Г р а ч. А какой твой нынешний статус? Как в смысле формальностей?
Н и к о л а с (поморщился). Базиль, это не самое главное…
Г р а ч. Но все же…
Н и к и т а. Он хочет выяснить, как к тебе относиться.
Н и к о л а с. Главное, что я здесь. С вами… (Чуть не прослезился.)
К а т я (гладит его по волосам). Хорошенький, красивенький какой стал. Донжуанчик наш…
Н и к о л а с (смутившись). Катерина… Ты преувеличиваешь.
К а т я. Скажи, скажи, что ты из-за меня вернулся. Да? Ну сделай отцветающей женщине приятно!
Н и к и т а. Оставь его, мегера.
К а т я. И снова мы будем все здесь собираться. Все свои. Уютненько, с кофейком и всякими вкусными вещами. И снова будем потихонечку флиртовать. Немножечко — заткни уши, Никиток, — выпивать. Устраивать всяческие козни и интрижки…
Н и к и т а. Катерина, оглянись — «этой комнате треба помыться».
К а т я (осмотрелась). О матка Бозка Ченстоховска! Ладно, мужички, вы пожурчите между собой, а я знаю свою бабью долю. (Побежала на кухню.)
Г р а ч. Мы захватили Варвару Архиповну, она сначала забежала в магазин. «Кормить его надо, кормить…»
Н и к о л а с (растроганно). Мама…
Г р а ч. А тебя не вызвали оттуда? Может быть, с нашей стороны были действия?
Н и к и т а. Он что, генерал? Или академик? Он мирный, тихий, малюсенький химик. И выше очистки водной среды никогда не поднимался.
Н и к о л а с (обидевшись). Я не малюсенький… И ты… и он тоже… (Серьезно.) За эти полтора года я столько видел. Моря с гигантскими пятнами нефти, реки мертвые и черные. Гибнущие, стонущие птицы. Вода, красная, как кровь, и липкая, как клей. Вывалянные в мазуте птицы, черные рыбы со спекшимися жабрами. Еле дышащие океаны, задыхающиеся моря, стонущие реки… Скверна отходов, отбросов, ядов, клеев, нечистот, полиэтилена, мыла, крови, кислот залила планету, и люди не знают, как сделать хотя бы один чистый вдох.
Н и к и т а (вдруг кричит). Прекрати!
Н и к о л а с (ничего не понимая). Никита… что с тобой? (Подходит к согнувшемуся, как от приступа рвоты, Никите.) Базиль, воды! Это от моего рассказа?
Г р а ч (передавая стакан). Это от другого.
Н и к и т а (откидывается на спинку кресла). Ох, Грач, врезал бы я тебе…
Г р а ч (с высоты своих ста килограммов). Отдышись сначала. (Резко повернулся к Николасу.) Да, очистка — это большая проблема. У нас, конечно, все по-другому…
Н и к и т а. Ты-то откуда знаешь?
Г р а ч. Есть же официальная статистика.
Н и к и т а. А ты бы лучше почитал неофициальную. Или еще не большой начальник? Для тебя она закрыта?
Г р а ч (Николасу, как очень смешное). Через неделю наш отчет на коллегии, а он… неделями не бывает в институте!
Н и к и т а (тихо). Я работаю… Здесь… Система… систематизирую…
Н и к о л а с (Грачу). А разве тебя не было на Няне?
Г р а ч. Подвернулась командировка в Рио-де-Жанейро. Какой же идиот от такого случая откажется?
Н и к о л а с (покачал головой). Нет, мне надо с вами обоими очень серьезно поговорить… Очень!..
Никита и Грач переглянулись, и вдруг оба расхохотались.
Н и к и т а. Как будто не прошло двадцати лет.
Г р а ч. Ну, да еще на Зачатьевском! Помнишь, в подвале, в двух первых наших комнатах…
А в квартире уже давно молча, играючи, мастерски орудует Катерина. Есть такие женщины — накинут на себя какую-нибудь хламидку, возьмут в руку тряпку, и в комнате через три минуты все заблестит, оживет, заиграет на солнце. А вроде бы ничего и не делала…
К а т я. Уух! Разве я не гений? Кофе шипит на плите! Дом как игрушка. Женщина — загляденье! Друзья рады! Мир очарователен!
В квартиру влетела, на ходу разбрасывая сетки и сумки, приемная мать Николаса В а р в а р а А р х и п о в н а. Коротко стриженная, худая, легкая, но крепкая старушка, крашенная хной какой-то неимоверной расцветки, сквозь которую кусками и прядями просвечивает седина.
В а р в а р а А р х и п о в н а (замерла на пороге). Похудел! Но все равно красивый!
Николас не может произнести ни слова, целует мать, ее руки.
Нет, посмотрите, какого парнишку я вырастила!
Н и к и т а. Грач, поддерживай эту колышущуюся скульптурную группу.
В а р в а р а А р х и п о в н а. Ля, ля, ля!.. Думала ли я, что еще раз посмотрю на эти вишенки? Я бросила эту дурацкую квартиру, чтобы ничто не напоминало о тебе. Пусть все идет к черту! (Чуть не разревелась.)
Н и к о л а с. Мама!.. А обещание приехать в Испанию? Я бы все равно прислал приглашение.
В а р в а р а А р х и п о в н а. Разве бы я бросила Софочку? У нее такие бессмысленные соседи. А теперь она лежит в новом пеньюаре. Я мою ей голову синим польским шампунем. Иногда плесну больше, так она просто синеволосая! Врачи иногда шарахаются, а я говорю: «У нее голубые глаза, это пандан…»
Г р а ч. Я иногда завидую вашей подружке!
