ай и с тобой выпьем, Аглая! За все хорошее!
Л и д и я. А с Серафимом, может, и перегнули. Бывает. Но мы с Павлушей наблюдали за этим вопросом…
Г о л о щ а п о в. Ага! (Тихо.) В подзорную трубу… с Карловарских гор!
У с т и н ь я К а р п о в н а (словно и нет Аглаи). Свой ты для нас, Георгиевич! Ты, например, кто? Государство! А для нас кто? Для меня? Генашка! Иль забыл, как я тебя от медведя спасла! (Молодо хохочет, прикрываясь платком.)
С и р ы й. Ты уж, сватья, совсем приперла гостя — аж в краску вогнала!
Т о н я (матери). Не надо больше… Пойдем отсюда. Не реви.
А г л а я. Никуда я не пойду! Раз в жизни за человеческий стол села… Вон еще икорки ихней не попробовала!
Т о н я. Мама! Ведь стыдно!
А г л а я (резко). А тебе старуху обирать было не стыдно?
Т о н я. Ты что? С ума сошла? Дура!
А г л а я. Послушайте, мать для нее уже дура! Хороша! Я тогда все Геннадию Георгиевичу расскажу!
В ы б о р н о в. Не надо, Аглая Андреевна! Не надо ссориться!
Т о н я (почти насильно волочит мать на кухню, к умывальнику). Идем! Посмотри! Посмотри! На кого ты похожа!
А г л а я (уже пьяная). Ты заботишься о своей мамочке? Да? Что я не напудрилась?
Тоня пытается увести мать на кухню.
К а л е р и я (с болью). Ах, какая красавица была! Уж замужем, уж родила. А все — невеста с картинки!
Г о л о щ а п о в (тихо). Пожалела? А меня не жалела, когда я тут… мелким бесом…
К а л е р и я (равнодушно). А не надо — бесом. Тем более — мелким!
А г л а я (входит). Гранит! Родненький! Какой ты красивый! Только Серафим мой красивее тебя был… А теперь ты — всех краше! Я про Серафима больше не буду! Мой муж… Он никому зла не желал! Он хотел, чтобы все было радостно, светло, справедливо! Ну как в сказке! У меня вообще с ним не жизнь — сказка была! Так на земле не бывает! Только на небесах! Я теперь точно знаю!
У с т и н ь я К а р п о в н а (мрачно). Лидуша, подавай горячее… Подавай что-нибудь!
А г л а я. Шла я сюда и знала, что увижу необыкновенного человека. И не разочаровалась! (Неожиданно Выборнову.) Давайте выпьем с вами на брудершафт?
Т о н я. Ма…
В ы б о р н о в. Лучше в следующий раз.
А г л а я. В Москве? Да? Вы приглашаете меня к себе? (Всем.) Вы слышали? Нет, налейте мне из той вон бутылки! Я люблю пробовать разное… (Тоне.) Я твоим счастьем счастлива! А ты доброго слова для меня не найдешь! Ты будешь жить в самой Москве! Под стенами Кремля! Сколько миллионов людей во всей стране мечтают об этом. (Выпила.)
У с т и н ь я К а р п о в н а. Ты пельмени не обходи! Закусывай!
А г л а я. Действительно, девочке нужно сменить обстановку. Ведь столько лет прожить с полоумной старухой! Ведь правда? И притом — одной! Уж какие тут будут нервы…
В ы б о р н о в. Учиться ей надо…
А г л а я. Как ты, доченька, должна быть благодарна мамаше Геннадия Георгиевича! Что она тебя приютила в страшный час! Как ты там хорошо питалась! А нам с ребятами десятку жалела!
Т о н я. Разве я ребятам…
А г л а я. Пустые бутылки одни отдавала! И то из-под масла! А их мы-ыть!
У с т и н ь я К а р п о в н а (со слезами). Да не тарахти ты! И так все кувырком. У людей свадьба — свои дела!
