Ш а х м а т о в. Нет связи. (Всем.) А почему вы думаете, что они… Троян и его команда, меньше нас понимают размеры беды? Или, может, они не хотят жить? Этакие легкомысленные бодрячки? Все-таки стоит подумать — почему… Почему Троян не подает сигнала бедствия? Почему? Это сейчас самое важное!
С е р е б р е н н и к о в. Они бы рады дать «SOS»…
Л о м о в а. Извините, я выйду.
Шахматов кивает головой. Она быстро выходит. Шахматов встает из-за стола, бредет по кабинету, потом усаживается на стуле, в углу, как-то странно подобрав под себя ноги, съежившись. Привычная домашняя поза. Отрешенная и в то же время удобная для глубокой сосредоточенности.
Р у р у а (встает). Я должен быть в пароходстве. Я налажу связь.
Ш а х м а т о в (тихо). Сидите.
Руруа опускается на стул. Пауза.
Л я т о ш и н с к и й (обернувшись, Шахматову). Вы так на меня смотрите, словно я виновен в пожаре?
Тот не отвечает и не смотрит в его сторону.
Но ведь пароходство подписало акт о приеме «Челюскинца» после ремонта?
Р у р у а (тихо). Подписало.
Л я т о ш и н с к и й. Да! Да! Да! Наверно, на «Челюскинец» надо было ставить новый газогенератор, а не латать старый.
К а ш т а н о в (тихо). Думаешь, из-за него пожар?
Л я т о ш и н с к и й. За остальной ремонт я отвечаю. Мои мужики досконально все делают. До сих пор не понимаю, почему они меня не слушаются.
Ш а х м а т о в (остро глянув на него). Вы — обаятельный!
Л я т о ш и н с к и й (вскочил). Мы латаем, латаем и латаем пароходы. Чтобы край мог выдерживать все растущие темпы добычи рыбы. Миллионы километров перевозок. Когда пришли вы, Михаил Иванович, вы обещали, что это будет только год-другой. Теперь вы уезжаете в Москву… даже не подписав моего заявления об уходе.
С а м а р и н. Я же сказал. Решим, решим твой вопрос.
Л я т о ш и н с к и й. Ну в самом же деле! Станочный парк устарел. Стапеля перенабиты! Десять лет назад министерство дало мне деньги, документацию, кадровые возможности. А я не могу их реализовать! Тогда мне было сорок пять лет. Я был молод, красив, полон энтузиазма. А что я сейчас?
К а ш т а н о в. Не пыли, Герман Александрович. Судоремонтный наша гордость. Основной отряд пролетариата!
С е р е б р е н н и к о в. И под командой такого… извините, неврастеника.
К а ш т а н о в. Осторожнее, Николай Леонтьевич. Может быть, во всем Союзе нет второго такого Лятошинского.
Ш а х м а т о в (неожиданно Лятошинскому). Допустим, вы ушли с завода…
В кабинете сразу снова стало тихо.
Допустим? Хорошо?
Л я т о ш и н с к и й (насторожившись). Ну!
Ш а х м а т о в. Нет, не «ну». (С искренним интересом.) Как жить будете?
Л я т о ш и н с к и й. Тихо.
Ш а х м а т о в (подавшись вперед). Как, как?
Л я т о ш и н с к и й. Не надрываясь. Тихо. Не мучась каждый вечер, как утром пустить гидравлический пресс. Как переделать котельную, в которой, того и гляди, возможна авария. Да, да, именно в эту самую минуту. Когда я вам докладываю о своих душевных планах. (Воодушевляясь.) Вы же любите душевные излияния! Не понимаю, как можно быть инженером такого класса и одновременно… Вы, наверно, уже забыли…
С а м а р и н. Любопытно, любопытно…
Л я т о ш и н с к и й. Или вы и на прежних своих постах были в основном теоретиком? Генератором идей? И там были свои Самарины, Синилкины, которые претворяли их в жизнь. Так вот, судоремонтный, Михаил Иванович, вам был бы не по плечу! У нас директору надо знать самому, как из проволочек собирается дистанционное управление, и показать, если потребуется, и быть в курсе всех мировых новинок. Тогда основной отряд пролетариата, как выразился уважаемый председатель крайисполкома, готов за тебя и в огонь и в воду! В две смены и в три! Нет, «Челюскинец» горит не по нашей вине! (Сел, снова встал.) Может быть, я однобок. Но я люблю железки. Они надежнее! Прошу покорно извинения… за тон… Но только за тон! (Сидит, перебирает бумаги. Потом берет чью-то пачку сигарет и неумело закуривает.)
Пауза.
К а ш т а н о в (после паузы, примирительно). Ты что, сам не понимаешь, Герман Александрович? Что такое остановить судоремонтный?
Входит С и н и л к и н.
Ш а х м а т о в. Ну…
С и н и л к и н. Из-за шторма суда не могут быстро подойти к «Челюскинцу». Только к утру.
Ш а х м а т о в. Значит, настаивают?
Синилкин кивает головой.
Что Москва?
С и н и л к и н. Жду их решения с минуты на минуту.
К а ш т а н о в. Но ведь у военных есть и другие возможности.
С е р е б р е н н и к о в. Разрешите, я сам. Поговорю. Из своего кабинета.
С и н и л к и н (настойчиво). Решение будет с минуты на минуту.
Ш а х м а т о в. Связь с Трояном?
С и н и л к и н. Налаживается. Разрешите. (Подходит к стационарному селектору, включает эфир.)
