С е р е б р е н н и к о в (оглянулся, тихо). Ну, тебе, Михаил Иванович, до Ленина, конечно, далеко. Но бывает и хуже.
Ш а х м а т о в. А нам хуже нельзя! Вы не беспокойтесь, Николай Леонтьевич. Я знаю вам цену. Вы человек — идейный. Хотя против ваших идей я буду биться до последнего.
К а ш т а н о в (про себя). Это точно. Идейный… А мы не всегда.
Ш а х м а т о в. Вы думаете, все наши недостатки в экономике? В неурожаях? Они в том, что мы с вами не всегда понимали, на что способен наш человек. Когда подводили нас наши люди? В войну? В разрухе? На целине? В атомном подвиге? Не было этого. Человек совершенен! И если какой-то человек слаб — его жизнь бессмысленна, то виноваты в этом и мы. Мы! И не надо этого бояться! Мы никогда не боялись правды! Мы! Мы сами добровольно взяли на себя ответственность вести народ. Быть самой передовой партией в мире.
Вбегает С и н и л к и н, за ним Л о м о в а.
Все невольно устремляют на них глаза.
С и н и л к и н. Есть возможность связаться с греческим траулером. Он в сорока километрах от «Челюскинца». Прикажете просить греков спасать Трояна?
Ш а х м а т о в (смотрит на него, не узнавая). Что вы сказали? Просить?.. Спасать Трояна?
С и н и л к и н (отступает к двери). Понял. Я все понял. Зато определили их место нахождения. (Уходит.)
Пауза. Дальнейший разговор идет медленно, тягуче, почти бесстрастно. Ждут. Напряжены. Думают о другом. Идет время…
С е р е б р е н н и к о в (вернулся за стол, помолчал, вздохнул). Давно я хотел, чтобы напротив меня сидели настоящие, кремневые мужики. Были такие в моей молодости! В этих стенах были. Если что умею, у них научился. Дорого они платили за свою самостоятельность… (Посмотрел на Шахматова, тот молчит.)
К а ш т а н о в. Я их тоже помню. Не любили они тебя.
С е р е б р е н н и к о в. За силу не считали, а потом оказывалось поздно. Вы тут мне прямо в глаза говорили, что я во всех бедах виноват. Не мне судить. Слишком большую власть в крае взял? Может быть… Только откуда эта власть? Вы мне ее отдали! Я же вас, каждого, поштучно подбирал. Вы же — мастера. Таланты! В Москве каждый из вас и ту же машину, и деньги, и положение… все бы имели! (Пауза.) Я из-за жены вас домой не приглашаю. А вы бы посмотрели, как я живу. Шофер Санька смеется: «Вы бы, — говорит, — Николай Леонтьевич, гарнитур бы, что ли, купили? Вам достанут!» А я знаю, что на своем клеенчатом диване так и помру. Потому что другой веры у меня нет. Здесь одно говорить — дома другое. Здесь к мировой революции призывать, а самому с женой барахлом квартиры и дачи набивать. Деток «Жигулями» к свадьбе одаривать!
К а ш т а н о в (вскочил). Намекаешь, что я Алешке своему машину купил? Грешен. Только ты никогда не поймешь! Что такое сына на старости лет заиметь…
С е р е б р е н н и к о в. Вот, вот, люди видят! Все видят…
К а ш т а н о в. А мы не монастырь с тобой строим! Не схиму принимали!..
С е р е б р е н н и к о в (неожиданно печально). Страшно вас одних оставлять. Да… Мне уже недолго осталось жить. Хорошо, хоть напоследок довелось подноготную о себе узнать. Из ваших уст. Я, может, из всего края только одного человека не мог раскусить. Нет, не тебя, Михаил Иванович. Ты — сегодня здесь, завтра там. А Трояна! Я, может, из-за спора с ним и уходить-то отсюда не могу. Не доспорили мы еще с ним! Не верю я во всякие его социальные эксперименты. Набрать всякой дряни в порту и сделать лучшим судном пароходства. Я не о твоем сыне говорю, Ломова. Я в принципе!
Л о м о в а. Теперь-то, кажется, уже доспорили…
С е р е б р е н н и к о в. Все равно не верю!
С а м а р и н. Что ж вы замолчали?
С е р е б р е н н и к о в (словно освободившийся, даже помолодевший, подошел к окну). Неужели и в городе так же, как вы, обо мне думают? (Пауза.) Какая же власть нам партией дана! А тут сотни тысяч людей… У каждого свой мир, смысл жизни… (Тихо.) Какая же ответственность… перед людьми! Хотя бы перед той же Ломовой!
Л о м о в а. Ты же сам начал, Николай Леонтьевич… Я же знаю!
С е р е б р е н н и к о в (перебивая ее, почти гневно). Ничего вы не знаете! Устал я! Сколько лиц перед глазами стоит. Кажется, протяни руки, они как живые… Ушедшие, живые, будущие… А живой-то только земля остается. Край наш… Ясный. Зеленый. Могучий. Какие там к черту Франции! (Резко повернулся.) Выполнит Троян свой долг. А если погибнут, погибнут геройски.
Шахматов внимательно смотрит на сидящих перед ним членов бюро.
(Тихо.) Вы — образованные… умные… молодые… Вам еще все кажется просто. Ни ошибок, ни грехов за спиной. Ну что ж, давайте. Давайте. Только не дай бог, если что случится. Когда без сверхгероизма не обойтись… То ведь народ прямо спросит вас: «А те ли вы люди? Чтобы в грозное время нами командовать?» Что вы ответите?! Или опять будете искать, за чьей спиной спрятаться? На кого вину свалить?
