Она подняла его недоштопанный чулок с пола, но не стала заканчивать работу, так как слишком разнервничалась.
Прошел час, за ним другой, а Джон так и не появился.
В ту ночь погода была скверной, дул сильный холодный ветер, который заставлял стонать и скрипеть старый, разваливающийся домишко.
Эстер не отходила от окна. Сторож на улице прокричал десять вечера. Она переоделась в ночную сорочку, приготовила постель и вновь принялась смотреть в окно.
Джон вернулся домой около полуночи. Он показался ей каким-то одичавшим, усталым и чужим.
— Можешь не беспокоиться о нашем финансовом положении. Пока, — сказал он Эстер совершенно бесцветным голосом, — я был у одного знакомого, который согласился взять меня к себе в мастерскую.
— Но ты ведь не бросил ювелирное дело? — взволнованно спросила его Эстер.
Что-то в нем явно указывало на серьезные перемены, произошедшие за время его отсутствия, и это не на шутку взволновало Эстер.
— Представь себе, нет. А сейчас я хочу спать. Уже очень поздно.
В ту ночь и еще несколько ночей после Джон и Эстер не были близки. Они спали в одной постели, отвернувшись друг от друга, будто чужие. Но вскоре, поняв всю нелепость такого положения, стали пытаться восстановить прежние отношения.
— Прости меня, Эстер, — говорил Джон, — теперь я думаю, что ты была права во всем, меня преследует мысль о том, что я фактически бросил тебя на целых четыре месяца после нашего венчания. Тебе пришлось работать, будучи в положении, но я должен был бы быть рядом с тобой. Я виноват, виноват в том, что не сразу осознал всей ответственности быть женатым мужчиной. Если бы только можно было повернуть время вспять! Я клянусь, что никогда не расстался бы с тобой, выйдя за ворота Флит.
— Да я не виню тебя, это же было мое решение, — отвечала ему Эстер, нежно гладя его лицо и волосы.
Все стало как прежде. Ни Джон, ни Эстер не вспоминали о причине ссоры, да и о самой ссоре. Джон ни слова не говорил о своей новой работе, но денег стал приносить в два раза больше, чем прежде. И хотя Эстер была рада, что сможет купить некоторые необходимые для Джосса вещи, к радости ее примешивалось смутное чувство тревоги, что деньги эти были «грязными», полученными нечестным путем. Когда-то Джон рассказывал ей, что среди ювелиров тоже есть мошенники, которые обделывали разные сомнительные делишки, скупая и тут же переплавляя краденые вещи, продавая втридорога изделия с низким содержанием золота и серебра, обманом уклонялись от налогов, и проделывали еще много разных трюков, к которым никогда не прибегали уважающие себя мастера. И Эстер непременно заподозрила бы Джона в проведении таких сомнительных сделок, если бы не знала его достаточно хорошо и не была бы уверена в нем. Однако что-то определенно было не так с его новой работой.
В первый раз она стала думать об этом, стирая его сорочки. По установленному ею порядку Джон каждый день надевал чистую сорочку, и раньше, когда Эстер опускала его грязные рубашки в деревянное корыто с мыльным раствором, она ощущала запах пота, а теперь от них исходил какой-то непонятный кислый, почти химический запах, происхождение которого Эстер никак не могла определить. На все ее расспросы о том, с чем ему теперь приходится работать, Джон отвечал рассеянно, невпопад, или не отвечал совсем. Эстер заметила также, что пальцы его покрылись странными пятнами, и он никак не мог отмыть их или оттереть.
Однажды, покупая на рынке овощи, Эстер увидела на соседнем прилавке гору дешевой металлической посуды, украшенной орнаментом, имитирующим золотую отделку. Догадка сверкнула в ее сознании. Вот оно что! Скорее всего, Джон теперь занимается золочением! Все сразу встало на свои места. И запах от сорочек, и пятна на пальцах.
Золочение было самой «грязной» и самой вредной для здоровья работой. Эстер знала, в каких условиях это делается, поэтому до того разволновалась, что чуть не потеряла сознание. Выронив пучок лука-порея, который она собиралась купить. Эстер резко развернулась, перехватила Джосса на другую руку и бросилась бежать.
Джон много рассказывал ей о ювелирном деле, поэтому она знала практически все, включая и процесс золочения. Тонкие пластины металла расплавлялись, а затем в тот же тигель добавляли три-четыре части ртути на одну часть золота. Получалась амальгамная, маслообразная смесь. И эту смесь пальцами наносили на рабочую поверхность, а потом выпаривали ртуть. На изделии оставался слой золота. После этого изделие чистили и полировали.
Ртутные испарения губительно действовали на легкие. Понятно, что очень мало мастеров по золочению жили долго. Большинство умирали молодыми от страшных легочных болезней. И Джон пошел на это, потому что Эстер вынудила его.
Она увидела вывеску «Чарльз Хардкасл. Золочение и полировка». Здесь было новое место работы Джона. Из труб мастерской валил черный ядовитый дым. Эстер села на скамью неподалеку и стала ждать полудня. В двенадцать часов дня рабочие выходили из цеха на свежий воздух, отдохнуть и поесть.
