Рядом с ним, всунувшись под бессильно откинутую руку, пристроился Дураш — поскуливал и лизал повернутое к нему бледное лицо с закрытыми глазами. При виде Лесли песик жалобно взглянул на нее, на морде так и читалось: «Сделай же что-нибудь!» Она шлепнула его по заду: «Кыш, не мешай!» — и секунду промедлила перед тем, как коснуться раненого: а что если он уже не дышит?!
Но он дышал, и сердце билось ровно, хоть и часто. Затылок представлял собой слипшуюся массу из волос и запекшейся крови, но свежей крови видно не было. Рана на ягодице тоже, похоже, больше не кровоточила.
Лесли выпрямилась и огляделась. Раненый винтовочной пулей приземистый кобелек с белой грудкой лежал там же, где раньше, но больше не скулил. Подошла, коснулась морды — все, не дышит. Остальные собаки были целы и невредимы; Дана, оторвав крышку у корзины, вытащила щенков и расположилась с ними тут же, на волокуше.
Первое, что Лесли сделала, это напилась — вволю, от души. Плеснула воды на ладонь, смыла с лица пот; работы ей предстояло много, а отдых — еще не скоро. Напоить Джедая не удалось — он по-прежнему был без сознания.
Освободив от мешков волокушу, она втащила на нее его неподъемно тяжелое тело и перевалила набок; привязала руки за запястья к оглоблям, а согнутые в коленях ноги — к деревянной перемычке. В этом положении ему и предстояло ехать — класть его на спину нельзя было из-за ран.
Мешки она навьючила на одну из лошадей, оглобли волокуши привязала к стременным ремням другой. Напоследок оглянулась на лежавшую на дне лощины мертвую собаку и со вздохом отцепила навьюченную на лошадь саперную лопатку. Почва здесь песчаная, похоронить будет нетрудно.
Всю дорогу Лесли преследовало жуткое видение: лошадь ни с того ни с сего взбрыкивает, она вываливается из седла, и обезумевшая скотина уносится прочь, волоча за собой беспомощного Джедая.
С лошадями она более-менее умела обращаться, но всегда старалась держаться от них подальше. Это пошло еще с детства, после рассказа мамы о том, как когда-то ее укусила лошадь — длинный изогнутый шрам на маминой руке выглядел очень впечатляюще.
Но эти крапчатые лошадки вели себя вполне прилично: неторопливо трусили в ту сторону, куда она их направляла, не пытались ни брыкаться, ни кусаться, и даже не особо шарахались от бегущих вокруг собак. Лишь поначалу, когда Лесли навьючивала одну из аппалуз, та здорово ее напугала, внезапно подтолкнув мордой и фыркнув в ухо, но, похоже, это был жест дружелюбия.
Следующий овраг попался только миль через пять, но зато — удача! — с водой. Ручей был хоть и неширокий, но полноводный и бурливый, даже кусты ивняка по берегу кое-где росли.
Минут десять она ехала вдоль обрыва, пока не обнаружила место, где овраг расширялся, образуя внизу ровную площадку, после чего, натянув поводья, спрыгнула с седла. Собаки тут же разбежались по берегу, ища спуск, и через минуту снизу донесся плеск и мокрые шлепки.
Мешки Лесли просто покидала вниз. Куда труднее оказалось спустить Джедая. Всего на каких-то семь футов, но в одиночку сделать это оказалось непростой задачей. Невозможно было объяснить лошади, что она должна медленно пятиться, приходилось вести ее за уздечку — в результате Лесли не могла видеть, что творится внизу, куда съезжала привязанная на длинной веревке к седлу волокуша.
Поэтому спуск выглядел так: два коротких шажка назад, команда «стой!» (понимала ли ее лошадь, неизвестно, но останавливалась), пробежка до обрыва, прыжок вниз (сдвинуть оглобли волокуши, чтобы не встала вертикально и не перевернулась), карабкание наверх, возвращение к лошади и еще два шажка назад.
Когда волокуша наконец легла на площадку, Лесли была мокрой от пота.
Перед тем, как отпустить лошадей, она отблагодарила их единственным доступным способом: поставила на землю большую миску и вылила туда две фляги воды. Обычно такой порции хватало, чтобы напиться дюжине собак — лошади же высосали ее в минуту. Лесли еще раз убедилась, что, отказываясь от них, поступает правильно: пьют они все-таки ужасно много. Поэтому, наполнив миску вторично, она расседлала лошадей, сняла с них уздечки и сказала:
— Все. Больше у меня для вас ничего нет.
Аппалузы смотрели серьезно, даже обиженно, словно и впрямь что-то понимали.
— Уходите, — повысила она голос, хлопнула в ладоши: — Все!
Лошадки переглянулись, дружно развернулись и двинулись на юг. Постепенно рысца перешла в легкий скользящий галоп, и спустя минуту на горизонте виднелись лишь две уносящиеся все дальше светлые тени.
Пулю из ягодицы удалось извлечь с первого раза. Лесли возблагодарила Господа, что Джедай без сознания — иначе при этой жестокой операции его не смогли бы удержать и десять человек.
Дав немного стечь крови, она вытерла рану и плеснула на нее самогонки, после чего прилепила к раненому месту сложенную в несколько раз чистую тряпицу. Прилепила изолентой — что поделать, за долгие годы даже запечатанный лейкопластырь терял свои клеющие свойства, изолента же по-прежнему оставалась липкой.
