Но самым неприятным оказался переход через реку. Мелкая — кое-где всего по колено — но быстрая, она так и не покрылась льдом. В свое время Лесли не раз перебиралась через нее, прыгая по выступавшим из воды валунам. Но это было летом, теперь же, запрыгнув на валун, она несколько секунд побалансировала на нем и соскочила: верхушка камня, покрытая ледяной коркой, оказалась невыносимо скользкой.
Еще раз смерив глазами переправу. Лесли вздохнула и — делать нечего — села на снег и принялась разуваться. Лучше уж перейти реку вброд, чем, поскользнувшись, грохнуться с камня в ледяную воду и промокнуть до нитки.
Дана с Дымком мочить лапы не захотели и перебрались через реку по валунам. Что ж, на то у них и по четыре ноги с когтями, а не две.
Наступили сумерки, но она все шла и шла, нарушая собственное правило не идти до изнеможения и молясь лишь об одном: полтора года назад она оставила в пещере кучу хвороста — только бы до нее никто не добрался! Собаки тоже устали — они уже не бежали бодро впереди, а плелись за ней по пятам.
Горы были совсем близко, но, казалось, с каждым шагом Лесли они понемножку отступают назад, не желая подпускать ее к себе.
Когда прямо перед ней взметнулся ввысь крутой склон, в первую секунду она подумала, что ей это мерещится, ведь не может быть, что она дошла! Но потом сняла лыжи, закинула их за спину и на четвереньках полезла по склону, то и дело поглядывая вверх, на хорошо просматривавшуюся на фоне неба кривую сосну — слева от нее находился вход в пещеру.
Как оказалось, до хвороста кое-кто добрался — а именно кабаны. К счастью, они ничего с ним не сделали, только раскидали по полу — наверное, искали еду.
Лесли подобрала несколько обломков потолще и сложила костер, присела рядом, согревая закоченевшие руки. Сил уже не осталось, хотелось растянуться прямо на каменном полу, подложить под голову мешок — и спать, спать… Стиснув зубы, она заставила себя наполнить котелок снегом и, кинув туда несколько кусков вяленого мяса, установила его над костром. Сама же подожгла конец длинной хворостины и направилась в глубь пещеры.
Проход постепенно сужался. Когда он стал фута три шириной, Лесли переложила факел в левую руку, а правую вытянула вверх и, двигаясь дальше, повела ею по каменной стене. Отверстие удалось нащупать через несколько шагов. Сначала она сунула туда факел, прислушалась: ни стрекота, ни шороха чешуи (хотя, впрочем, о какой гремучке может идти речь в январе?) Затем засунула в отверстие руку, нащупала лямку мешка и с облегчением вздохнула: вещи были на месте.
Поужинала Лесли вареным мясом, с удовольствием запив его крепким солоноватым бульоном; спать устроилась, можно сказать, с комфортом: разложив у костра хранившуюся в схроне толстую шерстяную попону, легла на нее, завернувшись в два одеяла. Дана тут же свернулась клубком у ее живота, Дымок привалился к спине.
Последнее, что она сделала перед тем, как провалиться в сон — это напомнила себе не вскакивать завтра ни свет ни заря: перед тем, как пускаться в обратный путь, нужно как следует выспаться и отдохнуть.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
До знакомых мест Лесли добралась на пятый день утром. За последние двое суток у нее день перепутался с ночью: хорошенько отдохнув в пещере и пустившись в обратный путь в середине дня, до леса она дошла лишь на рассвете, усталая настолько, что еле хватило сил развести костер. После чего, обнаружив, что сделанное ею три дня назад гнездо из лапника цело и невредимо, она устроилась в нем и благополучно проспала весь день.
Так что по лесу пришлось идти уже ночью.
Но теперь все, до шалаша осталось миль пять, не больше! Лесли повела плечами, чувствуя за спиной тяжесть вещмешка — там и мука, и пшеница (каша с мясом из нее — просто объедение!) и даже горшочек с патокой. Вот Джедай обрадуется! Впрочем, он наверняка обрадуется не только еде, но и тому, что она сама вернулась, живая и невредимая. Кинется навстречу, обнимет ее…
Она как раз мечтала о том, как славно будет прижаться к нему и зажмуриться — все, дошла! — когда Дана с Дымком внезапно насторожились. Еще секунда, и, даже не взлаяв, они рванулись вправо и скрылись за деревьями.
С минуту она стояла, ожидая вот-вот услышать знакомый лай: «Сюда, сюда!» — но вокруг было тихо. Она позвала: «Эй!», свистнула — собаки не возвращались. Может, учуяли оленя?
На всякий случай она зарядила оба арбалета, подождала еще немного — и, свернув с лыжни, двинулась за собаками.
Следы шли почти по прямой, словно Дана с Дымком точно знали, куда бегут. Лесли прибавила ходу, на ходу поглядывая по сторонам, и вдруг… она остановилась, прислушиваясь. Да, с той стороны, куда умчались собаки, снова донесся еле слышный звук, заставивший ее бегом рвануться вперед.
Чем дальше она бежала, тем отчетливее он слышался, тем громче звенел набатом: «Сюда, сюда!» Лаяли не две собаки — вся Стая; теперь Лесли различала в этом лае не только отчаянный призыв, но и басовитые нотки угрозы и ярости.
