О л я. Замолчи! Я убью тебя!
Д а ш а. Я все равно Виктору…
О л я. Уйди… Уйди! От греха подальше…
Д а ш а. Пусть Виктор знает…
О л я. Зверь! Зверь ты лесной…
Д а ш а. Почему же любили меня всегда мужчины? Меня! Не тебя…
О л я. Кто? Кто тебя любил?..
Д а ш а. И Агнивцев! И Улзыкуев… И Валерий Янович!
О л я. Валерий Янович? Не вспоминай лучше про него…
Д а ш а. Нет, вспомню. Я его жена была. Жена!
О л я. Уж я-то знаю, какая ты ему была жена! Вспомнить стыдно. Обеда, наверно, за все время ни разу не сварила. Это он просто такой святой человек был…
Д а ш а. Он прощал мне все. Все! Потому что любил меня…
О л я. Не знаю, как он тебя в смертный час свой — простил или не простил! Не такой уж он был святой, чтобы не понимать, кто его на тот свет отправил…
Д а ш а. Вот именно — не знаешь! И не говори! А Виктор весь в него! Заметила?
О л я. Я-то заметила! Когда горшки за ним выносила. Когда из болезни вытаскивала.
Д а ш а. И все равно он мой сын. Мой! Уж как ты его ни настраивала против родной матери, он все равно меня мамой зовет. И жалеет меня.
О л я. Я его, оказывается, настраивала. Против родной матери! Да как у тебя язык повернулся. После всего, что я для тебя сделала!
Д а ш а. Ты всю жизнь меня гнала из дома. Всю жизнь мне простить не могла…
О л я. И не прощу. Все беды. Все горе, что на нас свалилось, от тебя было… Если бы не ты, я бы другую жизнь прожила…
Д а ш а. Не прожила бы… (Кричит.) Не прожила!
О л я. Зачем ты явилась? Чтобы мучить меня?
Д а ш а. Я не могу больше жить одна! Я старая… Мне нужна забота! Мне родные лица нужны…
О л я. Опять мне на шею? Да?
Д а ш а. Я в Москву хочу! В Москву! Арбат новый хочу посмотреть! В Большой театр хочу! В Третьяковку! С сыном! С внуками… Бабушкой хочу быть…
О л я. Ну и будь. Только сыну жизнь не порти. Он мне прямо сказал: «Если ты против, я в Москву не поеду». Мне, говорит, нужно знать, что ты отпускаешь меня со спокойной душой…
Д а ш а. А знаешь что… Поедем вместе!
О л я. Что?
Д а ш а (двинулась к ней). Оленька, милая, хорошая моя… Поедем, а? Ему квартиру еще больше дадут И заживем мы все… как раньше… Как при папе. Будем лампу зажигать… в гостиной… Играть в четыре руки Бетховена.
О л я. Ты рехнулась, что ли?
Д а ш а. А почему… Pourquoi?
З а н а в е с
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
Та же кухня. О л я и Д а ш а. Прошла минута, может быть, секунда, отданная на размышление.
Д а ш а (машинально). Pourquoi?
О л я (не сразу). Во-первых, меня никто не звал. Не говоря уж о тебе…
Д а ш а. Виктор тебя послушает…
О л я (жестко). А во-вторых, у него свой дом. Своя хозяйка. А я на вторых ролях чувствовать себя не привыкла.
Д а ш а. Знаю! Знаю я тебя! Ты и Мишку не хочешь отпустить от себя, и Виктора!
О л я. Да, не хочу! Они — мои!
Д а ш а (долго смотрит на сестру). Ну что мы делаем? Кому мы нужны — две старухи? Хорошо еще, что сами себя обслуживаем…
О л я (тихо). Пока… Пока еще себя обслуживаем.
Д а ш а. Вот именно. (Не сразу.) Не волнуйся, может, Виктора еще и не утвердят в Москве.
О л я. Утвердят! Таких, как Виктор, днем с огнем поискать надо. А уж сейчас, когда каждый день новые проекты, постановления. А для него же, кроме работы, ничего не существует. Ты посмотри, как он одет. В чем ходит. А ведь и за границей жил, и зарплата…
Д а ш а. Это уж Лида виновата!
О л я. Другой бы сам позаботился о себе. Вон Мишка как любит одеваться.
Д а ш а. И вкус у Мишки отменный. Как у деда.
О л я. Дед-то когда жил! А у провинциального журналиста какие возможности. (Смеется.) Помнишь, как мама говорила: «Купишь уехал в Париж, еще не вернулся!»
Д а ш а. Виктор ему много чего привозил. Любят они друг друга.
О л я. Не то что мы с тобой.
Д а ш а. Да ты что? Уж мы-то с тобой не любим? Уж мы-то не родные сестры? Да я всю жизнь, где только не была, в каком положении, а всегда помню — есть же Оленька. Она последнее отдаст.
О л я. Только не ценишь ты этого!
Д а ш а. Ценю. Теперь ведь у нас не жизнь, а одни воспоминания.
О л я. Еще чаю налить?
Д а ш а. И так третью чашку допиваю.
О л я. Телефон, что ли?..
Д а ш а. Виктор?
О л я. Он обычно в шесть, в конце рабочего дня звонит. Аккуратный.
Д а ш а. Отец тоже был аккуратный. До болезненности…
О л я. Валерий Янович?
Д а ш а (усмехнулась). А кто же еще?
О л я (отвернулась). От тебя всего можно ждать.
Д а ш а. От него, от него… Не волнуйся. Разве сама не видишь — копия Валерия Яновича.
О л я. Прекрати! (Смутилась.) Не звонит что-то!
Д а ш а. А может, его вызвали куда-нибудь, задержали… Москва все-таки… Одних правительственных гостей сколько!
