(Резко.) А я не люблю незнакомых людей… Я как у Диккенса! Помните, Вортвуд все твердит — «слепой, слепой, слепой…»?
Я к у н и н а (неожиданно мягко). Меня беспокоит здоровье Арсения, Ларса! Он слишком много работает… Последнее время, с отцом, они пошли на что-то опасное для жизни… А для мальчика такое…
Д м и т р и й М и х а й л о в и ч (отмахнулся). Знаю! Знаю! Это же он сейчас при дисплее? Слышите?.. Нет! Здесь я вам не помощник! Мальчик работает!
Пауза.
Я к у н и н а. Почему вы, когда умер Глеб… сказали ему: «Это не самое страшное… сынок»?..
Д м и т р и й М и х а й л о в и ч (напрягся). Это… не для вас! Это — лишнее!
Пауза. Якунина встала. Прошлась. Неожиданно властно.
Я к у н и н а. Разрешите, я посмотрю ваши формулы на стенах?
Д м и т р и й М и х а й л о в и ч. Уже донесли? (Молчит.) Нет, конечно! Нельзя!
Я к у н и н а (настойчиво). Я хочу! Их видеть!
Д м и т р и й М и х а й л о в и ч. А я не пущу вас…
Пауза.
Якунина решительно подходит к двери столовой и запирает ее на ключ.
(От изумления — еле слышно.) Гедройц! Шура!
Якунина молча отодвигает с дороги его инвалидную коляску и проходит в глубь комнат Дмитрия Михайловича.
(Тихо.) «Кадавр». (Громче.) Стерва! (Кричит.) Ничтожество!
Слышно, как в дверь столовой все настойчивее начинают рваться люди. Голоса — сначала бабы Шуры, потом Ларса. Его голос становится все истеричней.
Л а р с (кричит из-за двери). Мать! Что ты там творишь?! Это же Якунин! Сам! Дед! Отец убил бы тебя! Открой сейчас же! Открой! Я высажу эту дверь.
Но многопудовая дверь и не думает поддаваться натиску хилого Ларса и древней старухи.
(Кричит.) Я подожгу дом!
Я к у н и н а возвращается в столовую. Долго смотрит на старика. Потом в задумчивости, как бы между прочим, отвечает сыну — через дверь.
Я к у н и н а. Поджигай! Этот дом давно стоит того, чтобы его подожгли! (Показывает старику бумагу.) Эта формула. И у нас! На стене?! Ну? Почему вы молчите?
Д м и т р и й М и х а й л о в и ч (усмехается). А это не требует ответа! Вы, кажется, сами все поняли? Или — нет? (Не сразу.) Только учтите… Глеб умер, как только попытался экспериментировать с ней. Вы понимаете, что здесь — решение одно? Крайняя мера! Как говорится — «смертию смерть поправ»! (Хохочет.)
Я к у н и н а. Смерть — экспериментатора?
Д м и т р и й М и х а й л о в и ч (делово, задумчиво). Скорее всего! Или… генетически близкого человека!
Я к у н и н а (быстро, с пониманием сказанного). А сроки?
Д м и т р и й М и х а й л о в и ч. Самые ограниченные!
Я к у н и н а. А выигрыш?
Д м и т р и й М и х а й л о в и ч. Это наука, а не тотализатор!
Я к у н и н а. И все-таки?
Д м и т р и й М и х а й л о в и ч. Банальное… воскрешение!
Я к у н и н а (не сразу, почти спокойно, даже обыденно). Это уже… что-то!
Якунина задумчиво подходит к двери, открывает замок. Врываются Л а р с и б а б а Ш у р а с кочергой в руке.
Д м и т р и й М и х а й л о в и ч (с усмешкой). А весь спектакль можно было провести и потише!
Я к у н и н а (подходит к телефону). Янко? Ирина Ильинична? Я прошу приехать к нам. Нет! Сразу! И не одной! Для вас здесь есть пациент! И не дай вам Бог — не успеть! (Кладет трубку.)
Л а р с. Деда?! Академика? (Хохочет.) Всемирно известного ученого… Туда?! Мать! Мать… Ты что? Рехнулась?
Слышен шум работающего дисплея.
Я к у н и н а (про себя). У тебя очень работоспособная жена? Да… (Пауза.) Она будет навещать тебя по всем разрешенным дням!
Б а б а Ш у р а. Не отдам! Не отдам ребенка! Через мой труп! (Замахнулась кочергой на Якунину, но та — в задумчивости — даже бровью не повела. Баба Шура невольно отступила.)
Л а р с (почти спокойно). Надолго?
Я к у н и н а. А это будет зависеть от твоего деда! Дмитрий Михайлович!
Тот удивленно смотрит на нее.
Когда предположительно мы проверим до конца эту вашу гипотезу?
Д м и т р и й М и х а й л о в и ч. Мы?! Ах да — мы… (Закашлялся.)
Я к у н и н а (почти кричит). Но ведь не Гедройц же?! С бабой Шурой?! Вы же собираетесь ее в конце концов заканчивать? Или снова струсили?
Д м и т р и й М и х а й л о в и ч (закашлялся). М-м-м…
Я к у н и н а. Кстати, для быстроты нам не хватает двух «штатских» спектрографов. Я видела их на выставке в Амстердаме.
Незаметно появляется Г е д р о й ц. Быстро принимая обстановку — был, очевидно, где-то неподалеку.
Г е д р о й ц. Если бы я даже взял всю валюту института… За две пятилетки! Вряд ли мне хватило бы на эти штатские спектрографы!
