З а м е с т и т е л ь п р о к у р о р а (читает дальше). «Врач — в любое время».
А р д ь е. Я не нуждаюсь во врачах. Единственная моя болезнь — это старость! Быстрее — котят!
З а м е с т и т е л ь п р о к у р о р а. Это не в моих возможностях. (Сложил бумаги.) Я ознакомил вас с нашими правилами, предусмотренными законом. Я не только несу ответственность перед президентом — перед всем миром! Но в первую очередь — перед законом.
А р д ь е. Похоже, вас обуяла гордыня! (Смеется.) Похоже, что я уже не просто сенсация? А герой дня?
З а м е с т и т е л ь п р о к у р о р а (бесстрастно). Закон позволяет вам задать мне вопросы по ведению следствия.
А р д ь е (быстро). Тараканов, кажется, еще не завелось в моей голове?
Заместитель прокурора молчит.
И на что же я могу рассчитывать? Если буду разумен?
Пауза.
З а м е с т и т е л ь п р о к у р о р а. В лучшем случае… для вас… (Пауза.) Вы спокойно умрете. Без мучений, без позора. Тихо-тихо! Во сне…
А р д ь е. Вот как! И это говорит представитель государственного обвинения?.. «Без позора». По-вашему, позор — это суд?
З а м е с т и т е л ь п р о к у р о р а. Прецеденты нашего судопроизводства различны. Суд может быть завтра. Но его можно откладывать. Из месяца в месяц… И то и другое — будет законно.
А р д ь е. Из года в год?
З а м е с т и т е л ь п р о к у р о р а. И это бы имело законное основание.
А р д ь е. Годы? В этой стеклянной клетке?
З а м е с т и т е л ь п р о к у р о р а. Да… В стеклянной клетке! Пока не улетучатся страсти. Страсть и закон — несовместимы. Закон предусматривает и возможное нездоровье подсудимого.
А р д ь е. Может быть, больница? Санаторное лечение? Хвойный лес! Белочки скачут по деревьям… Над речушкой, поросшей ольховником…
З а м е с т и т е л ь п р о к у р о р а. В нашей стране есть места не хуже вашего родного Ритенбурга!
А р д ь е. И все-таки, в конце концов… Тихая смерть? Без мучений, во сне?! Тихо и молча? (Пауза.) А если такая смерть меня не устраивает?
З а м е с т и т е л ь п р о к у р о р а. Это зависит не от меня.
А р д ь е. А что тогда зависит от меня?
З а м е с т и т е л ь п р о к у р о р а. Помогать следствию и смело положиться на закон.
А р д ь е. Смело? Да? (Не сразу.) Как жаль, что я почти не вижу вашего лица! Подойдите поближе.
З а м е с т и т е л ь п р о к у р о р а. Это лишнее.
А р д ь е (усмехнулся). Боитесь… древнего старика? Мумию? Да? Основательно пугнули мы вас! (Довольный, смеется.) На целое столетие…
З а м е с т и т е л ь п р о к у р о р а. Вы…
А р д ь е (решительно). Идите! Я сам решу! Как мне умирать — тихо или громко! Среди сосен с белочками? Или от пули какого-нибудь авантюриста? Выступать мне на суде, да так, чтобы вздрогнул весь мир! Или забыть кое-какие имена и сообщить кое-какие сведения?
З а м е с т и т е л ь п р о к у р о р а. Не пытайтесь оскорбить закон в моем лице. Ваша жизнь… пока во многом зависит от меня!
А р д ь е (чуть повышая голос). Вот и следите за моей безопасностью! Я еще должен жить. Понятно? (Пауза.) Иначе вас растопчут! И ваши… И наши! Вы поняли меня? (Поднял указательный палец.) Надо хорошо! Тщательно! Добросовестно работать! Господин мой телохранитель! Я не задерживаю вас… Я буду спать — я увижу своих маленьких котят во сне. Я увижу все, что неподвластно вам. Не забывайте, что мой дух свободен! Все! Все! Вся моя жизнь со мной! Вам это никогда не будет доступно. (Закрыл глаза и сразу же по-старчески заснул.)
Заместитель прокурора осторожно, на цыпочках, вышел из камеры. Снова вспыхнули голоса комментаторов. Заговорили дикторы. В разноязыких, малопонятных нам речах комментаторов часто повторяется имя Ардье.
Ардье неподвижен. Он то ли спит, то ли в глубоком забытьи. П о л и ц е й с к и е проводят смену караула. Кто-то из новеньких невольно косится в сторону спящего старика, но обходящий караул. З а м е с т и т е л ь п р о к у р о р а неслышно для нас делает им замечание.
Кажется, Ардье спит. Вдруг он вскрикнул во сне. И снова. Снова. «Катя! Катрин! Катя!» Сам просыпается от своего крика.
Незаметно для Ардье в камере появляется В р а ч.
В р а ч. У вас что-нибудь болит? Вы кричали.
А р д ь е (долго молча смотрит на него, тот невольно смешался). А что? Что я кричал?
В р а ч. Вы просто кричали!
А р д ь е (не спеша). Нет, я не просто кричал. Я люблю! Иногда! Наедине с самим собой! (Пауза.) Или кричать на кого-нибудь! Хотите, я буду кричать на вас?
В р а ч. Это незачем…
А р д ь е. Что — незачем?
В р а ч (по складам). На меня кричать не-за-чем… (Делает шаг к старику.)
А р д ь е. Держитесь на расстоянии.
Вр ач. Я хотел… Я обязан!.. Послушать ваш пульс. (Пауза.) И кое-что вам сказать… С глазу на глаз.