О л я (задумчиво). Да… Уедет Виктор… и все. Раньше он уезжал, я как-то не волновалась. А сейчас чувствую — в последний раз.
Д а ш а. Ну и поедем вместе с ним… Ведь одного только твоего слова… Он не посмеет отказать.
О л я (внимательно смотрит на сестру). Всегда ты была такая фантазерка! Куда? Зачем мы ему? Обуза…
Д а ш а. Ну, это Лидины слова повторяешь…
О л я. Права Лида, когда плачется: «Одна свекровь — хорошо, а мне, счастливой, — так две достались!»
Д а ш а. Vous êtes très silencieux! J’aime votre voix
О л я (не сразу). Не сможет она с тобой жить.
Д а ш а. Почему со мной? А с тобой?
О л я. И со мной не сможет. И я бы на ее месте не смогла. Вот если Мишка женится, я ни с какой невесткой жить не собираюсь. Пусть ищут комнату. Или меня в дом для престарелых.
Д а ш а. Тебя?
О л я. А что я, какая особенная?
Д а ш а (безнадежно). Оленька… милая! Поедем в Москву…
О л я (после долгой паузы). Я в Москве в последний раз в тридцать девятом году была. Точно. Тогда Выставка сельскохозяйственная открылась.
Д а ш а. Она в тридцать четвертом открылась.
О л я. Не знаю. При мне открылась в тридцать девятом.
Д а ш а. Так я недавно читала…
О л я. Не знаю, что ты читала, а я сама помню, как мы с Арсением Васильевичем и с ребятами в Москву приехали. Ему пропуск персональный дали. Мишка-то еще на руках у меня, полгода всего… А Витьку за руку… Народу… А на мне еще такое платьице было вишневое. Из файжоржета. Помнишь, такой материал был…
Д а ш а (горячо). Ну как же!
О л я. А Арсений Васильевич тогда еще молодой был.
Д а ш а. Какой же молодой?
О л я. А каким молодцом он всегда держался. В войну-то он по годам совсем старик был, а воевал.
Д а ш а. Да, да…
О л я. Ой, как ты умеешь… Даже когда соглашаешься, а все равно…
Д а ш а. А что? Конечно, молодцом. Мы просто о годах его заспорили!
О л я. Ладно, с тобой бесполезно. Ну вот, идем мы по Выставке. Я, значит, в своем файжоржете… Витенька сначала боялся всего, за мою руку держался. А потом мы его на пони катали. Он в колясочку сел, за ручку взялся, а сам только на меня смотрит. Так глазенки и вцепились в меня. Как только шею не вывернул. Потом пони остановился — ко мне бросился, запыхался… Слова произнести не может. «Ты что? — спрашиваю. — Боялся лошадки?» «Нет, — отвечает. — Я боялся, что ты, тетя Оля, уйдешь… А я за тобой не успею…»
Д а ш а (готова расплакаться). Бедный… Mon enfant![17]
О л я. Чего это у тебя голова трясется?
Д а ш а. Разве? Как представила его себе…
О л я. А чего зря представлять?
Д а ш а. Вполне пропасть мог.
О л я. Гляди — не пропал. Главное, что в семье вырос. Поэтому и добрый. И порядочный. Пример перед глазами имел.
Д а ш а. Арсений Васильевич…
О л я. Хотя бы… Например, как он к тебе относится. О себе я уж не говорю!
Д а ш а. Нет, ты у него на первом месте. И подарки тебе, и внимание какое…
О л я. Ведь он же все одинаковое нам привозит. Чтобы тебя не задеть.
Д а ш а. Тебе, конечно, костюмчик хорошо. У тебя вон какая еще фигура…
О л я. Какая уж фигура…
Д а ш а. Как у девушки. Тебя прямо в Театр мод еще можно.
О л я (довольная). А какие у меня ноги были! Помнишь?
Д а ш а. Вообще ты самая красивая у нас была! И быстрая! Помнишь, как мама говорила про себя?
О л я. «Красивая — не знаю, а молодые все были!» Быстрая я была.
Д а ш а. А глаза у тебя… О… Весь Томск с ума сводила.
О л я. Нет… Не успела. И потом как-то все… Нет, были, были, конечно, и у меня золотые денечки… Только всегда из-за кого-то приходилось обкрадывать себя. Нет, не хочу я об этом…
Д а ш а. А тебе и сейчас этот костюмчик к лицу.
О л я (не может прийти в себя). Я ведь в молодости как молния была. Мне многие говорили…
Д а ш а. Молнии…
О л я. А теперь что вспоминать. В тираж вышли… Старые молнии. (Взяла себя в руки.) Опять в комиссионку Викторов подарок отнесешь?
Д а ш а. А думаешь, легко на пенсию прожить? На пятьдесят три рубля? Хотя жаловаться, я понимаю, выглядит весьма провинциально.
О л я. Провинциально — не провинциально! При чем тут это? Да я, если бы одна жила… Мне по рублю в день бы хватало!
Д а ш а. Легко говорить! Я сезонный билет на электричку не могу позволить себе купить!
О л я. А зачем тебе сезонный? Что тебе каждый день в городе делать?
Д а ш а. К вам бы чаще приезжала.
О л я. Может, и лучше без сезонного.
Д а ш а. Жестокая ты все-таки!
О л я. Какая уж есть, mon enfant!
Д а ш а. Забудь ты… Чего теперь делить!
О л я. А ведь могла… Совсем иначе могла бы жизнь сложиться! Меня Ананий Аввакумов в Шанхай с собой звал. Помнишь, мы ведь еще детьми вроде обручены были. Хороший мальчик был, аккуратный такой, беленький. И волосы на пробор. Отец у него большие дела с американскими банками имел. Через Шанхай.