– Мама, мама, иди сюда! – крикнул Ганс, увидев ее.
– Господи помилуй! – пробормотала она. – Что такое случилось?
– Иди скорее! – прерывающимся от волнения голосом повторил Ганс, изо всей силы работая заступом. – Смотри! Это то самое место – на юг от пня! И как мы не подумали об этом ночью? Ведь пень остался от старой ивы, которую мы срубили прошлой весной, потому что от нее ложилась слишком большая тень на картофель. А маленькой ивы тогда и в помине не было… Ура!..
Метта не могла произнести ни слова. Она упала на колени около Ганса в ту самую минуту, когда он вытащил из земли старый глиняный горшок.
Опустив в него руку, мальчик вынул один кирпич, потом другой, третий и наконец старый чулок и темный, покрытый плесенью, мешочек! Они были набиты деньгами.
О, как счастливы были Метта и ее дети! Как они смеялись и плакали от радости! Как они пересчитывали свои сокровища, когда принесли их домой. Удивительно, что Рафф не проснулся от всего этого шума. И ему, должно быть, снилось что-то хорошее, потому что он улыбался во сне.
У Бринкеров был на этот раз великолепный ужин. Теперь уже незачем было беречь вкусные вещи и прятать их в шкафу.
– Мы завтра купим отцу всего свежего, – сказала Метта и поставила на стол холодное мясо, белый хлеб, студень и вино. – Ну-с, милости прошу! Садитесь и кушайте, детки!
Ложась в постель, Анни раздумывала о том, что мог потерять Ганс. Должно быть, перочинный ножик. Как будет смешно, если он его найдет!
А Ганс видел во сне, что он пробирается через чащу, где на каждой веточке висят горшки с золотом, часы, коньки и блестящие бусы.
Утром в тот же день, когда отыскалась тысяча гульденов, объяснилась и история часов, которые в течение десяти лет так тщательно хранила Метта. Часто, когда приходила страшная нужда и дети голодали, она думала о том, что хорошо бы продать часы, но каждый раз удерживалась от искушения. «Нет, нет, – говорила она. – Будь что будет, а я не забуду последней просьбы мужа!»
– Спрячь их и береги хорошенько, – сказал он жене и не успел прибавить ничего больше, так как к ним вбежал один из его товарищей и крикнул, что началось наводнение.
Рафф тотчас же схватил свои инструменты и бросился из дому, а потом его принесли с разбитой головой, и он лишился рассудка.
Когда Ганс ушел искать работу в Амстердам, а Гретель, управившись по хозяйству, отправилась собирать ветки, сучья и щепки, Метта достала часы и, сдерживая волнение, подала их мужу.
– К чему было ждать, пока отец удосужится разъяснить все? – говорила она потом Гансу. – Понятно, мне хотелось поскорее узнать, откуда взялись эти часы.
Рафф повертел их в руках и внимательно посмотрел на привязанную к ним и тщательно выглаженную черную ленточку. В первую минуту он как будто не узнал их.
– Так, так, теперь я припоминаю эти часы! – наконец сказал он. – Это ты вычистила их так, что они блестят, как новенький гульден?
– Я, – ответила Метта, кивнув головой.
Рафф снова взглянул на часы.
– Бедный юноша! – пробормотал он и глубоко задумался.
Метта не выдержала: это было уж слишком.
– Бедный юноша? – довольно резко повторила она. – Неужели же ты думаешь, Рафф, что я бросила вязанье и стою здесь только для того, чтобы слушать какие-то загадки? Расскажи мне, откуда взялись эти часы.
– Ты это знаешь давно. Я тогда же объяснил тебе все, – сказал Рафф, с изумлением взглянув на нее.
– Нет, ты ничего не говорил мне.
– Неужели? Ну, в таком случае ни к чему и поднимать этот вопрос. Пока я лежал здесь, как живой мертвец, бедный юноша уже, наверное, успел умереть. Да мне и тогда казалось, что он не жилец на этом свете!
– Послушай, Рафф Бринкер! – воскликнула Метта, вспыхнув и с трудом переводя дыхание. – Я не потерплю, чтобы ты так обращался со мной… с женой, которая всегда любила тебя и ухаживала за тобой! Это стыд… Это позор!..
– Как же обращаюсь я с тобой, Метта?
– Как? – передразнила она его. – А так, как обращаются все мужья с женами, которые делили с ними и горе…
– Метта!
Рафф наклонился и протянул к ней руки; на глазах его были слезы. В ту же минуту Метта бросилась перед ним на колени и схватила его за руки.
– Господи, что я наделала… довела моего бедного мужа до слез! – воскликнула она. – Прости меня, Рафф… я виновата… я обидела тебя! Мне показалось очень обидным ничего не узнать о часах после того, как я ждала целых десять лет. Но теперь я уже ни слова не скажу о них и не стану расспрашивать тебя. Спрячем их подальше. Из-за них мы чуть не поссорились, да еще так скоро после того, как Бог вернул мне тебя.
– Ничего, ничего, Метта, – сказал Рафф, целуя ее. – Уж тебе-то непременно следует знать, как было дело. Мне только не хотелось говорить об этом, не хотелось разглашать тайну умершего человека.
– Почему же ты думаешь, что этот юноша умер? – спросила Метта, взяв в руку часы и усевшись на кончик скамеечки, стоявшей под ногами мужа.
– Трудно объяснить это, – ответил Рафф.
– Может быть, он показался тебе больным?
