(Поднимает бокал.) Выпьем! Не чокаясь…
А г л а я (тихо). Я ее никогда не забуду. За дочу… За Тоню мою… (Наливает себе.)
Т о н я. Мама, тебе же нельзя.
А г л а я. За нее, за божью заступницу, не выпить — грех!
У с т и н ь я К а р п о в н а. Ну и пей! Молча!
Г о л о щ а п о в. Она не божья заступница. А одна из первых комсомолок в крае.
В ы б о р н о в (примирительно). Помню. Она еще красную косынку носила. Женотделка!
А г л а я. А мой Серафим хотел о ней очерк написать… Поехал, знаете, к ней, и… (Замерла, почувствовав общее недоброе молчание.)
В ы б о р н о в. Мать не любила, чтобы о ней писали. «Да что я, — говорила, — время такое!»
С и р ы й (про себя). Какие люди — такое время!
А г л а я. Вот крест — праведница была! Вот крест!
В ы б о р н о в. Да, да! Не вы одна… Многие так говорят: «Праведница». Хоть и старомодно как-то… А по сути, правильно…
С и р ы й. Вот именно — по сути… Ну!
Все выпили.
А г л а я. Вот я, например, можно сказать, ей дочь доверила! Как в божьи руки отдала! (Просительно.) Выпьем еще раз за нее! (Тянется к бутылке, быстро наливает, стараясь не смотреть ни на кого.) Да я ж… не за себя! А мой Серафим, он хотел…
Г о л о щ а п о в. Знаем! Слышали… И про Серафима твоего, и про тебя. Тут все-таки серебряная свадьба! Мать говорит!
В ы б о р н о в. Кронид Захарович. Ну! (Демонстративно ухаживает за Аглаей, которая чему-то тихо смеется, но еще осторожно, неуверенно.)
Гей незаметно выходит из-за стола, потом, позвонив из кабинета, подходит к Выборнову с открытой папкой. Выборнов заглядывает в нее. Все, примолкнув, наблюдают за государственной деятельностью.
В ы б о р н о в (морщась). Не к спеху!
Г е й (тихо, но настойчиво). Как раз наоборот! Через час-полтора будет поздно. (Наклоняется к Выборнову, говорит что-то на ухо.) А так мы успеваем!
Выборнов надевает очки, быстро, с одного взгляда, оценивает текст и так же быстро подписывает. Гей тут же исчезает из столовой.
А г л а я (пристально смотрит вслед Гею). Какой симпатичный молодой человек. Очень Серафима моего напоминает.
У с т и н ь я К а р п о в н а. Смешной человечек. Служивый. (Вздыхает.) Да! Заорганизовали народец-то. Крепко заорганизовали!
А г л а я. Надо за него выпить!
К а л е р и я. Ого, куда заглядываетесь, Аглая Андреевна!
Г о л о щ а п о в. Что мать. Что дочь.
А г л а я. Можно из той красивой бутылочки? Я разное пробовать люблю!
С и р ы й. Ну-ну… Чуть позже…
В ы б о р н о в. Ну, что замолкли? Свадьба так свадьба! Если никто не хочет сказать, тогда, может, я?
У с т и н ь я К а р п о в н а. И тебе будет слово! А пока мать говорит… Спасибо тебе, Геннадий Георгиевич, что не забыл нас! Низкий поклон тебе, что и в немощи душевной ты к Павлуше голову приклонить пришел! Такие вещи навек люди помнят! Спасибо! (Кланяется в пояс.) Выпей! До дна! За тебя, Геннадий Георгиевич!
Все выпивают.
А теперь хочет сказать мой сын! Жених! Молодой купец! Пав Родионов Важнов!
В а ж н о в (встает). Дорогие мои! Родные мои!.. (Поворачивается к Выборнову.) Как в песне поется: «За все, за все, за все тебя благодарю…»
Г о л о щ а п о в (смеется). Дальше там несколько не на тему!
В а ж н о в. Можно я тебя поцелую, Георгиевич?
С и р ы й (обнимает Аглаю за плечи). Ты ешь, ешь… Закусывай. Дорога дальняя!
Г о л о щ а п о в (тихо пропел). «Дорога дальняя, казенный дом…»
А г л а я (вскочила). Нет! Нет! Не хочу…
У с т и н ь я К а р п о в н а. Ты что орешь? Оглашенная!
В ы б о р н о в. Успокойтесь, Аглая Андреевна! Успокойтесь! Никто вам здесь зла не желает…
А г л а я (резко). Не желает зла? Мне? Они? (Хохочет.)
К а л е р и я (Выборнову). Алкогольный психоз. Типичный… Может, даже хуже!
С и р ы й (тихо, Аглае). Ну ничего, ничего! Поплачь мне в плечо, полегчает. Поплачь!
В а ж н о в (продолжая речь). Ну, есть. Есть недостатки. Только вот РАПО, например, как я понимаю, — это новая эра. «Помоги слабым хозяйствам!» Там ведь тоже советские люди живут!
А г л а я (вырываясь из рук Сирого). За советских людей!
В а ж н о в (сбившись). Заинтересуй партнеров! И… и…
В ы б о р н о в. Не надо, Павлуша, отчета.
У с т и н ь я К а р п о в н а (решительно). Да что это такое? Третий день из-за ваших… государственных дел свадьбу сыграть не можем!
Все негромко, стеснительно смеются.
А молодые-то, посмотрите, как на винте! Крепко они друг дружку любят! Лидуша про себя — как только раньше цари, бывало, говорили: «Мы с Павлушей отчитались! Мы с Павлушей на бюро решили!» Горько! Ну! Еще раз — горько!
Лидия целует смущающегося Важнова. Все осмелели, смеются громче.