Слышны бесконечные радио и радиотелефонные разговоры пароходства, крайкома, Москвы, далекие и рядом звучащие голоса на русском и других языках, все чаще повторяющие название сухогруза «Челюскинец».
Во всяком случае, сигнала бедствия с «Челюскинца» в эфире нет. (Уходит.)
К а ш т а н о в. Держится, чертяка!
С е р е б р е н н и к о в (про себя). Да, любопытно…
С а м а р и н (не сразу). Мне вот только одно любопытно… Почему же все-таки Лятошинский сдал сухогруз с сомнительным газогенератором?
С е р е б р е н н и к о в. Нужно было — и сдал!
С а м а р и н. А все-таки любопытно, почему же «Челюскинец» вышел в море?
Р у р у а (вскочил). Потому что я танцевал у него на голове. Крейтинг надо везти? Надо! Не самолетом же! «Челюскинец» самый большой сухогруз пароходства. Каждый день его простоя…
С е р е б р е н н и к о в. Или ремонта…
Р у р у а. …обходится государству в восемьдесят тысяч рублей, а мы будем ждать генератор из центра? Три месяца! А-а! Не смешите меня!
С а м а р и н. А вас после строгого выговора еще можно рассмешить? Завидный характер. Легкий!
С е р е б р е н н и к о в (настороженный жесткостью тона Самарина). Юрий Васильевич, тебя вроде бы еще пленум-то не выбрал?
Ш а х м а т о в (встал, пошел по кабинету, снова стало тихо). Роман Шалвович, почему я не знал о ваших сомнениях, когда принимали «Челюскинец» после ремонта?
Р у р у а. Не надо…
С е р е б р е н н и к о в. Ну, товарищи!
С а м а р и н (перебивая Серебренникова). Сначала вы, Руруа, даете команду держаться. Так? А через каких-то три часа соглашаетесь, что лучше послать «SOS».
Р у р у а. Меня убедили.
С а м а р и н. Значит, каждый раз, принимая решение, вы заранее готовы через полчаса с ним не согласиться?
С е р е б р е н н и к о в (встал). Это мы ставили перед пароходством конкретные задачи. И Руруа их выполнял. Как дисциплинированный человек. Он доложил мне о состоянии сухогруза перед выходом в океан! И я дал добро на выход. Я! Из-за чрезвычайности обстоятельств.
С а м а р и н. Рассчитываете — порт все спишет?
С е р е б р е н н и к о в (спокойно). Спокойно, Юрий Васильевич, я понимаю, что край… всех нас… ждет новая эра… Но пока мы с вами…
С а м а р и н. Я просто хочу понять, почему все это произошло? Почему наши товарищи оказались такими легкомысленными людьми? А ведь не дети. Далеко не дети! И тысячные коллективы у всех на руках. Колоссальная власть! Что же произошло? (Резко встал, но столкнулся взглядом с Шахматовым, который тихо стоял у окна, у колышущейся под ветром белой занавески.)
Ш а х м а т о в (спокойно, замкнуто). Не то, Юрий Васильевич. Не то. Почему «не произошло» с нами? Не произошло самого важного! (Оглядел всех присутствующих и сел в кресло.)
С а м а р и н. Только не волнуйтесь, Михаил Иванович… Прошу.
Ш а х м а т о в (тихо). Все вы отдали огромный кусок жизни, колоссальную энергию, талант, терпение, мужество… И наш порт построен за три с половиной года. Невиданные сроки. Создан! Сделан! Государство обрело второе дыхание. Иностранцы смотрят на нас как на чародеев. Волшебников! Это ведь не шутка, что наш край равняется четырем Франциям. И мы можем, мы в силах сделать его еще счастливее! Или нам по плечу только одна сверхстройка? Один рывок в жизни? А что дальше? Назад, что ли? Почему же оказалось, что сами мы не стали на голову выше, ответственнее, строже. Мы с вами? Почему не произошло с нами такого же чуда, как со стройкой порта? Ведь это же удивительно! Что я сегодня услышал. Хорошо ли вам всем живется? Именно вам? А? Каштанов? Николай Леонтьевич? Руруа? Довольны ли вы собой? В ладах с совестью? Вам… вам… вольготно, весело… свободно на Руси?
С а м а р и н. У Некрасова… наоборот…
Ш а х м а т о в. Что наоборот? А? (Поправился.) «Свободно, весело, вольготно на Руси…»
Все молчат, кто-то вздохнул, Шахматов резко махнул головой, словно ему тесен воротник. Самарин напряженно посмотрел на него, но Михаил Иванович справился с собой.
Ничего, ничего… Сейчас пройдет.
К а ш т а н о в (не поняв полунемого диалога Шахматова с Самариным). Я, знаете… Мое дело обычное в крае. Вообще-то я высоким словам не доверяю… У меня что конкретно, на повестке? Чтоб в городе чистота и порядок. Побелка города к Первомаю. Собак беспризорных отловить… И то вот с Серебренниковым воевать приходится. Ну, чтобы там дворники работали. Чтобы картошку завезли. Придет время — чтобы зерно убрали. Благо, что у нас в крае посевных площадей не много… Да ну вас с высокими материями! У меня жена молодая! Мальчонке шестнадцать! Кому они без меня нужны? А от высоких материй до инфаркта — это самое прямое дело!
Л я т о ш и н с к и й (Каштанову). Вы не прибедняйтесь. Вы по-старому, можно сказать, губернатор края! Да такой, что кости у нас иногда трещат.