А р д ь е. Когда суд?
В р а ч. Вы хотите его?
Ардье кивает головой.
Можно было бы избежать. Конечно, это крайне нелегко! Но мы готовимся…
А р д ь е (продолжая его мысль). Чтобы я умер тихо-тихо… без мучений?
В р а ч. Кто вам это сказал?! Поймите, вы уже не принадлежите себе. Вы принадлежите нам…
А р д ь е. Кому — нам?
В р а ч. Новому национал-социалистическому движению. Вы не представляете, каких сложностей стоило добиться, чтобы меня сделали вашим личным врачом!
А р д ь е (удивленно). И вы так сильны, что перед вами открыты даже двери моей камеры! (Отвернулся.) А! Я слишком стар, чтобы тратить нервы на детские забавы внуков. (Неожиданно кричит.) Почему мне не принесли котят?
В р а ч (остолбенело). Каких котят?
А р д ь е. Двух белых котят! В тирольской шляпе!
В р а ч (с готовностью). Я узнаю… Я проверю! Извините, но я должен говорить быстрее! Я должен сообщить вам…
А р д ь е. Прямо! Вы решили украсть меня? И у вас хватит сил и средств?
В р а ч. Конечно, это сложно! Но это была бы великая наша победа! Доказательство настоящих наших возможностей!
А р д ь е. Ну и что же?
В р а ч. Нас еще не все понимают. Слишком сильна ненависть к нашему движению. С нами еще боятся сотрудничать открыто!
А р д ь е (торопит). А для новых? Молодых?
В р а ч. Для них вы! Ваше время!.. Парадокс! Великое время! Могущество титанов!
А р д ь е. Один из них — я?
В р а ч (искренне). Вы — седьмой в списке самых значительных лиц национал-социалистического мира!
А р д ь е. Из живых?
В р а ч. Да! Из неуловимых! Вечных! Черной тенью летящих над горизонтом! Вы уже не человек! Вы — миф!
А р д ь е (медленным движением руки разрешает Врачу подойти ближе). Посмотри на меня! (Снимает широкие темные очки.) На кого я похож?
Врач невольно отступает: так странно и почти безжизненно исковерканное пластическими операциями лицо.
Молчишь? Я отвечу сам. Я похож на мумию. Мумию национал-социализма.
В р а ч (тихо). Да… Вам пришлось перенести нечеловеческое…
А р д ь е. Нечеловеческое…
В р а ч. Тем более вас нужно спрятать от этих десятков мощнейших телекамер… Фотокорреспондентов! Киноаппаратов! Вы должны оставаться навеки сильным! Молодым! Без возраста. Остаться идеей!
А р д ь е (усмехается). Значит, мое лицо… Вы не хотите? Чтобы у вашей идеи было мое лицо? Оно не устраивает вас?
В р а ч (не сразу). Это могло бы произвести не то впечатление. Мы и так много сделали, чтобы вас почти не снимали. И в очень урезанном виде показывали по телевидению. Только в выпусках кинохроники!
А р д ь е. Глупцы!
Врач отступил, не понимая.
Ты сам сказал: «Ненависть к фашизму разлита по миру». А ее нужно убирать, сметать, очищать! Растворять в самых сильных моющих средствах. Мы — герои рейха, концлагерей, газовых камер, рвов с тысячами расстрелянных — должны уйти. Громко! Навсегда! Чтобы ненависть в мире была удовлетворена. Чтобы мир успокоился: «Их больше нет!», «Мы отомстили!», «Впереди ясно и безоблачно»! Это должно быть лицо исстрадавшегося святого. Уходящего мученика. Лицо погибшей эпохи!
В р а ч. Но останемся мы…
А р д ь е (вдохновенно). Да! Остаетесь вы! Благовоспитанные мальчики, которые поклоняются Идее. Идее северного, белого, чистого, как альпийский лед, юного титана. «Сила! Чистота! Мужество!» Среди всего сегодняшнего бардака из вранья, безработицы, порнографии, продажности властей, бюрократизма, потери всяческой веры…
В р а ч (тихо). Вы — истинный герой.
А р д ь е. «Народ, который нуждается в героях, достоин сожаления». Но вы не народ! И никогда не путайте себя с народом. Вы — молодое, мускулистое, безжалостное движение хозяев жизни! Людей высшей Идеи! Как говорил наш Ницше: «Кто не состоялся как личность, может не учитываться в истории человечества!» Вот ваша заповедь. Ваша Библия. Наше будущее. Твое, мой мальчик. И мое тоже будущее. Восьмидесятичетырехлетнего старика.
В р а ч (в восторге понимания). Хайль Гитлер!
А р д ь е (спокойно). Вы найдете другое имя! Я не кощунствую! Я предрекаю! Вы боитесь показать меня народу? А что такое народ? Это то, что остается после того, как по человечеству кованым сапогом проходимся мы. Следы наших подков, наших дубинок, наших приказов и наших лозунгов делают лицо человечества удобным для того, чтобы его назвали народом. И он поверит и примет себя в наших рубцах, вмятинах. В шрамах от наших плеток!
В р а ч (горячо). Где вы были столько лет? Такие, как вы? Как не хватало нам вас! Вашей веры! Вашей силы! Духа вашего!
А р д ь е (еле сдерживаясь, ему почти плохо). Я здесь… Теперь я знаю, что мы должны сделать. Я скажу потом. Но скажу! Иди, мой мальчик! Иди… (Остановил Врача, когда тот был уже у самой двери.)