А г л а я. Да разве так целуют любимого мужа! Дали бы мне! (Лезет через стол к Важнову, ее пытаются остановить.) Да что вы меня хватаете! Мне же больно! (Дорвалась до Важнова и целует его взасос.)
Л и д и я. Уйди от него! Прочь! Да уведите ее кто-нибудь!
А г л а я. Ну, теперь понимаешь? Почему Серафиму моему никто, кроме меня, не нужен был?!
У с т и н ь я К а р п о в н а. Посадили тебя за стол с порядочными людьми! Так не кобенься!
В ы б о р н о в. Аглая Андреевна, разрешите, я за вами поухаживаю?
Все оценили жест Выборнова.
А г л а я. А? Руки-то коротки стали, Устинья Карповна? Не тобой сюда звана! Небось повыше тебя власть в Туреевке нашлась. И повыше вон его, бугая лысого!
Г о л о щ а п о в. О ком это она?
К а л е р и я. Не о тебе, успокойся.
Г о л о щ а п о в. И непонятно — почему «лысого»?
А г л а я. Меня, может, Геннадий Георгиевич совсем на том свете нашел! И сюда, под ручку, через весь город вел! Чтобы весь город видел! Как жена Серафима Полетаева… Чтобы все смотрели, как жену самого Полетаева… (Не может говорить.)
Сирый снова усаживает ее рядом с собой, что-то говорит, успокаивает.
Пауза.
У с т и н ь я К а р п о в н а. Мы тебя, Аглая, знаем. Помним! И Серафим твой не чужой в этом доме был. Мало ли что в жизни бывает. Только и ты праздника нам не порть. Сиди. Ешь. Пей. Мы люди широкие, спокойные. Наливайте. Закусывайте. Эх, не поверите, люди добрые! А у меня самой никакой свадьбы не было. Ни простой, ни серебряной. Никакой. Мужика-то своего я, правда, помню. Но уж смутно-смутно… (Подмигивает Выборнову.) Эх, Георгиевич, ты же знаешь, кем я только за жизнь не бывала! И лавкой заведовала, и при раскулачивании присудыркивала, и радио по тайге проводила. А Павлушку вон куда подняла! За Советскую власть! Вот за что я сейчас выпью! (Пьет.)
Г о л о щ а п о в. Раз на то пошло, дайте мне сказать. Я здесь как-никак Советская власть. Меня народ выбирал. Ну, всякое бывает. Промашки, осечки, ошибки… Но ведь главное-то, главное… Ради чего живем? Вот и хочется от всей души Геннадию Георгиевичу сказать… Ругай ты нас! По шеям! В бога-душу мать! Давай! Тебе — все можно! Но ведь и сделано сколько? А? Ну хотя бы… из последних? Ветку железнодорожную провели! Скажи, нет?
Л и д и я. Большое облегчение людям!
С и р ы й (мрачно). И буфет на станции.
Г о л о щ а п о в. А элеватор? Самый крупный в области.
Л и д и я. И продленка в школе.
У с т и н ь я К а р п о в н а. А асфальт? От площади нашей и прямо до рынка.
Л и д и я. Его сейчас просто под снегом не видно!
Г о л о щ а п о в. А киношка? А два магазина? Аж на окраине! А станция техобслуживания? А Дом быта? Все! Все! В бюджет района! Все в одну копилку!
С и р ы й. А как же! В одну копилку. В один, так сказать, мешок. Да только с мешком нашим что-то неладно. Толи мыши погрызли? Толи хуже, крысы завелись. А мы, такие младенцы, за головы хватаемся: «Ах, люди добрые, что делается! Отсюда сыплется, там уворуют, здесь припишут… Там сгноят… Здесь пропьют!» Ну а мы, хозяева жизни, народу отвечаем твердо: «Спокойно работайте, товарищи! Это, мол, мелочи, ерунда! Главное, в наших руках — власть! А на это мы все положили, так сказать… с прибором!!»
Г о л о щ а п о в. Это с каких пор власть-то в твоих руках? А? И не потребляй… лишнего! Тоже мне… «с прибором»! Дети тут! (Кивнул на Тоню.)
С и р ы й (отмахнулся). Да ведь сколько в мешок ни клади — прибавка-то небольшая! Загадка? Загадка! Но люди-то живые! Или нет? Они все видят… И дети тоже. Все! И не только у нас в районе. Ты, Георгиевич, с высот своих признайся. Ведь целые учреждения с ведомствами под золотым дождем жируют! Да еще надо — сами дырки просверливают. Чтобы побогаче текло!
В ы б о р н о в. Ну, ладно, ладно… Про верх я знаю… У тебя-то самого… мешок не рваный?
С и р ы й (смеется). Я — хозяин.
В ы б о р н о в. Хорошо, пусть хозяин. А какой? (Показывает на Голощапова, Важнова.) Как он? Или как он?
С и р ы й. Другой! Ты меня с ними не равняй! (Усмехнувшись.) У меня каждый год хлеб! Не то что у других! Животноводство, а у других падеж. Четыре тысячи двести литров на корову, а у других — две с трудом. Только все равно я у них кругом виноват. Виноват, что с жильем почти хорошо. «Не переманивай людей у слабых хозяйств лучшими условиями жизни!» Еще виноват, что гостиница, Дом культуры, детские сады — два! «Создаешь себе ложный авторитет, идешь за народом. Хвостизм!» Виноват, что доход…
Г о л о щ а п о в. Три миллиона…
С и р ы й. Извини! С половиной! Готов нести любое наказание!
К а л е р и я (с усмешкой). Мы его так и зовем: «Суворовский куркуль»!
С и р ы й. Ага! Или проще — «шут гороховый»! Вот и вся слава… (Голощапову.) А ты у меня все равно ни хрена не получишь!