Объясняй сначала![20]Пер. Х. Райхман
С незапамятных дней насаждался и рос
Лес памфлетов и книг
Про «еврейский вопрос».
На ту вечную тему
И писать-то уж не о чем:
Объясняли проблему
И ученым и неучам;
Объясняли читателям —
И врагам и приятелям;
Со всем пылом печатного и словесного пороха
Объясняли и Герцль, и Пинскер, и Борохов[21].
Объясняли речами, всему свету знакомыми,
А враги, в промежутках, объясняли погромами,
И огнем, и мечом, и ножом, и дубиной —
(Не вместить и в страницу тот перечень длинный).
И поборники правды на решающем форуме
Выражали сочувствие дружелюбными взорами,
И внимали ораторам, и кивали сердечно:
Понимаем, друзья,
Понимаем,
Конечно!
Да, евреи народ, а не секта. Как свеж еще
Тот жестокий урок, что им нужно убежище!
Их рассеянье было несчастье и грех.
Надо дать им все то, что давно есть у всех:
Территорию, власть, представительство в мире…
Ясно раз навсегда! Как два на-два — четыре!
Значит, ясно? Прекрасно! было очень приятно,
Что никто этих истин не толкует превратно.
Но, как видно, в проблеме, разъясненной так хлестко,
Оставался вопросец — небольшая загвоздка!
И теперь, через годы,
Этот мелкий вопросик
Из глубин аксиомы снова высунул носик.
Он был, мельком
И быстро,
Задан в речи
Министра.
«У евреев — сказал он — есть две просьбы к правительствам:
Наделить их убежищем —
И своим представительством.
Что ж? Страна для убежища — им, конечно, нужна,
Но зачем — объясните —
Непременно одна?
Если в каждой стране им уделят по квоте —
Вот и будет конец
Их и нашей заботе!
А насчет представительства — непонятно мне, право,
На каком основании можно дать это право?
Это право дается — так докажут все книги им —
Лишь народам и странам,
Но никак не религиям…»
Эти перлы министра
Нам напомнили ныне
Анекдот о крестьянине
И об автомашине.
Два часа просвещали одного селянина,
Как пускается в ход и как едет машина.
И он слушал внимательно с понимающим взглядом —
А со лба объяснителя
пот катился уж градом.
Наконец, он сказал: «Хватит, я ведь не пень!
Понимаю!
Все ясно, как день!
Значит, есть карбюратор,
И затем генератор,
И затем батарея,
И затем конденсатор.
Тут бензин наливается,
Здесь мотор зажигается.
А тут действует вал,
А затем — передача;
И вращенье колес,
Стало-быть, не задача.
Одним словом, прекрасно я понял урок,
Да одно мне, признаться, еще невдомек —
И один лишь вопрос у меня:
Где тут, братец, впрягают коня?»
Да, устами политика
Так и сказано прямо.
Значит, снова начните-ка
Объяснять от Адама!
О шайке еврейских подстрекателей(После сообщения мандатных властей)Пер. Х. Райхман
Это — шайка фанатиков! Сводка властей
Приписала не мало грехов ей;
Она тащит евреев в Марсель и в Пирей,
Подвергает людей риску утлых ладей,
Где и жажда и давка, как в бочке сельдей,
И где нет санитарных условий.
Сообщенье о шайке, лишенной стыда —
Не казенная ложь пропаганды,
Это сущая правда! Да — да, господа!
Всюду бродят команды той банды.
Это знает теперь каждый путь, каждый тракт;
Эта шайка — действительный факт!
Ее члены прельщают наивных невежд
И готовят, хитры и коварны,
Контрабандные грузы еврейских надежд
Из Констанцы,
Из Бари,
Из Варны.
Ее ярко рисует казенный портрет;
Но, коль взять, например, иностранцев, —
Как похожа она целым рядом примет
На известную шайку британцев.
Был год «блица». Впотьмах, не снимая одежд,
Жил весь Лондон как город лунатиков.
И тогда, для спасенья британских надежд,
Вышла шайка английских фанатиков.
