С а м а р и н. В общем…
Ш а х м а т о в. Поверьте, что это так. Просто на слово мне поверьте.
С а м а р и н. Я получаюсь уж каким-то…
Ш а х м а т о в. Не торопитесь. Я могу назвать вам столько же ваших недостатков. Если хотите. Но что выбрать, зависит только от вас. Во что поверите вы, поверят и люди. А жизнь поставит на вашей характеристике печать. Жизнь. Не я, не Серебренников. Даже не ваши дети. Только жизнь! (Неожиданно сел, отбросил какую-то бумагу.) Позовите всех. Надо что-то решать с «Челюскинцем». (Откинулся на спинку кресла, закрыл глаза.)
Самарин некоторое время смотрит на него, потом открывает дверь из комнаты отдыха, и в кабинет входят начальник пароходства Р о м а н Ш а л в о в и ч Р у р у а, председатель крайисполкома П а в е л С т е п а н о в и ч К а ш т а н о в. За ними длинный, еще что-то жующий Г е р м а н А л е к с а н д р о в и ч Л я т о ш и н с к и й, директор судоремонтного завода. Каштанов и Руруа явно о чем-то только что спорили, но, войдя в кабинет, невольно притушили голоса.
Садитесь… (Руруа.) Что это у вас за бумажка в руке?
Р у р у а. Радиограмма. Мне только что передали из пароходства. Шторм девять баллов. В машинном отделении пожар. Судно становится неуправляемым.
С а м а р и н. Сколько людей на борту? Шестьдесят?
Ш а х м а т о в (неожиданно). Шестьдесят один. Женщину-врача взяли.
Все недоуменно смотрят на него.
По моей просьбе.
Р у р у а. Команда у него крепкая. Но есть и перевоспитуемые, можно сказать… (Замолчал.)
С а м а р и н (чтобы прервать паузу). Где они?
Р у р у а. В Баденском море. (Передает ему радиограмму.)
К а ш т а н о в. Порядка в двадцати — двадцати пяти километрах от них два иностранца.
Р у р у а. Японец и грек. В условиях шторма могут подойти на «SOS».
К а ш т а н о в. В порядке часа, полутора.
Ш а х м а т о в. Прошу, говорите кто-нибудь один. Что вы как Бим и Бом. (Смешался своей же резкостью.) Извините! (Пауза.) Руруа, наших никого рядом нет?
К а ш т а н о в. До ближайшего берега порядка семисот километров.
Р у р у а. Опять же на берегу — не наши друзья.
Ш а х м а т о в. Я же просил отвечать кого-нибудь одного. Это что — форма коллективной ответственности?
К а ш т а н о в (набычившись). Может быть, понадобится и коллективная ответственность. Дело-то всяко может обернуться. Практически все бюро крайкома в сборе. Серебренникова можно позвать. Ломова еще не ушла.
С а м а р и н. Может, не надо преувеличивать?
К а ш т а н о в. При длине «Челюскинца» такой шторм уже серьезная проблема.
Р у р у а. Плюс пожар!
К а ш т а н о в. Плюс — он только что вышел из ремонта.
Р у р у а. А ремонтировал наш уважаемый судоремонтный!
Ш а х м а т о в (Лятошинскому). Герман Александрович, вы спите, что ли?
Л я т о ш и н с к и й. Почему? Я думаю…
Р у р у а. Он мечтает… как утром окажется в Москве. И будет обедать в «Арагви». (Смеется.)
К а ш т а н о в. Говори прямо, пожар — это ваши недоделки?
Л я т о ш и н с к и й. Я же сказал — думаю.
Ш а х м а т о в. А вы, Герман Александрович, по-прежнему летаете на субботу-воскресенье в Москву?
Л я т о ш и н с к и й. Да.
Ш а х м а т о в. Я же вас предупреждал.
Л я т о ш и н с к и й. У меня в Москве мама. Ей восемьдесят три года. А мое заявление по собственному желанию вы не подписываете.
С а м а р и н. Я думаю, мы скоро решим ваш вопрос, Лятошинский.
Шахматов нажимает кнопку.
Тут же в дверях вырастает С и н и л к и н.
Ш а х м а т о в. Почему нет связи с «Челюскинцем»? Полчаса прошло.
С и н и л к и н. Принимаются меры.
Ш а х м а т о в. Соединитесь с Морфлотом. Попросите от нашего имени… Всем судам, что находятся поблизости, двигаться на помощь «Челюскинцу». Но главное сейчас — Троян! Мне нужен Троян!
С и н и л к и н. Сразу доложу, как связь появится.
Ш а х м а т о в. Спасибо.
Синилкин уходит.
С а м а р и н. А если не появится?
Л я т о ш и н с к и й. У Синилкина появится.
Ш а х м а т о в (понял, догадался). Руруа, вы успели дать радиограмму Трояну. Да?
Руруа кивает головой.
Вы знали раньше?
Р у р у а. Еще утром он радировал… Но тогда положение не было столь катастрофическим.
Ш а х м а т о в (поправляет). Тяжелым. (Вопросительно смотрит на Руруа.)
Р у р у а. Я дал команду держаться до последнего.
Пауза. В кабинет стремительно входит возбужденный С е р е б р е н н и к о в. За ним Л о м о в а, на которой, как говорится, лица нет.
С е р е б р е н н и к о в. Что это у вас за порядки, Роман Шалвович? О «Челюскинце» уже весь город говорит.
Р у р у а (опешив). Откуда?..
С е р е б р е н н и к о в. Доложили… Надо что-то решать, товарищи!
Ш а х м а т о в. Вы сообщали в министерство? В Москву?
Р у р у а. В общих чертах. Министр, знаете, привык мне доверять такие вопросы.