Рана на затылке потребовала куда больше времени и сил. Прежде всего пришлось осторожно, по прядке состричь закрывавший ее колтун из запекшейся крови и волос, и лишь после этого Лесли добралась до самой раны.
Повезло Джедаю, конечно, сказочно: каких-нибудь полдюйма в сторону — и череп разлетелся бы в куски. А так пуля лишь скользнула по нему, оставив сочащуюся кровью борозду, на вид жутковатую, но для жизни не опасную.
Хотя «повезло» — это еще как посмотреть. Наверняка бедняга заработал сотрясение мозга — а что если он в результате позабудет даже ту малость, которую выучил за эти месяцы?!
Как бы то ни было, волосы вокруг раны пришлось выстричь, а саму рану зашить. После чего, наложив на шов примочку из отвара ромашки, Лесли замотала Джедаю голову бинтом и удовлетворенно кивнула самой себе:
— Пожалуй, все!
Хорошо бы его еще напоить — про такой кровопотере нужно много пить. Но как это сделать, если он без сознания?
Подсунув руку ему под щеку, Лесли приподняла его голову и поднесла к губам горлышко фляги.
— Джедай! Джедай, ну пожалуйста!
Честно говоря, она не ждала, что он очнется — если уж не пришел в себя, когда она ковырялась в его ранах. Но глаза Джедая вдруг открылись — странно, непривычно темные и блестящие; голова едва заметно качнулась, губы разомкнулись, выдохнув всего одно слово:
— Джед…
— Что?! — Лесли не поверила своим ушам, рука от неожиданности дрогнула, плеснув ему в рот изрядную порцию воды. Сначала он поперхнулся, но потом сглотнул и глаза медленно закрылись.
— Эй! — нетерпеливо воскликнула она, встряхнув его за плечо. — Эй!
Но он уже снова отключился.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Больше до самой ночи Джедай так и не пришел в себя. Поначалу Лесли подходила к нему через каждые несколько минут, потом реже: бесполезно, все равно натыкаешься на одно и то же — неподвижное лицо и закрытые глаза.
До сих пор не верилось, что он что-то произнес. Если бы другой человек ей об этом рассказал, она бы подумала, что он ослышался, но сама-то она ослышаться точно не могла!
Джед… интересно, это его имя, или он просто попытался вслед за ней повторить «Джедай»?
Спать Лесли легла рядом с ним — если очнется, она сразу почувствует. Но он за всю ночь ни разу не шевельнулся.
Очнулся он лишь на следующий день после полудня. Лесли уже успела перестирать все белье и, сидя по-турецки, шила новый вещмешок, когда, в очередной раз бросив взгляд на Джедая, увидела, что глаза его широко открыты.
— Ну наконец-то! — обрадовалась она и вскочила. — Давай-ка водички попьешь!
Подошла, присела рядом и поднесла его губам флягу. Он смотрел на нее снизу вверх, удивленно, растерянно и — осмысленно, разницу Лесли почувствовала сразу.
Сделав несколько глотков, наморщил лоб — она поняла и отодвинула флягу.
— Я тебя знаю, — сказал он еле слышно. — Мы шли куда-то, да?
— Да, — кивнула Лесли и увидела, как его глаза успокоенно закрылись.
Выходит, он действительно пришел в себя… И если и не все помнит, то по крайней мере может теперь говорить.
Неужели это из-за того выстрела? Может ли быть, что предыдущая травма сдвинула ему мозги так, что он перестал соображать, а теперешняя — снова поставила их на место? Лесли понимала, что у любого врача-психиатра ее версия не выдержала бы никакой критики — но другого объяснения у нее не находилось.
Перевернув набок, она подперла его мешком с одеялами, чтобы не заваливался назад, и подложила под голову свернутую попону вместо подушки. Вернулась на свое место, снова взяла недошитый вещмешок, но вскоре отложила его и растянулась на спине, глядя в небо.
Было ясно, что стабильному и замкнутому мирку, в котором она жила, приходит конец. Джедая — ее «осла», покорного и бессловесного, больше нет. Есть чужой человек, которого она совершенно не знает. А что если он окажется злым, упрямым и склонным решать все проблемы с помощью кулаков? Или не захочет тащить волокушу — что тогда?
И кроме того, будь он хоть ангелом во плоти, но если он вспомнит, кто он и откуда, то наверняка захочет вернуться к своим — как захотела бы и она сама, если бы узнала, куда ушли люди из Форт-Бенсона…
В очередной раз Джедай очнулся уже в сумерках.
Костерок Лесли разожгла совсем крохотный — с топливом было плохо — но даже в его слабом свете сразу заметила блеск открывшихся глаз. Сделала вид, что не видит — пусть заговорит первым.
Некоторое время он молча наблюдал за ней, потом тихо спросил:
— Где я?
Ее так и подмывало ответить «в овраге» — пожалуй, это был бы самый точный ответ. Но вместо этого она повела вокруг себя рукой и коротко объяснила:
— Колорадо.
— Почему?
— В тебя стреляли.
Лесли понимала, что он спрашивает не об этом, но не рассказывать же ему сейчас всю историю о том, как она его купила и как они пришли сюда.
— Как ты себя чувствуешь? — спросила она в свою очередь.