, ради спасения которого она вонзила в свое сердце ледяной кинжал, а город ответил ей большей радостью, чем она могла себе представить. Она брала Али и Физу на вечерние разговения в тесных квартирах говорливого сообщества египетских шафитов, к которым принадлежал ее дед, там они вкушали еду и традиции ее детства. А еще Субха брала ее на обряд пуджа в храме Субхи, и там Нари знакомилась с людьми и верованиями, о существовании которых даже почти не подозревала. В редкие свободные вечера она позволяла Джамшиду и Мунтадиру брать ее в дома знати в разных племенных кварталах на представления и поэтические чтения.