В а р в а р а А р х и п о в н а. О, этот хитрейший Василий Александрович! Вы вечно насмехаетесь над двумя выжившими из ума, но еще пикантными старушками. (Чмокает Грача в щеку.) О, я, кажется, сейчас умру от всех этих разнообразнейших радостей!
Н и к о л а с. Мама, присядь. Может быть, лекарство?
В а р в а р а А р х и п о в н а. Катерина, ты еще не распотрошила чемоданы?
К а т я. Я знаю, что бы вы мне за это устроили! Но я уже не могу больше терпеть!
В а р в а р а А р х и п о в н а. Мальчики, вы тут поговорите о чем-нибудь более-менее серьезном, а мы… мы… (делает плотоядное движение пальцами) отдадимся бабьей алчности.
Они с Катей скрываются в глубине квартиры. Грач помогает им раскрыть чемоданы и возвращается. Во время последующего разговора из кухни раздаются стоны, ахи, охи, короткие вскрики, легкая, но стремительная перебранка и почти все время смех.
Н и к и т а. Значит, поговорим о чем-нибудь более-менее серьезном. Стою в сберкассе, закрываю последнюю и единственную сберкнижку. Врывается рабочий класс, видно, с утра удачно опохмелился. Обращается к кассирше: «Передай заведующей, что был, заходил. Что пока жив. Жив пока!» Счастливыми такими глазами оценил нашу очередь и погрозил пальцем: «Ребята, помните! Деньги — это зло!»
Н и к о л а с. Значит, отказ и от денег?
Г р а ч (уселся в кресло, спокойно). Никитушка, от чего хочешь отказывайся, все равно — не уволю!
Пауза.
Никита сидит молча, сцепив руки.
(Николасу.) Очищали мы озеро в Тмутаракани от стоков жиркомбината и небольшой красильни районного масштаба. И вдруг ни красящих материалов нет, ни растительных жиров, ни побочных продуктов, а откуда-то вдруг мазут. И в таком количестве!.. Гуано, так сказать, притом утиное. А утки на этом озере уж третью пятилетку как не ночевали. Но отдельные квадраты имеют почти стопроцентную очистку…
Н и к о л а с (насторожившись). Что, дистиллированную?
Г р а ч. Почти! Я прилетел туда через неделю, к самому концу. Никита, конечно, в стельку. Бормочет про какие-то морозы… А вокруг жарища июльская! Вся документация вверх дном. Что-то сожжено даже. Анализы только за последний день.
Н и к о л а с. Не один же он проводил испытания?
Г р а ч. Местных-то найти не удалось. Расчет взяли все сразу. В один день. А почему, спрашивается?
Н и к и т а (стараясь быть спокойным). Старообрядцы! Они увезли старуху хоронить.
Г р а ч. Какую старуху?
Н и к и т а. Бродяжка. Побирушка!
Г р а ч (кричит). А почему молчал про это?
Н и к и т а (кричит). Ну, слаб человек. Слаб! По себе, что ли, не знаешь?
Врывается В а р в а р а А р х и п о в н а.
В а р в а р а А р х и п о в н а. Эту оранжевую кофточку я думаю подарить Софочке.
К а т я (вбегая следом, шутейски вырывая ее из рук Варвары Архиповны). Отдайте, отдайте, сейчас же… Оранжевое старит.
В а р в а р а А р х и п о в н а. Тогда туфли и перчатки. Они очень хороши по сочетанию.
К а т я. Варвара, зачем вашей парализованной красавице туфли и перчатки для улицы?
В а р в а р а А р х и п о в н а. Это не для Софочки, а для меня!
Н и к и т а. Не прихватите там мои джинсы! А то я никого не выпущу без обыска.
В а р в а р а А р х и п о в н а. Зачем вам три пары? Из одних джинсов можно сделать чудесный костюмчик. Я видела вчера американок у «Метрополя»…
Н и к о л а с. Мама…
В а р в а р а А р х и п о в н а. А вы знаете, что я каждую ночь даю себе слово… Конечно, если с Софочкой что-нибудь случится… не раньше…
Г р а ч. Так что это за таинственное ночное слово?
В а р в а р а А р х и п о в н а. Боже, какое вы все-таки очарование, Василий Александрович! Так вот, Василий Александрович, когда-нибудь я… возьму на себя смелость попросить вас быть моим шафером.
Н и к о л а с. Что?
В а р в а р а А р х и п о в н а (почти оскорбилась). А чему тут удивляться? Я никогда не была замужем. Да, у меня были мужчины… И любимые… Но замужем… я не была. А это все-таки упущение! А потом весь обряд — цветы, белое платье, флердоранж… Шампанское! (Коротко.) И вообще, что вы здесь так кричите? А бедный Никита совсем побледнел. Сейчас, сейчас будет стол, будет и шампанское… (Подмигнула Никите.) Так что, Катя, перчатки и туфли я оставляю для свадьбы.
Они снова вернулись к чемоданам.
Г р а ч. После того запоя, там, на озере… после старообрядцев Никиту и прихватило! Еле вытащили. Чего только мы не делали… по своим каналам. А он, неблагодарный… не хочет отвечать на разумные вопросы третий месяц.
Н и к о л а с. А официальные данные где?
Г р а ч. В институте, у меня… Но ведь нужна его голова, чтобы объяснить этот парадокс. С одной стороны, полная удача, а с другой — полная неудача. Каждый день звоню сюда, каждый день жду, когда у него окно прорубится. Но, видно, уж не дождусь. А коллегия на носу. Теперь на тебя, Николас, вся надежда.