(Показывает на Аглаю и Тоню.)
Т о н я (кричит). Не надо жалеть только! Теперь!
В ы б о р н о в. Надо, девочка! Надо! И исправлять надо!
Г е й (тихо). Я телеграммой запросил от вашего имени… замгенерального прокурора.
В ы б о р н о в. Да, да, да. Спасибо. (Всем.) И жить как-то все равно надо, а? С этим народом — не с другим! И уберечь его надо от всяких там «эм-эксов»! И в то же время души смягчить! Распрямить даже. Пожалеть, когда надо…
Г о л о щ а п о в. Аж самого Прокурора СССР! Из-за какого-то алкоголика! «Замгенерального»! Вы, Геннадий Георгиевич, сидите тут, вещаете с умным видом: «Не так живем!», «Мужики!» Кто тут мужики? Тут коммунисты! Ответственные работники!
Г е й. Прекратите! Вы что себе позволяете!
Г о л о щ а п о в. А ты вообще! (Отмахивается, Выборнову.) Разрешаете! Запрещаете! Приказываете! Советуете! Советчик! Вы бы лучше жене на кухне у себя советовали! Или запрещали! А не здесь! Где люди делом занимаются! И притом ответственным!
В ы б о р н о в. Ну? Я что-то…
Г о л о щ а п о в. Пора перестать вам, Геннадий Георгиевич, «нукать» да «якать». Совесть надо иметь! И скромность… ленинскую!
В а ж н о в (потрясенный). Подожди! Что несешь?
Г о л о щ а п о в. Я-то ничего не несу! И праздника людям не порчу! Высший суд из себя не изображаю! Мне тут товарищи из области разъяснили, из-за чего Геннадий Георгиевич так загрустил! А-а-а… (Махнул рукой.) Ладно, проехали! Давайте, как говорится, «за дам». Как в Польше — «за пенькных пань»! (Выпил.)
К а л е р и я (мужу). Иннокентий сказал? Точно?!
Г о л о щ а п о в (не слушая жену). А ты, Пав Романов, небось уже заявление о сдаче дома накатал? Руки-то вон до сих пор трясутся! А они у других должны трястись!
У с т и н ь я К а р п о в н а (из кухни). Так я ему и дала — дом… Я ему такое заявление написала бы! Им обоим!
В а ж н о в. О господи!
У с т и н ь я К а р п о в н а. А-а… Теперь и про бога вспомнил, беспутный! Мать родную ни во что ставишь! Ты бы давно в земле, в тифу, в бараках бы сгнил… если бы не я! Не мать твоя… А ты — на мать! Дом — он мой! Мой! (Скрылась в кухне.)
Г о л о щ а п о в. «Зла много! Жестокости!» А когда ее мало было?! При вас, что ли? Тюрлюрлю атласный был? Варенье с ликерами? Руководил! И молодец был! И наверх пошел! А руки-то ослабели… И вон ты где! «Гуляй на общественных началах на детской площадке!»
В ы б о р н о в. Ну что ж… Это все естественно! Это все тоже в человеке!
У с т и н ь я К а р п о в н а (выходя из кухни). Что ты судаком снулым смотришь? Забыл, что ли, что серебряная свадьба у нас? А тебе, я смотрю, плохо? И дом наш не радует? И молодые наши — старыми кажутся? И пиво наше не пьешь? Плохо, да? Тошно тебе?! А почему? А потому, что оно и должно тебе когда-нибудь поперек горла встать! (Скрывается в кухне.)
Г о л о щ а п о в. И у тебя совести хватило (кивнув на Важнова) его… настоящего коммуниста… обратно — шофером определять! И как язык повернулся? Слава богу, Советская власть на тебе не кончается.
В ы б о р н о в. Давай, давай, морячок. Облегчи душу.
Г о л о щ а п о в. Только вот этого… не надо. Не надо. Не маленькие! Должны понимать.
К а л е р и я. Ты что, умом тронулся?