О, бессовестный клан! Ввел он нацию в грех.
Не забыть его варварских слов ей:
«Пот и слезы и кровь» — обещал он для всех —
Вместо всех санитарных условий.
Пот и слезы и кровь! Кровь и слезы и пот! —
Вот что было предложено Черчилем,
Главарем этой банды, в тот памятный год
Англичанам наивным, доверчивым.
Риск, мученья, нужду и обманчивый луч
Они дали стране, почерневшей от туч.
Они звали, тащили на бой, на дозор!
Подстрекали, манили… О, стыд и позор!
Но когда Лорд Г’ав-Г’ав[22] в своем радио-стиле
Объяснял англичанам, ругая их нрав,
Что их всех завлекли, обманули, сгубили —
Хохотали британцы над Лордом Г’ав-Г’ав.
Над такой безграничною тупостью,
Над такой грандиозною глупостью.
Тост итальянскому капитану[23]Пер. Х. Райхман
Небо в тучах кругом — и шумит ураган.
Но уж сделано дело на море.
Мы подымем стакан в твою честь, капитан!
Мы с тобой еще встретимся вскоре.
Неизвестна темна та морская стезя,
И никто ее славы не слышит;
Тайный путь тот на карте увидеть нельзя —
Но история путь тот запишет.
Про тот маленький флот из бесчисленных стран
Создадутся стихи и романы.
И, пожалуй, тебе — да, тебе, капитан,
Позавидуют все капитаны.
Наши парни работают ночью впотьмах;
За свой труд отдадут они душу.
Ты видал, как они с кораблей на плечах,
Свой народ переносят на сушу.
За холодную ночь мы подымем стакан!
За опасность, за труд и за горе!
За наш маленький флот, что в пути, капитан,
За суденышки, скрытые в море!
За отважных ребят, что без карты ведут
Судно к берегу в темные ночки —
И, уйдя от погони жестокой, дойдут
В нужный срок до назначенной точки.
Волны моря споют еще песню свою
И расскажут рассказ очевидца,
Как народ наш в своем трафальгарском[24] бою
Смог спасти утлый бот — и пробиться!
Небо в тучах кругом — и шумит ураган.
Но ведется работа на море!
Мы подымем стакан в твою честь, капитан!
Мы с тобой еще встретимся вскоре!
День придет — и в таверне, в беседе ночной,
Ты вздохнешь за бутылкой Кианти[25],
Улыбнешься и скажешь, тряхнув сединой:
«Постарел я, друзья мои, гляньте!
Но, хоть много на свете прошел я путей,
Еще помню — о, Санта-Мария[26],
Как, при спуске, в ту ночь я промок до костей
В этой… как ее звать?.. Наг’ария![27]»
И тогда мы расскажем: «Замок уже снят,
И ворота открыты народу;
И открыла их, брат, эта кучка ребят,
Что в ту ночь смело бросилась в воду».
Усмехнешься: «В борьбе меж пловцом и ловцом
Ваших даром искали „радаром“» —
И закончишь крутым итальянским словцом,
Поминающим чорта недаром.
День придет! А пока — пусть шумит ураган!
За опасность, за труд и за горе!
За наш маленький флот, что в пути, капитан!
За суденышки, скрытые в море!
Молитва о местиПер. А. Пэнн
За то, что
Он живым зарывал меня в землю и жег,
И состарился я, словно древнее небо,
Дай мне ненависть, серую, как мешок,
Что вдвоем не поднять ее тяжести мне бы.
Я к живущим врагам заявлюсь неживой
И над ними взойду полнолуния долей.
Они полем и рощей гнались за мной —
Буду гнать их в рощей и полем.
Пусть узнают мучители мести лицо,
Пусть замечется в ужасе крик палачей,
Когда тот, кто считался уже мертвецом,
К ним вернется живой саранчей.
Покровитель, очнись! Из могил и трущоб
Кровь убитых зовет, услыхал ты их чтоб!
Встань, отец! Встань и рви!
Ведь на то ж ты отец! —
Есть предел униженью, есть мукам конец!