Наконец лай зазвучал совсем близко. Продравшись сквозь густой подрост, она выскочила на поляну и замерла, одним взглядом охватив всю картину: надрывающихся от лая собак, пятна крови на снегу и посреди этого хаоса огромного бурого зверя.
Он прижимался задом к толстой раздвоенной сосне и угрожающе покачивал головой; собаки окружали его со всех сторон. В первый миг Лесли показалось, что это исполинский кабан — но нет, не бывает, не может быть кабана ростом семь футов![29] В следующую секунду она поняла, что это бизон…
После Перемены их осталось мало — за все эти годы Лесли видела бизонов лишь трижды и ни разу на них не охотилась. Но теперь упускать такую добычу было нельзя: ведь это целая гора мяса!
Она шагнула в сторону, чтобы лучше разглядеть бурое страшилище. Сердце сжалось — стала видна неподвижно лежавшая в стороне собака; по белому кончику хвоста она узнала одного из щенков Даны.
С низким, похожим на рев мычанием бизон внезапно скакнул вперед, пытаясь поддеть рогом кого-нибудь из собак, но они набросились на него с разных сторон. Дымок вцепился ему в хвост, бизон резко развернулся, и пес, отлетев в сторону, покатился по снегу.
Бизон снова отступил к сосне.
Лесли скинула вещмешок и лыжи и, пригнувшись, двинулась вдоль границы поляны.
Куда в эту громадину стрелять, чтобы наверняка? В шею? Но там сплошная шерсть… В глаз? А что если он, подхлестнутый болью, прорвется сквозь кольцо собак и умчится прочь?
Нельзя, ни в коем случае нельзя дать ему уйти!
Лесли с сомнением взглянула на арбалет — нет, стрелой это чудовище не свалишь. «Твое оружие — скорость и ловкость», — всплыли в памяти не раз слышанные слова сержанта Калвера. Скорость и ловкость…
Отступив на несколько шагов, она сняла куртку и завернула в нее арбалет. Достала из ножен мачете и, пригнувшись, скользнула вперед.
Собаки потеснились в стороны, и она заняла место среди них, припав к земле и выжидая; задние ноги и хвост бизона были теперь футах в шести от нее. Зверь недобро оглянулся, но клацнувшая зубами у самой морды Дана отвлекла его. Он мотнул головой, собака чудом успела увернуться, но бизон ринулся вслед за ней.
Между его крупом и сосной образовался промежуток — это и был шанс, которого Лесли ждала. Словно выпущенная из арбалета стрела, она стелющимся прыжком метнулась в просвет, рубанула мачете по задним ногам бизона и, отпустив рукоять, кубарем покатилась дальше. Успела подумать «Бинго!»,[30] когда внезапный сильный удар по ногам швырнул ее лицом в снег.
Она вскинулась и оглянулась. Бизон снова прижимался задом к сосне, собаки с лаем наседали на него. Мотая рогатой башкой, зверь отбивался от них, но было видно, что он сильно припадает на левую заднюю ногу.
Из груди Лесли вырвался рыдающий вздох — все, теперь он далеко не уйдет! В следующую секунду она почувствовала боль в собственной ноге, опустила глаза и увидела растекающуюся под ней кровь.
Рана была глубокой, но не опасной — острый рог как ножом наискосок полоснул по икре, по счастью, не задев артерию. Промыть, зашить, и недели через три нога будет как новенькая.
Но сейчас эта рана могла стать серьезной проблемой. Опираясь на здоровую ногу, Лесли встала, попыталась шагнуть — и со стоном села на снег. Позвала:
— Ала!
Собака прибежала — запыхавшаяся, возбужденная охотой. Сунулась мордой, лизнула в щеку.
— Поищи там и принеси мои вещи, — махнула Лесли рукой.
Сначала Ала принесла куртку с арбалетом, затем, пятясь, волоком притащила по снегу тяжелый вещмешок и побежала искать остальное.
Лесли промыла рану пригоршней снега и накрыла ее куском чистого бинта; обмотала ногу запасными носками и, поверх носков, ремешком. Понятно, что такая временная повязка ходить ей не поможет, но хоть рану защитит.
Она взглянула на бизона — под его задней ногой растекалось кровавое пятно; он уже не пытался бросаться на собак, а стоял неподвижно и лишь угрожающе поводил головой. Собаки тоже притихли, некоторые даже прилегли на снег.
Да, теперь он далеко не уйдет, но силы у него еще есть, и эта осада может продолжаться долго — до вечера, до ночи.
Нужен револьвер. Револьвер и Джедай.
Лесли порылась в вещмешке: мешки с едой, одеяла, котелок… Подтянулась к молодой сосенке, срезала кусок коры размером с ладонь и, кольнув ножом палец, кровью вывела на ее светлой внутренней стороне одно слово: «Револьвер».[31] Хватило еще места для корявого «Л» с точкой.
Взглянула на Алу — та терпеливо сидела рядом, перед ней валялись лыжи и шапка. Отряхнув шапку от снега, Лесли сунула в нее кору с запиской, завернула и протянула собаке.
— Возьми. Пойди к Джедаю, отдай ему.
Схватив зубами сверток, Ала пытливо глянула Лесли в глаза: «Так ли я тебя поняла?»
— Да. Ищи Джедая! Беги!