В а ж н о в (махнул рукой). Какая тут уж свадьба! На поминки больше похоже! (Решился.) Хозяин так хозяин! И чтобы никто не встревал. (Властным взглядом оглядел стол.) Оправдываться я не хочу! С домом этим! Отдам я его, конечно… Отдам!
У с т и н ь я К а р п о в н а (тихо). Павел…
В а ж н о в. Маманя! (Широкий жест.) Под детский дом отдам!
Г о л о щ а п о в (усмехнулся). Уж лучше — под музей! Этнографический!
У с т и н ь я К а р п о в н а (тихо, но весомо). Сы-ы-ын…
В а ж н о в (отмахнулся). Спрашиваешь, как все получилось, Геннадий Георгиевич? А ведь все честно выполнял! Все по линеечке! С тебя, так сказать, пример брал! Твои указания да постановления проводил! И с Серафимом… Тоже… Твоими методами дело провели! Думали, одобришь!
В ы б о р н о в (тихо). Может, и одобрил бы…
В а ж н о в. А вот теперь перед дочкой Серафима на колени готов встать! Перед Аглаей той же… Вроде и ты и я… А жизнь-то не вернешь обратно! И разве в одном Серафиме Полетаеве дело! Поверили нам с тобой, Георгиевич! Душу, руки, мысли — все готовы были отдать. А мы по этим рукам — не смейте! Не ваше! Сами! Опять — «сами»! А свято место пусто не бывает! Если идея отобрана! Душа! Вера, что ты именно нужен… То что остается мужику? Деньги делать! Или пить? Рынок вперед идет! Ты — мне, я — тебе! Рынок!
Г о л о щ а п о в. Давить надо было в самом зародыше, а не демократию разводить.
В а ж н о в. Я и давил! У меня все маломальские начальники в выговорах как черемуха в цветах! До того мы с тобой додавили, что он один… (показывает на Сирого) у нас и выжил, остался!
С и р ы й. Да! Меня хоть в Красную книгу заноси!
В а ж н о в (резко). Я по большому счету… По-человечески говорить хочу!
А г л а я. Ведь когда выпьешь, всегда поговорить хочется? Да?
Г о л о щ а п о в (Важнову). Ну, давай, давай, мужичок, кайся! Коммунист с сорокалетним стажем!
В а ж н о в. Да, коммунист! И мужик я еще, оказывается! Обыкновенный русский мужик. Мыкался я по жизни, пока тебя не встретил. Не поверил! (Пауза.) А мужик-то он верный! Верный… Он все стерпит! Всю твою политику, Георгиевич, как свою проводил! И жесткую и демократическую! И черную и волюнтаристскую… Всякую! Но проводил! Ласкали меня, прорабатывали, награждали! Ты не забывал… А я все проводил и проводил! Я же тебе служил! Твоими мыслями, твоими словами жил… Думал, придешь ты, скажешь… Одобришь!
В ы б о р н о в (тихо). Я и одобрил, что дом решил отдать!
В а ж н о в. Разве в доме одном дело!
У с т и н ь я К а р п о в н а. Ив нем! И в нем! Смотри, Павлушка!
В а ж н о в. А я вам, мамаша, не Павлушка! И вам, Георгиевич, — тоже! Я не тот пацан, кому ты энгельсовскую книжку сунул, на фронт провожая… Лиха я навидался, при тебе и без тебя… И еще навидаюсь! Вы там все о какой-то самостоятельности, о правах каких-то особых говорите! А для чего тогда в одной области — про Москву я уж и не говорю — целая армия «указательщиков» да «проверяльщиков» сидит?! Крепкие, тертые ребята — ничего не скажешь! Враз голову открутят! Я вот сколько здесь сижу, столько про эту свободу да самостоятельность слышу! Значит, я должен был бы уж таким свободным, таким самостоятельным стать!.. Куда там какому-нибудь Стеньке Разину! Ты мне объясни! Объясни! В чем же эта моя новая свобода? Поддакнуть кому надо погромче? Облобызать начальство покрепче? Снова район ломать? Людей? Ты мне по совести скажи — как нам теперь дело-то вести?
