– Только послушайте его! – воскликнула Метта, восхищенная и вместе с тем испуганная словами мужа. – Отведем-ка его опять в постель, Ганс. Работать – скажите, пожалуйста!
Они хотели поднять Раффа со стула, но он остановил их.
– Нет, постойте, – улыбаясь проговорил он. – С какой стати вы хотите тащить меня, как какое-нибудь бревно? Уверяю вас, что не пройдет и трех дней, как я отправлюсь работать на плотину. А ведь приятно будет повидаться со старыми приятелями! Что-то поделывают теперь Ян Камп и молодой Хугсвейт? Я уверен, что они были добрыми друзьями для тебя, Ганс.
Ганс взглянул на мать. Хугсвейт умер пять лет тому назад, а Ян Камп сидел в тюрьме в Амстердаме.
– Конечно, они сделали бы все, что могли, если бы мы обратились к ним, – ответила вместо сына Метта. – Но Гансу некогда было заводить себе друзей: он и работал, и учился.
– Работал и учился, – повторил Рафф. – Разве наши дети умеют читать и знают арифметику, Метта?
– Еще бы! – гордо ответила Метта. – Ты потом послушаешь, как отлично они читают. А Ганса хлебом не корми, только дай ему книгу. Что же касается счета…
– Ну-ка, Ганс, помоги мне, – прервал ее Рафф. – Я, пожалуй, лучше лягу в постель.
Поздно вечером Бринкеры уселись за свой скромный ужин. Метта отрезала три небольших ломтя хлеба для себя и для детей, и они стали есть его, запивая водой. Кто бы подумал, что у них в шкафу лежат разные вкусные вещи?
– Отец поужинал с большим удовольствием, – сказала Метта, указывая на постель, – и в ту же минуту заснул. Еще много дней пройдет прежде, чем он окрепнет. Ему очень хотелось немножко посидеть после ужина, но пока я суетилась и нарочно медлила, передвигая то стул, то скамеечку, он упал на подушку и заснул сразу, как маленький ребенок… Что с тобой, Ганс? Ты так пристально уставился на стену, как будто увидел на ней паутину.
– Нет, мама. Я просто задумался.
– О чем? Да, впрочем, нечего и спрашивать, – грустно прибавила она. – Я сама думаю о том же. Ничего удивительного, что наша тысяча гульденов не идет у нас из ума!
Ганс тревожно взглянул на мать: он боялся, что она взволнуется, как было с ней всегда, когда речь заходила о пропавших деньгах. Но Метта казалась спокойной и, откусывая маленькими кусочками хлеб, задумчиво смотрела в окно.
– Тысяча гульденов! – вдруг послышался с постели слабый голос Раффа. – Надеюсь, они пригодились тебе, жена, в эти тяжелые годы, пока я лежал больной?
Бедная женщина вскочила. Слова мужа совершенно уничтожили надежду, которая у нее появилась в последние дни.
– Ты проснулся, Рафф, – пробормотала она.
– Да, Метта, и чувствую себя гораздо лучше… Как хорошо, что у нас было накоплено столько денег! Хватило их тебе на все десять лет?
– Я… я… не брала их, Рафф. Я…
Метта хотела сказать мужу всю правду, но Ганс остановил ее.
– Вспомни, что доктор не велел тревожить отца, – прошептал он.
– Так поговори с ним сам, сынок, – с дрожью в голосе ответила Метта.
Ганс подошел к постели.
– Слава Богу, что тебе стало получше, отец. Теперь ты скоро совсем поправишься.
– Надеюсь, что так, мой мальчик… А надолго ли хватило вам денег? Я не расслышал, что сказала мать.
– Я сказала, Рафф, что они все вышли! – воскликнула Метта, с отчаянием взглянув на него.
– Ну, так что же за беда? Тысяча гульденов за десять лет – не Бог знает какие деньги. Но, по крайней мере, вам не пришлось терпеть нужды. Ведь так?
– Так, так! – прошептала Метта и, закрыв лицо фартуком, горько заплакала.
– Полно, полно, Метта! О чем же ты плачешь? Когда я поправлюсь, мы опять сумеем накопить денег. Хорошо еще, что я рассказал тебе про них прежде, чем заболел.
– Рассказа л…. что?
– Да куда я их спрятал. А вот сейчас я видел во сне, что ничего не говорил тебе.
Метта хотела броситься к нему, но Ганс схватил ее за руку.
– Молчи, мама, – прошептал он. – Мы должны быть как можно осторожнее.
Метта остановилась и сжала руки, а Ганс опять подошел к постели.
– А ты помнишь, отец, когда ты спрятал деньги? – спросил он.
– Да, мой мальчик, – рано утром, в тот самый день, как упал с плотины. Накануне мне показалось, что Ян Камп замышляет что-то дурное, и я боялся оставить деньги на прежнем месте. Кроме матери, только он один знал, что мы накопили тысячу гульденов. Вот почему я поднялся чуть свет и зарыл их. Как глупо было с моей стороны подозревать старого друга!
– А теперь ты, должно быть, забыл, куда спрятал их? – улыбаясь, спросил Ганс.
– Ха-ха-ха! Нет, сынок… Ну, прощай, – мне хочется спать.
Ганс хотел отойти от постели, но мать с мольбой взглянула на него, и он остался.
– Спокойной ночи, отец… Так где же ты зарыл деньги? Я был в то время еще совсем крошкой.
– Около молоденькой ивы, которая растет позади нашего дома, – слабым голосом ответил Рафф.