Г о л о щ а п о в. Я-то как раз — нет. Всю жизнь своим умом жил. Мне с больших высот не падать. У меня-то как раз все как у людей. Жена — большой друг! Три дочери — «три сестры», как у Чехова…
К а л е р и я. Что ты порешь? Какие «три сестры»?
Г о л о щ а п о в. Вот так, жена моя родная! Спутница жизни! (Кивнул на Выборнова.) Поздно что-то ты при нем расхрабрилась! (Махнув рукой.) Да вообще о чем теперь говорить! С кем?
Л и д и я. С цепи сорвался.
Г о л о щ а п о в. В общем, не мешайте людям отдыхать!
С и р ы й. Да! Когда на коне — одно дело. А когда — под конем… (Вздохнул.)
Л и д и я. Господи! Все у всех как у людей… А у нас — вечно!
Г о л о щ а п о в (Выборнову). Вот видите. До чего людей доводят ваши фокусы. Скромнее надо быть в вашем положении. И вообще не надо тут спектакль устраивать! Тут слабонервных нет. Скажите спасибо, что мы с вами тут еще за одним столом-то сидим. Не брезгуем!
В ы б о р н о в. Знаешь, о чем я, Павлуша, сейчас думаю. Задолжали. Задолжали мы людям… Крепко задолжали! Тому же Крониду… И то задолжали…
Г о л о щ а п о в (Выборнову, спокойно). Да пошел ты… к такой-то матери со всей своей жалостью! Слюнтяйством! Ханжеством!
Л и д и я. Да разве можно так? Кронид Захарович?
У с т и н ь я К а р п о в н а. А ты вообще помолчи.
Л и д и я. Что это мне — молчать? Я небось тоже — в своем доме!
У с т и н ь я К а р п о в н а. В каком это «своем»?
Г о л о щ а п о в. Цыц, бабы!
У с т и н ь я К а р п о в н а. Ты на меня не цыкай. В этом доме я всему начало. И сыну своему. И ей. И тебе тоже! (Подошла вплотную к Выборнову.) Из-за тебя я лики святые опоганила. Твой портрет — рядом повесила! Думала, ты — совесть наша. Партийная! Выше всего на свете. А ты… (Выхватила портрет Выборнова и бросила об пол.) Вот тебе… Бес ты! Поганец. Чертово семя. (Начинает топтать портрет Выборнова.)
В а ж н о в. А ну, назад! (Устинье Карповне.) Мамаша, уйдите… Уйдите лучше! Вон туда, под образа свои!! (Голощапову.) Я тебя… Ты! Я из тебя… (Задохнулся. Всем.) А ну-ка, в два счета! Все! Отсюда… Марш! Вон! Все! (Ушел.)
Г о л о щ а п о в (ошарашенный). Ну ты даешь… Пав… Романович!
Г е й (в кабинете говорит по телефону). Игорь Павлович! Это опять Гей. Самолет 1456. Депутатская предупреждена… Ну, есть! Есть!
Голощапов идет в кухню, поет высоким, металлическим голосом «Ваньку-ключника». Остаются Выборнов и Калерия.
В ы б о р н о в (тихо). Уйди.
К а л е р и я (не двигается с места). Я на черта стала похожа?
Выборнов молчит. Калерия садится рядом с ним.
Что ты мучаешь себя? Хочешь еще один инфаркт схватить? Последний?
Выборнов не отвечает.
А здесь всё… на все тыщи километров все останется по-прежнему. Как будто тебя вообще не было на земле.
В ы б о р н о в. Был! Был я… Это вы забыли! Забыли, как здесь, на этой вот земле, я до черноты в глазах, до обморока вкалывал. Забыли, как смеялись: «Электричество не от движка, а от Выборнова подключать можно». Забыли, как в область меня провожали. Стеной на дороге встали… Бабы, босые, в пыли, поперек шоссейки! Забыли, когда деньги на трудодень впервые получили?
К а л е р и я. Рыжий мой, рыжий… Геничка!
В ы б о р н о в. Я в цирке не служил.
К а л е р и я. А сегодня? (Усмехнулась.)