С и р ы й. А чего совесть-то? А нужна она кому? Я вот в анкете на много вопросов отвечаю! Только меня что-то никогда не спрашивали: «А ты человек порядочный? С совестью? Отдашь ли за людей последнее? Хотя бы за тех, кого по жизни вести решился?!»
В ы б о р н о в (тихо). Отдам.
Пауза.
В глубокой тишине слышны осторожные шаги Г е я, который подходит к Голощапову.
Г е й. Кронид Захарович, вас к телефону.
Г о л о щ а п о в. Меня? (Смотрит на жену.) Кто? Кто меня к телефону?
Г е й. Очень солидный голос. Представиться никак не захотел.
Идут в кабинет Важнова.
В ы б о р н о в (подходит к плачущей Тоне). Со мной поедешь.
Т о н я. Куда уж… Девичий век мой кончается. Замуж надо. Петьку с малышкой брать.
В ы б о р н о в. А мать?
Т о н я. Не знаю. Рук ли достанет?
В ы б о р н о в. Мать же…
Т о н я. Я же сказала — рук ли достанет? Чего пустое обещать!
В ы б о р н о в. Взрослая ты.
Т о н я. Что ж, теперь власть над нами будете показывать? Ваш черед пришел? Только ваша-то власть еще пострашнее! Мать ваша говорила: «Власть без совести — бессовестная…»
В ы б о р н о в. Как?
Т о н я (настойчиво). «Совесть без власти — бессильная!»
Г о л о щ а п о в (входит, долго смотрит на Важнова). Пав Романов? Ты что там такой скучный? Тряхнем культурой, а? Помнишь, как я искусством-то руководил? Как ансамбль в Ленинград возил? Берендеев очень гордился. (Смеется.) Недаром небось в «заслуженных работниках культуры» хожу! Аглая! Ты ведь у нас знатная певица была!
А г л а я. Была, да что осталось!
Г о л о щ а п о в. Ну, не ломайся.
Аглая пытается запеть, но, кроме какого-то хрипа, ничего не рвется из ее горла. Калерия с ужасом смотрит на нее.
Т о н я. Мать!
К а л е р и я. У Аглаи-то вишневое платье было… Панбархат! И где же ей Серафим такое достал?! Сережки бриллиантовые! Крохотные. Остренькие, как иголочки! И волосы…
А г л а я (хрипло). До плеч. Как у пажа. Серафим говорил…
К а л е р и я (подходит к Аглае). Не надо, Аглая Андреевна! (Обнимает ее.)
А г л а я (вначале испуганно, потом, прижавшись к руке Калерии, чуть не целует ее). Вы мне таблетки какие-нибудь дайте. Особые! Чтобы… кончить это все… Разом!
К а л е р и я (испуганно). Тебе лечиться надо! Вылечим! Я сама тобою займусь.
А г л а я. Без меня!
К а л е р и я. Ты же — молодая женщина! Муж вернется! Дети вырастут!
А г л а я (тише, но с прежней решимостью). Без меня…
В ы б о р н о в (Важнову). Ты вот плачешься, что лиха навидался. Про веру, про душу, про крестьянство хорошо говоришь… Сейчас все хорошо говорят. И никто вроде не виноват ни в чем. И все равно все недовольны! (Неожиданно.) Да это и хорошо — вперед или назад? Все порядка хотят? Только — какого? Чтобы на страхе держался? Это мы можем… А дальше-то что? (Важнову.) В чем, спрашиваешь, твоя новая свобода? А в том же, в чем и моя. Что ты мне в первый раз осмелился все сказать… А я тебя первый раз выслушал. До конца. И первый раз увидел. Человека… а не тварь… так сказать, дрожащую… Думаешь, это так просто? С компьютерами, с комбайнами разными, с роботами надо разбираться. Верно. Но и с человеком пора разбираться. Без него-то ничего не решишь. Только по приказу сверху человек не освобождается. Изнутри надо. Не обойдемся без этого. А иначе… вон, посмотри… на плоды наши…