– Нет, не то. Но он был взволнован, страшно взволнован.
– Не сделал ли он чего дурного… Какого-нибудь преступления?
Рафф кивнул.
– Убийство? – прошептала Метта, не решаясь взглянуть на него.
– Похоже на то, жена.
– Ты пугаешь меня, Рафф! Ты говоришь так странно и весь дрожишь… Я должна знать все!
– Я дрожу потому, что у меня озноб, Метта. Благодарение Богу, на моей душе нет греха.
– Выпей немножко вина, Рафф. Ну, теперь тебе будет получше… Так ты говоришь, что он совершил преступление?
– Да, как будто убийство. Он сам сказал мне это, но я не поверил ему. Это был славный юноша, с открытым лицом и таким же прямым, честным взглядом, как у нашего мальчика. Он только выглядел не таким смелым и решительным, как Ганс.
– Да, понимаю, – прошептала Метта, боясь прервать рассказ мужа.
– До того дня я ни разу не встречался с ним, – продолжал Рафф. – Он казался страшно перепуганным и был бледен, как смерть. Подойдя ко мне, он схватил меня за руку и сказал: «Вы, по-видимому, честный человек»…
– Ну, в этом он не ошибся! – выразительно проговорила Метта.
Рафф растерянно взглянул на нее.
– А? Что такое? На чем я остановился, Метта?
– Ты говорил, что юноша схватил тебя за руку, – сказала она, тревожно глядя на него.
– Да, так. Прошлое вспоминается мне так тяжело… Кажется каким-то сном.
– Что же тут мудреного! – со вздохом сказала Метта, нежно гладя его руку. – Не будь у тебя такой умной головы – ее, наверное, хватило бы на дюжину обыкновенных людей, – ты никогда не пришел бы в себя… Так юноша схватил тебя за руку и сказал, что ты кажешься ему честным человеком… Ну, еще бы!.. Когда же это было? В полдень?
– Нет, рано утром, до восхода солнца.
– В тот самый день, когда ты упал с плотины? Я помню, что ты встал тогда задолго до рассвета… Так он схватил тебя за руку…
– Да, и я увидел его бледное, испуганное лицо. «Мне нужно проехать несколько миль вниз по течению реки, – сказал он. – Не возьметесь ли вы отвезти меня?» «Я не лодочник», – ответил я. «Дело идет о жизни или смерти, – настаивал он. – Ради Бога, помогите мне. Видите вон ту лодку – ее не закрепили и не убрали весел. Я бы мог взять ее и уехать один, но не смогу вернуть сюда чужую лодку. Умоляю вас, исполните мою просьбу!» Я согласился и проехал с ним миль восемь, а потом он попросил меня причалить и сказал, что теперь пойдет по берегу. «Мне кажется, я могу довериться вам, – прибавил он глухим, дрожащим голосом. – Я совершил преступление… клянусь Богом, неумышленно… но человек умер! Мне придется бежать из Голландии!»
– Кого же он убил, Рафф? Говорил он тебе?
– Не помню, может быть, и говорил. Тогда я сказал, что мне, как честному голландцу, уважающему законы своей страны, не следовало бы помогать ему в таком деле. «Клянусь Богом, я невиновен!» – воскликнул он и взглянул на меня такими же честными, ясными глазами, как у Ганса. А потом он выпрыгнул на берег, а я изо всей силы налег на весла, спеша поскорее вернуться назад.
– Наверняка это была лодка Яна Кампа, – довольно ядовито заметила Метта. – Кто же другой бросил бы так свою лодку с веслами?
– Да, его. Надеюсь, он придет повидаться со мной в воскресенье, если узнает о моем выздоровлении… Так что, бишь, я говорил?
– Что юноша выпрыгнул на берег, а ты уехал. Но о часах ты до сих пор не сказал ни слова. Мне кажется, совсем не честным путем они ему достались.
– Какой вздор, Метта! – воскликнул Рафф. – Он был одет очень богато, и часы были, конечно, его собственные.
– Зачем же он дал их тебе? – спросила Метта, тревожно глядя на огонь, куда давно следовало бы подбросить торф.
– Да ведь я же говорил тебе, – сказал Рафф, с изумлением взглянув на нее.
– Мне хотелось бы послушать еще раз, – пробормотала Метта.
– Хорошо. Когда я причалил к берегу, он снял часы и подал их мне. «Я вынужден бежать из Голландии, – сказал он, – и решаюсь довериться вам. Отдайте эти часы моему отцу, но не сегодня, а через несколько дней. И скажите, что их посылает его несчастный сын. Скажите, что если он когда-нибудь впоследствии пожелает, чтобы я вернулся к нему, я не посмотрю ни на какую опасность и вернусь. Пусть он в таком случае пошлет письмо… пошлет письмо»… Нет, не могу припомнить, куда нужно было послать письмо… Бедный юноша! – грустно прибавил Рафф, взяв у жены часы. – Его отец так и не получил их!
– Не беспокойся, Рафф, я отнесу их, как только вернется Гретель. Она уже скоро придет… А где живет отец этого молодого человека и как его фамилия?
– Не знаю, Метта, ничего больше не знаю. Я как сейчас вижу лицо юноши и его большие глаза, помню, как он дал мне часы. А дальше все заволакивается каким-то туманом, и у меня в голове поднимается шум, как будто во время наводнения.
– Знаю, знаю, Рафф: со мной было то же самое после лихорадки. Ты устал, пора ложиться в постель. Не понимаю, куда запропастилась Гретель!