П о ж и л о й ч е л о в е к. Что он разлюбит вас?
М а р и н а. Нет, такими словами я об этом не думала. Он был один, понимаете, он был весь, он был неделим для меня, и без меня я его не представляла. Я, наверно, мешала ему. Я ходила с ним на его лекции, ждала его, когда он сдавал экзамены… Странная, казалось бы, вещь, я даже перестала следить за собой так, как раньше. Мне казалось, что я и так для него прекрасна. Я его. Я ходила какая-то нечесаная, я накидывала пальто на голое тело и ждала его на лавочке перед университетом, когда он сдавал экзамены. Я ловила себя на том, что я отключаюсь, пока его нет, пока он не выйдет… А потом он сбегал по лестнице, и все менялось.
П о ж и л о й ч е л о в е к. А как же вы сдали экзамены?
М а р и н а. Не знаю. Меня, наверно, пожалели. Раньше-то я училась очень прилично. Я была очень напористая студентка. Мне прочили большое будущее. Да я и сама на него надеялась. Если бы не случилось всего этого, из меня бы, наверно, вышла лихая карьеристка. Я много печаталась, оперировала самыми высокими понятиями, поднимала, защищала, угрожала… И ничего не понимала, душой, что ли, не задумывалась… (Пауза.) Печаталась та женщина во мне, которая собиралась прожить жизнь по этапам. Как одинокий паровоз из школьного учебника — от точки А до точки Б.
П о ж и л о й ч е л о в е к. А может быть, именно тогда вы были ближе к истине. Вы никогда не задумывались над этим?
М а р и н а. Ну что вы говорите? Вы — пожилой человек, проживший жизнь человек. Вы что, хотите этим самым меня успокоить? Подтолкнуть на всегда возможный путь?
П о ж и л о й ч е л о в е к. Вот вы говорите — я, не понимая, оперировала самыми высокими понятиями. Вряд ли вы уж совсем ничего не понимали. Просто они были не ваши, без вашей крови, не выстраданы. Потом прошла часть жизни, высокие понятия как бы отошли на второй план. Жизнь более конкретна, она полна полутонов, трудно определить одним словом все, что с нами совершается. Оно и хорошее, и плохое — одновременно. Хотя бы ваша первая встреча с Максимом… Я не могу сказать, что она мне понравилась. Хочется верить, что это серьезно, и вдруг какое-то вранье, душевная расхристанность. Согласитесь со мной.
Марина молчит.
Ну хорошо. А теперь вы вообще избегаете этих… высоких, как вы говорите, понятий? Боитесь, что ли?
М а р и н а. Может быть.
П о ж и л о й ч е л о в е к. Извините, а чем вы лучше сегодня без них, чем вчерашняя с ними, но как с побрякушками?
М а р и н а. Именно с побрякушками.
П о ж и л о й ч е л о в е к. А может быть, настало время, чтобы вернуться к этим понятиям?
М а р и н а. Мне, наверно, это не нужно.
П о ж и л о й ч е л о в е к. Тогда вспомните, что вы говорили только что. «Предательство, любовь…» Всё серьезные вещи. И вас невозможно разубедить в желании совершить правосудие. Как вы его понимаете. Вы, кажется, сами оперируете этими понятиями, но не хотите в этом признаться…
Дальнейший разговор между Мариной и Пожилым человеком идет в очень быстром темпе и несколько напоминает сцену следователя и обвиняемого.
М а р и н а. Нет, я просто…
П о ж и л о й ч е л о в е к (резко). Говорите правду.
М а р и н а. Я хочу, чтобы…
П о ж и л о й ч е л о в е к. Только правду.
М а р и н а. Мне кажется…
П о ж и л о й ч е л о в е к. Вы хотите вернуть его?
М а р и н а. Нет, нет…
П о ж и л о й ч е л о в е к. Правду!
М а р и н а. Он не имеет права…
П о ж и л о й ч е л о в е к. Жить без вас? Так?
М а р и н а. Нет, нет… он должен понять, что я… что все вокруг него…
П о ж и л о й ч е л о в е к. Говорите о себе…
М а р и н а. Я и он… если он забыл, что есть долг любви, близость…
П о ж и л о й ч е л о в е к. Внимание! Вы сказали — долг!
М а р и н а. Да, да… долг. (Неожиданно что-то поняла.) А ведь он сейчас меня еще больше любит. Больше. Но он гонит от себя это, прячется от этого…
П о ж и л о й ч е л о в е к. А вы не догадываетесь почему?
М а р и н а (тихо). Нет…
Очень медленно гаснет свет, слышна негромкая музыка. Пожилой человек отходит в сторону. На сцене М а к с и м пять лет назад. Он один в комнате. Он не одет и явно растерян.
О т е ц (входя). Ты-что невеселый?
М а к с и м. Волнуюсь, наверно.
О т е ц. Твой доклад в четыре? Хочешь, чтобы я пошел?
М а к с и м. Неудобно.
О т е ц. Что за глупости. Если это интересно, я приду. Сам-то ты как считаешь, интересный?
М а к с и м. Место научного сотрудника он мне обеспечит.
О т е ц. Цинично.
М а к с и м. Я плохо выгляжу, да? Посмотрелся в зеркало и расстроился. Серый какой-то.
О т е ц. Может быть, серый в другом смысле?