Ш а х м а т о в (неожиданно). Нет…
С а м а р и н (настороженно). Что «нет», Михаил Иванович?..
Ш а х м а т о в (после паузы, удивительно открыто). Не будем прятаться. (Смотрит на Серебренникова.) Я не имел права кричать на вас, Николай Леонтьевич. Да, да… У каждого свой смысл жизни… Свой мир… Все разные. И неудобные. И безразличные! Иногда удивительные люди. Но кто-то должен! Кто-то обязан любить этих людей. Всех… Всяких. Живых… (Тихо, почти про себя.) Любить — это необычайно трудно. Но это главный, верховный труд члена партии. А если не можешь? Тогда действительно имей дело только с железками. Я понял, понял, спасибо… Простите меня. Простите.
Л о м о в а. Да что с тобой, Михаил Иванович? Слезы, что ли…
Ш а х м а т о в (тихо). Как я вам в глаза посмотрю, если…
Л о м о в а. Не надо! Я тоже морячка. И отец у меня был моряк. И муж. И сына я знала куда провожала. На что.
Быстро входит С и н и л к и н. Кладет радиограмму на стол Шахматова.
С и н и л к и н. Только что передали…
Ш а х м а т о в (читает, молчит). А где ее подобрали? Где греки?
С и н и л к и н. Теперь уже в пятидесяти километрах от прежнего места нахождения «Челюскинца».
Л о м о в а. Спаслись?
Ш а х м а т о в (механически отвечает). Греческий рыболов «Бейкос» поднял на борт одноместную спасательную шлюпку. С врачом-стажером. С Волнухиной.
С а м а р и н. Жива? Лена?
Ш а х м а т о в. Жива. Они посадили ее в шлюпку. Дали полный запас пресной воды.
Л о м о в а. А сами?
С и н и л к и н (видя, что Шахматов не может отвечать. Пауза). Шлюпка только на одного человека. Она на несколько минут пришла в сознание.
К а ш т а н о в. Спасти хотя бы женщину… Это Троян!
С а м а р и н (тихо). Это Троян.
Пауза.
Л о м о в а. Ну вот и все. Как просто.
Р у р у а. Пойдемте, Нина Сергеевна.
С и н и л к и н. Я вызвал врача.
Л о м о в а. А ты…
Р у р у а. Нина, я побуду с тобой…
Идут к двери.
С и н и л к и н. Москва передала. (Положил на стол листок.)
С е р е б р е н н и к о в (взял бумагу со стола Шахматова. Читает, а затем вслух). Москва одобряет решение Шахматова… связанное с «Челюскинцем». (Синилкину.) Это вы запросили Москву?
С и н и л к и н. Я.
С е р е б р е н н и к о в (оценивает). Понятно. (Снова в бумагу.) Одобряет… Доверяет бюро… И кадровые вопросы тоже…
С и н и л к и н. Об этом в телефонограмме не сказано.
С е р е б р е н н и к о в. Не все пишется, что подразумевается.
Ш а х м а т о в (тихо). Подразумевать больше нечего.
С и н и л к и н (обращаясь ко всем, стараясь не смотреть в лицо Шахматова). Надо бы людям что-то сказать…
С е р е б р е н н и к о в. Сейчас решим. Идите.
Синилкин уходит. Каштанов поднялся.
К а ш т а н о в. Так уж полагается. Почтить…
Один за другим встают остальные, кроме Шахматова, который, кажется, не замечает никого.
С е р е б р е н н и к о в. Садитесь, товарищи.
С а м а р и н (про себя). Нет. Не могу себе представить… Я ведь с детского дома с Ванькой Трояном дружил. На флоте в войну юнгой служил. Вы не знаете, что такое в детском доме старшего брата иметь!
Л я т о ш и н с к и й. Вспоминать потом будете, Юрий Васильевич.
К а ш т а н о в. Я лично готов ответить. И перед пленумом.
С и н и л к и н (входя). Михаил Иванович, там на площади… Неспокойно. Что прикажете?
Ш а х м а т о в (коротко посмотрел на него, обвел глазами присутствующих, неожиданно спокойно). Я иду к ним…
Идет к двери, за ним встревоженный Синилкин. Все смотрят вслед Шахматову. Тот оборачивается на пороге.
Я доверяю вам… (Хотел сказать еще что-то, но сдержался и быстро широким, уверенным шагом ушел.)
За ним Синилкин. Пауза.
С е р е б р е н н и к о в (не смотря на молчащих членов бюро, встал). Здесь, конечно, не все… Но, я думаю, отсутствующие члены бюро крайкома поддержат нас. Вынесем разговор на пленум. Доложим в Москву. Но общее мнение сейчас выработаем. (Вдруг тихо рассмеялся.) Оказывается, мудро Москва поступила, дала нам право самим решать. (Вздохнул.) Первое — предлагаю, товарищи, за противопоставление себя бюро крайкома партии, за несвоевременное принятие мер по спасению «Челюскинца» вынести Шахматову Михаилу Ивановичу… строгий выговор. С занесением в учетную карточку. (Молчание.) Ну, это ведь — по-божески! (Молчание.)
Пауза.
К а ш т а н о в (резко встал, почти отбросил стул. Подошел к окну). Включите селектор… Может, еще что узнаем…
Лятошинский включает селектор. По селектору слышатся малопонятные переговоры. Долгая пауза.