Увидев толпу этих несчастных, она почувствовала, как сердце ее разрывается от боли и жалости. Многих душил приступ кашля, лица были бледные, похожие на обтянутые кожей черепа. Казалось, дни этих людей были сочтены. Среди них попадались и женщины. Более или менее нормально выглядели вновь поступившие в мастерскую, среди них Эстер увидела Джона. Он также узнал ее и быстро подошел к ней.
— Господи, Джон, только не это! — воскликнула Эстер.
— Иди домой, — ответил ей Джон, не прикасаясь к сыну, словно боясь заразить его.
— Пойдем вместе! Не возвращайся в эту адскую дыру!
— Поговорим об этом вечером.
Джон присоединился к группе рабочих, и Эстер ничего не оставалось, кроме как вернуться с Джоссом домой.
Перерыв закончился. Джон набрал свежего воздуха в легкие. Пора было возвращаться на работу.
Для получения изделий с тонкой золотой пленкой не существовало лучшего способа, чем «ртутный». Кроме того, серебряные коробочки, чашки, корзинки и мисочки, покрытые изнутри слоем золота, выглядели весьма изящно, пользовались большим спросом, но мало кто из покупателей знал, какой ценой появляются на свет эти красивые безделушки.
Джон одел на голову специальный кожаный шлем с дыхательной трубкой, которая была отведена через плечо за спину. Так рабочие не вдыхали напрямую, по крайней мере, худшие испарения. Шлем был тяжелый, неудобный, но Джон и его товарищи могли считать себя счастливчиками, что их обеспечили этим приспособлением. В других местах он видел, как некоторые рабочие сами пытались соорудить что-то вроде защитных коробок, чтобы хоть как-то обезопасить свое здоровье и продлить срок жизни. В общем, Джон был даже рад, что оказался именно в этой мастерской. Единственное, чего он не мог предположить, это то, что Эстер догадается о его новой работе и сможет найти его.
В тот же вечер она искренне пыталась убедить Джона бросить это занятие, но он не послушал ее.
— Платят там хорошо, — упрямо отвечал он, — и нам нужны эти деньги.
За ужином он заметил, что Эстер как будто потеряла аппетит. Она не притронулась ни к чему и рассеянно двигала кусочки овощей по тарелке.
— Платят там хорошо, потому что работа очень вредная и опасная, — настаивала она.
— Согласен. Но ничего не случится, если я некоторое время поработаю там, — ответил Джон, беря кусок хлеба с блюда.
— Но ведь каждый час, каждая минута, проведенная там — смертельна!
В эту секунду Джон поперхнулся и закашлялся. Эстер, уверенная в том, что его легкие уже заражены, побледнела и уронила вилку. Джон сделал глоток эля из кружки и восстановил — дыхание.
— Если в течение полугода не подвернется ничего лучшего, я вернусь к своей прежней работе. За полгода мы сможем скопить хоть чуть-чуть денег.
Эстер была довольна уже тем, что Джон вообще согласился бросить эту ужасную работу, пусть даже через полгода. А вскоре, месяц спустя, дела их совсем пошли на лад, когда к ним в гости пришел Робин. Он только что зарегистрировал свою пробу, стал мастером и принес Бэйтменам хорошие новости.
— Знаете, я собираюсь работать у одного очень преуспевающего ювелира, Бартона. Это в Холборне, недалеко от таверны Кросс Кейз, там есть вакансия рабочего. Я поговорил с хозяином о тебе, он дал положительный ответ. Если тебе интересно это предложение, приходи туда завтра утром к семи часам.
— Разумеется, приду! — благодарно воскликнул Джон. — Я ведь несколько раз встречался с Бартоном и его семьей у Харвуда. Может быть, он уже забыл мое имя, но я уверен, он обязательно вспомнит меня, как только увидит… Послушай, Робин, но ведь тогда он и вспомнит, что Харвуд меня прогнал и «проклял»?
— Не волнуйся. Он уже ничего не помнит. И давно порвал «черный список» Харвуда с твоим именем. Они, видишь ли, рассорились по каким-то своим делам, и теперь семьи Бартона и Харвуда враждуют.
— Как бы там ни было, завтра в семь утра я буду в мастерской в Холборн. Спасибо тебе, дружище.
В тот вечер, когда Джон вернулся домой после своего первого дня работы в мастерской Бартона, Эстер открыла ему дверь и от удивления застыла на пороге. Джон улыбался той самой счастливой улыбкой, словно школьник, у которого наконец-то начались каникулы.
— Эстер! — воскликнул он. — Какая это замечательная мастерская! И какие там делают вещи! Пока я выполняю простые операции, но скоро перейду на лучшее место, уверен!
Эстер бросилась к нему в объятия, и он с нежностью погладил ее плечи и руки.
— Я так рада! — прошептала она.
Все случилось так, как и предполагал Джон. Вскоре он был признан рабочим с навыками высочайшей квалификации, и ему стали доверять творческую работу, которая требовала также таланта и вдохновения. Джон зарабатывал двадцать четыре шиллинга в неделю, и они с Эстер начали потихоньку откладывать деньги. И когда, казалось, все обернулось как нельзя лучше и дела их семьи пошли в гору, однажды вечером Джон произнес фразу, от которой Эстер стало не по себе, и которая разбудила в ней старые страхи и опасения.