– Ах, да. И, кажется, со стороны, выходящей на север?
– Нет, на юг. Да ведь ты, наверное, и сам отлично знаешь это место, плутишка. Уж, конечно, ты был с матерью, когда она доставала деньги… А теперь Ганс… поправь мне подушку… так! Спокойной ночи.
– Спокойной ночи, отец, – сказал Ганс, чуть не прыгая от радости.
Полный месяц показался на небе, и маленькое окошечко в доме Бринкеров ярко осветилось. Но свет не мешал Раффу. Он крепко спал; спала и Гретель, но Метта и Ганс не ложились.
Взяв с собой старый заступ, они осторожно вышли из дома и подошли к иве. Замерзшая земля была тверда, как камень, но это не смутило Ганса и его мать. Они боялись только одного – разбудить Раффа.
– Хорошо, что у нас есть заступ, мама, – сказал Ганс. – Но и им едва ли пробьешь землю.
– Ничего, Ганс. Дай-ка мне, я помогу тебе.
Через некоторое время им удалось снять верхний, обледеневший слой земли; теперь работа пошла скорее.
Они рыли поочередно, весело болтая между собой, а время от времени Метта осторожно подходила к двери и прислушивалась, не проснулся ли Рафф.
– Как он обрадуется, когда мы покажем ему деньги! – засмеялась она. – Только, конечно, нужно подождать, пока он станет покрепче, а то это слишком взволнует его. А мне так хотелось бы положить мешочек и чулок с деньгами около него сегодня же ночью, чтобы он увидел их сразу же, как проснется!
– Сначала еще нужно найти их, мама, – заметил Ганс, налегая на заступ.
– Не беспокойся, найдем. Не могли же они провалиться сквозь землю, – Метта не спускала глаз с вырытой ямы и дрожала от волнения и холода. – Должно быть, отец положил их в старый глиняный горшок, который пропал у меня много лет тому назад.
Гансу не было холодно, но теперь и его охватила дрожь. Яма была уже достаточно глубока, и деньги могли найтись в любой момент.
– Странно, что отец зарыл их так глубоко! – недовольно проворчала Метта. – Впрочем, тогда земля была мягкая – ведь это было летом… Какое счастье, что у него появилось подозрение против Яна Кампа, да еще когда тот считался вполне честным человеком. Вот уж никогда бы не подумала, что такой славный, веселый малый, как Ян, попадет в тюрьму!.. Ну, Ганс, давай заступ мне. Теперь работа уже не так трудна: чем глубже, тем легче рыть… А мне было бы очень жаль попортить нашу иву. Как ты думаешь, мы не погубим ее?
– Не знаю, мама, – серьезно ответил Ганс.
Часы проходили, а мать и сын продолжали работать, и яма становилась все больше и глубже. Наконец, когда уже стало светать и месяц зашел, а звезды померкли, они с отчаянием взглянули друг на друга.
Земля была разрыта не только с южной стороны, но вокруг всего дерева. Денег не было: они исчезли!
Глава XV. Встреча. – В поисках работы
Утром Ганс отправился в Амстердам и встретился на канале с Анни Бауман, которая возвращалась домой.
– Здравствуй, Анни, – сказал он, подбегая к ней.
– Здравствуй, Ганс.
– А какая у нас радость в доме!
– Что такое? – широко открыла глаза Анни.
Ганс рассказал ей о чудесном выздоровлении отца, и так как Анни была давнишним, верным другом его семьи, то он не скрыл от нее и своей теперешней заботы. Деньги все вышли, а работу зимой найти очень трудно. В Бруке не нашлось ничего, и теперь он спешит в Амстердам. Беда, если неудача ждет его и там.
О пропавшей тысяче гульденов Ганс не решился упомянуть: это была не только его тайна.
– Ну, до свидания, Анни, – наконец сказал он. – Время идет, а мне нужно как можно скорее бежать в Амстердам и прежде всего продать вот эти коньки. До вечера ждать нельзя, так как деньги нужны матери теперь. А потом я постараюсь найти себе какую-нибудь работу.
– Как? Ты хочешь продать свои новые коньки – ты, лучший конькобежец в околотке? Ведь через пять дней будут состязания!
– Да, знаю, – твердо сказал Ганс. – Я не буду участвовать в них, а домой вернусь на своих старых, деревянных… До свидания!
– Постой, постой, Ганс! Ты в самом деле хочешь продать свои коньки?
– Конечно, – улыбаясь, ответил он.
– Ну, если так, – несколько нерешительно сказала Анни, – то я могу… то есть я знаю человека, который с удовольствием купит их. А в Амстердаме тебе пришлось бы продать их за полцены. Давай их мне. Я успею вовремя принести деньги твоей матери.
– Хорошо, благодарю тебя, Анни, – сказал Ганс, снимая коньки. – Но ты вернешь мне коньки сегодня же, если человек, на которого ты рассчитываешь, не захочет купить их? Завтра утром мне нужно будет купить торф и мясо.
– Он наверняка купит их, – с улыбкой ответила Анни и, кивнув Гансу, побежала домой.
Ганс уже успел привыкнуть к своим металлическим конькам, и после них деревянные показались ему очень неуклюжими. Они странно скрипели, а он то и дело спотыкался. Но несмотря на это, он не жалел, что ему пришлось расстаться со своими новыми коньками, и старался не думать о том, что состязания назначены через пять дней.
«Надеюсь, мама не рассердится, что я продал их без ее позволения, – думал он. – Мне не хотелось говорить