В ы б о р н о в. Думаешь, это меня оскорбили? Это я сам себя их словами оскорбил! Сам себя — я же их породил…
К а л е р и я. Бедный ты мой! Какое, в конце концов, тебе дело до всех этих Важновых, Голощаповых… А ты сердце рвешь. Это все же без тебя уже было.
В ы б о р н о в. Нет! При мне. Все — при мне.
К а л е р и я. Какой ты еще молодой. Завидно даже…
В ы б о р н о в. А реветь-то зачем?
К а л е р и я. Жалко мне тебя… И себя жалко. (Прижалась к нему.) Жила-жила, а зачем? Зачем? Зачем?
В ы б о р н о в. Хоть немного счастлива-то была?
К а л е р и я. Была, была. Сам знаешь когда…
В ы б о р н о в. Что, совсем без радости жилось?
К а л е р и я (сквозь слезы). Нет! Что ты? Как «без радости»?! Трех девок таких вырастила! Любовалась ими. Одевала как картинки!
В ы б о р н о в. С тобой живут?
К а л е р и я. Разлетелись! Езжу… с подарками.
В ы б о р н о в. А без… подарков?
К а л е р и я. Нет! (Замотала головой.) Не хочу думать! Билась я, билась в жизни. Вроде бы все как у людей! Даже лучше… А чем лучше? Чем лучше той же Аглаи? Счастливее, что ли? Она хоть на Серафима своего молится! А мне — на кого? На Кронида? На девок своих? На тряпки?
В ы б о р н о в. Меня винишь?
К а л е р и я. Теперь я уже никого не виню. Жалко только всех — и Голощапова, и Аглаю, и девчонку эту… А за тебя мне страшно. Поджег ты сам себя со всех сторон и вот-вот вспыхнешь… Последним светом. А я, как во сне, тяну к тебе руки, а тебя нигде нет… (Пауза.) Просто вот так сидеть бы рядом с тобой. До самого последнего часа. И помереть бы вот так. Вдвоем, в темноте…
Входит В а ж н о в.
В а ж н о в. Геннадий Георгиевич! Я понимаю, мучаешься ты… Мать похоронил… И эти все дела… То, се… Но ты знай, где бы ты ни был, для меня… самый, самый… И ты не сомневайся, дом я сдам. Обязательно!
У с т и н ь я К а р п о в н а (появляясь). Дом — он мой! Мой! Кто бы ты был, если бы не я, твоя мать?!
В ы б о р н о в (про себя). Да, мать… Вроде бы самое святое слово. Святое из святых… А вот как порядочнейшего мужика согнула. А все вроде бы из-за сыновнего долга! Вот как тут поймешь? Как?
С и р ы й. Да, мы под святое понятие любого человека закопаем! Павлуха — не первый!
В а ж н о в (матери). Все равно сдам. Чтоб чистым перед любым на свете быть.
В ы б о р н о в (себе). А я хочу перед своей матерью чистым быть. В долгу я перед ней… Ведь сами же говорили: «Праведница».
Входит Г о л о щ а п о в.
Г о л о щ а п о в. О-о! «Милый друг, наконец-то мы вместе!»
К а л е р и я. Кронид!
Г е й (входя). Извините, Геннадий Георгиевич. Время…
В ы б о р н о в. Подожди.
Г е й. Машина у подъезда. Сегодня мы должны быть в Москве. Самолет ждет.
В ы б о р н о в. Павел… В общем-то, и не знаю, что еще тебе сказать. Тоня, как мама моя говорила? «Совесть без власти — бессильная? Власть без совести — бессовестная!» Ну, давай! Если начал — показывай свой характер… Суди, верши, подымай. У нас ведь, пока гром не грянет, мужик не перекрестится. Пора нам уже все это… Пора уже… в доме нашем… по-человечески, по-людски жизнь налаживать! Нам самим, не кому-нибудь другому… Да чтоб не каждый раз с нуля, не по кругу этому проклятому. А по спирали. Не провожайте.