М а к с и м. Может быть, может быть… (Почти с нежностью.) А ты все время злишься и не разговариваешь со мной. Ну, папка, не надо. (Обнял Отца за плечи.) Я ведь все такой же… Твой сын, и голова у меня твоя, и улыбка, говорят, тоже… (Резко меняя тон.) Сегодня я буду немного подлецом, а завтра отмолюсь в чем-нибудь другом. И буду в полоску. Черный, белый, черный, белый… В полоску, в полоску…
О т е ц (осторожно). А что, даже самому противно?
М а к с и м. Есть факты, много фактов… Мозг подсказывает, что белое — белое, а черное — черное… Но это кажется только мне. Весь институт и все инстанции считают наоборот. И для того чтобы не открывать свой институт… (Засмеялся.) А ты знаешь, как это трудно в наше время, я должен встать на их позиции и признать, что у меня аберрация зрения!
О т е ц. А может быть…
М а к с и м. Вот видишь, какой ты добрый. Ты пытаешься меня даже выгородить. Я знаю, ты хочешь сказать, что я по молодости могу ошибаться. (Невесело.) Я сам хочу в это поверить. И поэтому доклад я написал с чистой совестью. Почти…
О т е ц. А другой путь ты обдумал?
М а к с и м (тихо). Да. И не раз.
О т е ц. Ну и как? Нравится?
М а к с и м. А что же тут может нравиться? Институт — это тоже часть государства. Существует государственное мнение по этому вопросу. Допустим, оно даже неправильно, и идет борьба внутри нашей науки. Но для того чтобы бороться, нужно сесть за этот стол, где тебя хотя бы выслушают.
О т е ц. Дальше.
М а к с и м. Я знаю, что в душе ты со мной согласен. Итак, допустим, я выступаю сегодня со скандальным докладом, завтра передо мной закрываются все двери, и что же дальше?.. Ответь сам.
О т е ц. Дальше ты прощаешься на время, и довольно на долгое, с наукой, занимаешься практикой. Собираешь материалы для нового доклада.
М а к с и м. Так, так… Сколько для этого нужно времени?
О т е ц. Учитывая основную работу, некоторые трудности в знакомстве с последними материалами… придется, очевидно, уехать из Москвы… а также всякого рода семейные трудности… Так что — лет пять.
М а к с и м. Накинь еще два года. На всякий случай.
О т е ц. Хорошо… Семь лет.
М а к с и м. Через семь лет… через семь лет… Семилетка в четыре года. Допустим, даже так.
О т е ц. Не прельщает?
М а к с и м. Ты не учитываешь слишком многого.
О т е ц. Я, кажется, догадываюсь.
М а к с и м. Я скажу сам. Первое, может быть, самое незначительное. Что за все время моя точка зрения восторжествует и уже будет не моя. Я далеко в хвосте других, и мои даже правильные выводы будут не больше чем дважды два — четыре. В хвосте, хвосте…
О т е ц. Что второе? Первое несерьезно — за эти четыре года ты уйдешь значительно дальше их от своей верной точки, пока они будут тратить время, чтобы найти ее. Что второе?
М а к с и м. Что второе? А на второе то, что я никуда не уйду дальше. Никуда. Или на микроскопически малое расстояние. Слушай. Что происходит сейчас — мозг, молодой, свежий, энергичный, вырабатывает правильное решение… Правильное! Даже смешно в этом сомневаться. И ему, моему мозгу, мне нужен успех. Помнишь, у Гёте: «Ничто так не способствует успеху, как успех». Радость должна сопутствовать молодости. Радость успеха, первооткрывательства. Есть два пути — молодость должна быть молодостью, с легкостью, радостью, открытостью, легкомыслием, успехом. А второй путь — быть в молодости мудрым, собранным и старым, а в старости обрести успех, радость молодости, признания… и влюбиться в восемьдесят один год, как тот же Гёте.
О т е ц (не сразу). А как насчет радости от брошенной всем перчатки? От азарта схватки, которая длится всю жизнь?
М а к с и м (серьезно). А я не азартный человек. Ты всегда пытался воспитать из меня напористого человека. Для этого есть и другие названия — незаурядного, выдающегося… Но выдающегося человека не надо воспитывать, они, выдающиеся, за скобками жизни. Но я не выдающийся. Жалко, очень, но это так… А для нормального человека… есть энергия молодости, но она, как и любая другая энергия, постепенно кончается. Как тележка, которую когда-то толкнули. Пусть даже очень сильно. И постепенно эта тележка останавливается. И тогда остается два пути — или вспрыгивать на тележку общества и уезжать туда, куда едут все… или искать какого-то нового толчка, новых сил, но уже постоянных.
О т е ц. А ты считаешь, что у меня энергия не кончается?
М а к с и м. Ты извини, хотя глупо за это извиняться… Но у тебя ее хватит на две жизни. И, наверно, поэтому мы все чаще не понимаем друг друга.
О т е ц. Нет, кажется, сегодня я тебя понял.
М а к с и м (нервно). Ты знаешь, я готов продать душу дьяволу, как раньше говорили. Потому что я знаю, что, если я даже буду развивать свои способности добросовестно и всю жизнь, в конце концов это будет все равно так мало… Мне все время не хватает… какой-то внутренней осмысленности, что ли…
О т е ц. Может быть, помощи?
М а к с и м. Нет, нет, нет…
О т е ц. Ты винишь в чем-нибудь меня?
М а к с и м. Да… То есть нет. Выслушай меня…
О т е ц. Ну, успокойся.