Я к у н и н а. Найдете! Крохобор! (Дмитрию Михайловичу.) А вы — сами напишете просьбу о валюте в правительство! Вы их давно не тревожили!
Д м и т р и й М и х а й л о в и ч (не сразу, подумав). Отвезите меня к себе, Иван Иванович.
Ларс молча увозит старика в его комнаты. Все смотрят на Якунину.
Я к у н и н а. Дайте мне что-нибудь! (Пьет.) Да, да, да. Я — пыль под его ногами. Сколько лет человек был наедине с самим собой! Пытка? Каторга? Одиночка? (Смеется.) Чем же тогда мы все занимаемся? В чем наша… наша жизнь? Что все это? (Срывает мантию, топчет ее, рушит какие-то статуэтки. Вдруг плачет.) Господи, какое горе — быть Им! Больше — проклятье! (Бормочет.) Неживое, оказывается, можно вернуть к жизни?! Нет, нет, я — материалистка! Но ведь… Там!!! (Кивает на комнаты старика.) Там… ведь получается! (Смеется.)
Г е д р о й ц ввозит с т а р и к а.
Д м и т р и й М и х а й л о в и ч. Деньги — будут! (Пауза.) Наверно, свежий глаз лучше видит? Что ж… Посмотрим на ваши спектрографы! (Неожиданно, с вызовом.) А вы еще… хороши!
Я к у н и н а (поникшему Ларсу, тихо). Я — плохая мать! Я жестокая, грубая женщина… Но есть времена, мой мальчик, когда детей… надо — жестоко жалеть! Грузчик зарабатывает себе грыжу, хватаясь из-за молодечества не за ту тяжесть. Попросту зарабатывает килу! Я работала когда-то в порту — я знаю, что это такое…
Л а р с (тихо). Мать! Но — я умру… там! Нельзя отрывать живое — от живого! Вот так… на полном ходу!
Быстро входит Я н к о, за дверью угадываются две могучие фигуры санитаров.
Я н к о. С кем?! Что случилось?.. (Отшатывается при почти безумном, белом взгляде черноглазого старого гения. Тихо.) Нет… я не возьму на себя такую ответственность!
Я к у н и н а. Этот — не для тебя! (Показывает на Ларса.) Как ты говорила? Витаминный курс? Аутотерапия, полный покой? (Вдруг.) И убери ты этих волкодавов из якунинского дома!
Я н к о. Когда мы здесь, то командую уже я. Соберите немного вещей, спортивный костюм, тапочки… (Садится у стола и начинает быстро заполнять карту.) Головные боли?
Я к у н и н а. Есть.
Я н к о. Я не вас спрашиваю, а пациента.
Я к у н и н а. Я сказала — да!
Я н к о (к двери). Сергей Савельевич, можете сопроводить больного в машину.
Два тяжелых гиганта в белых халатах надвигаются на Ларса, и тот инстинктивно бросается за спину матери.
Я к у н и н а (санитарам). В сторону!
Те послушно расступаются.
(Ларсу.) Пойдем, Ларс… Не бойся, я с тобой. Я всегда с тобой… Даже когда меня не будет… и тогда ты будешь ходить по земле, которой тоже буду я! А сейчас надо работать… Якунины — обязаны, прокляты святой этой работой. Не плачь, мой мальчик! Ты слышишь — твоя Дашенька шестой час не отрывается от машины… Ты вернешься, когда мы все изнеможем! Но мы оставим тебе небольшую часть, чтобы ты ее… По-гусарски! Лихо! Закончил! И будут три автора… с одной фамилией. Деда. Глеба. И внука…
Л а р с. А почему — не твоя?
Я к у н и н а. Потому что я буду продолжать эту работу. За него! (Тихо.) Через мои глаза его мозг увидел то, что никогда бы не разглядеть мне… (Смеется — почти счастливо.) Все правильно! Все — путем! (Обнимает сына.)
Они тихо уходят. За ними санитары, баба Шура с сумкой, полной вещей Ларса. На сцене остаются Дмитрий Михайлович, Янко и Гедройц.
Я н к о (растерянно Дмитрию Михайловичу). А я не могла бы вам чем-нибудь помочь? Хотя бы как врач?
Д м и т р и й М и х а й л о в и ч. Нет! (Тише.) Скорее, как человек!
Я н к о. Я готова!
Д м и т р и й М и х а й л о в и ч (чуть ли не громовым голосом). Если готовы… Так убирайтесь отсюда! Как можно скорее! (Шепотом.) Но если через две недели… мой внук вернется домой… хоть в чем-нибудь — ущербным! То никакие бугаи в белых халатах — вам!.. Именно — вам… Не помогут!!!
Я н к о. Я? Я…
Д м и т р и й М и х а й л о в и ч. Вон!
Гедройц вежливо, но настоятельно уводит Янко.
Пауза.
Возвращаются Я к у н и н а и б а б а Ш у р а.
Б а б а Ш у р а. Увидела бы все это покойница… Это с ее-то внуком?! В родном доме… Мать! И что делает?!
Я к у н и н а (спокойно). А может быть… она — и видит? (Оглядывается.) На что бы перекреститься?
Дмитрий Михайлович достает небольшой образок, висящий у него на груди. Якунина падает перед образом, перед коляской Дмитрия Михайловича на колени и бьет поклоны.
Б а б а Ш у р а (резко). Хватит! Брат простудится! (Нежно.) Поехали, Дима! (Резко поворачивает коляску и везет Дмитрия Михайловича в его дальние комнаты. Оборачивается на пороге.) Все равно — не отмолишься! Если я не отмолилась — куда уж тебе!..