С а м а р и н. А вы, значит, не видите причин для тревоги?
Р у р у а. Профессиональная… выдержка, так скажем. А потом я как-то привык, что мой портрет на Доске почета уже пожелтел от времени. Кстати, висит он в Москве рядом с залом коллегии! Слева…
Ш а х м а т о в (тихо). Не откажите в любезности вернуться к делу.
Р у р у а. Зачем раньше времени паниковать? Мало ли что в океане бывает!
С е р е б р е н н и к о в. Вы не знаете наш город? Здесь каждая семья с морем связана.
Л я т о ш и н с к и й. Не понимаю, а к чему такая паника? И что, собственно, решать? Спасут их как миленьких.
К а ш т а н о в. А если не успеют? Если не смогут? Пожар-то на судне сейчас! А не к утру. И не к моменту согласования!
Л я т о ш и н с к и й. Так и я о чем говорю. Любим мы устраивать из всего проблему! Кто сейчас вообще так ставит вопрос — спасать людей или не спасать? Бред.
С е р е б р е н н и к о в. Спасти не только людей. Но и крейтинг. Возможность сдать в срок важнейшую стройку края. Порт. Это уже вопрос политический.
К а ш т а н о в (по привычке вечно спорить с Серебренниковым). А, у тебя и отлов беспризорных собак — тоже вопрос политический.
С е р е б р е н н и к о в. Все, что касается людей, — все вопросы политические! А вы, Лятошинский, не иронизируйте. Лучше подумайте, что сейчас в душе Нины Сергеевны. (Повернулся к Ломовой.) Ведь ее сын на «Челюскинце».
Л о м о в а (старается справиться с собой). Да… Валерик…
Ш а х м а т о в (снова берет радиограмму в руки, надевает очки, внимательно читает ее, перечитывает. В кабинете устанавливается глубокая тишина. Отложив радиограмму, Шахматов задумчиво и почти отрешенно смотрит в окно, потом тихо говорит). Троян только констатирует положение на судне.
Р у р у а (встал, горячо). Для пароходства спасение «Челюскинца» иностранцами — большой удар. Половину стоимости судна и груза мы должны заплатить спасателям. А крейтинг стоит десятки миллионов. Я уж не говорю о доведении сухогруза до порта. А они выберут порт не самый ближний. Это я вам гарантирую. Плюс стоимость последствий пожара…
К а ш т а н о в. Одного крейтинга достаточно… (Махнул рукой.)
Р у р у а (так же горячо продолжает). Что же получается? Мы остаемся без судна? Неизвестно, в каком состоянии крейтинг. И за обгорелые остатки пароходство должно еще платить…
С е р е б р е н н и к о в. Не забывайте, что на этих обгорелых остатках люди!
К а ш т а н о в. Михаил Иванович?
Шахматов не отвечает.
А Михаил Иванович? Решение-то вроде складывается.
Ш а х м а т о в (словно очнулся). Что? Какое решение?..
К а ш т а н о в (встал возбужденный, обводит жестом присутствующих). Мы, кажется, не расходимся во мнениях. Нина Сергеевна, конечно, за… Самарин… будем тоже считать — за. (Лятошинскому.) Не понял тебя, Герман Александрович! Конкретно?
Л я т о ш и н с к и й (махнул рукой). Пусть спасаются любыми средствами.
К а ш т а н о в (Руруа). А ты, Роман Шалвович?
Р у р у а. А-а! Не вешайте на Руруа клеймо человеконенавистника. Что деньги? Они как голуби! Чем больше бросаешь, тем больше возвращается!
К а ш т а н о в. Ну вот. Все за. (Почти смеется, довольный.)
Ш а х м а т о в (не сразу). За? За что?
К а ш т а н о в (как само собой разумеющееся). Приняли решение просить Морфлот рекомендовать капитану «Челюскинца» Ивану Максимовичу Трояну послать «SOS». Рекомендовать… (Поднял палец.)
Шахматов обводит взглядом сидящих перед ним людей. Молчит.
С а м а р и н. Что-нибудь не так, Михаил Иванович?
К а ш т а н о в (почти просит). Если насчет связи… так Синилкин добьется. Он такой!
Снова повисла пауза.
Ш а х м а т о в. Ну, приняли решение… А что изменилось?
К а ш т а н о в. Как — что?
С е р е б р е н н и к о в. Развязали Трояну руки!
Ш а х м а т о в. Капитан, и только он, имеет право послать «SOS».
Р у р у а. А мой приказ держаться?
Ш а х м а т о в. Морской устав важнее любого приказа. А за ваш приказ вас, Руруа, можно судить. Он незаконен. (Неожиданно быстро.) Кто это сказал, что мы развязали руки Трояну?
Молчание.
Кто?
С е р е б р е н н и к о в. Я.
Ш а х м а т о в. Они у него разве были связаны?
С е р е б р е н н и к о в. Ну если так судить, то…
Ш а х м а т о в (неожиданно). Предлагаю объявить Руруа выговор. Строгий выговор. (Пауза.) Роман Шалвович, вы понимаете, за что?
К а ш т а н о в. Михаил Иванович! Разве сейчас об этом…
Ш а х м а т о в. Руруа, я вас спрашиваю.
Р у р у а (тихо). Понимаю.
Шахматов поднимает руку, и его взгляд словно заставляет всех сделать почти одновременное движение. Все — один за другим — опускают глаза и медленно, но решительно поднимают руки. Действительно, в этом человеке есть что-то гипнотическое. Шахматов резко встал, быстро прошелся по кабинету. Распахнул дверь — немой вопрос туда, в секретариат. Опустил голову, медленно вернулся к своему столу. Все это время пауза. Глаза присутствующих следят за Шахматовым.