Людвиг и Карл постелили себе на полу. Людвиг уже позабыл и «вутсполен», и состязания, и всё на свете, а у Карла сна не было ни в одном глазу. Он слышал торжественную ночную музыку курантов, назойливую колотушку сторожа, каждые четверть часа стучавшую вразброд с колоколами; видел, как лунный свет соскользнул с окна и алый свет зари проник в комнату. И всё это время он думал:
«Фу, каким болваном я себя показал!»
Карл Схуммель, оставаясь наедине с собой, был отнюдь не таким молодчиной, как тот Карл Схуммель, который хорохорился перед другими.
Глава XXIIIНа суде
Можете мне поверить, что дочь хозяина уж постаралась и наутро приготовила мальчикам отменный завтрак. У мейнхеера Клеефа был китайский гонг, гудевший громче, чем целый десяток обеденных колоколов. Когда его противные звуки раздавались по всему дому, самые сонные постояльцы просыпались как от толчка и вскакивали. Но в это утро дочь хозяина не позволила бить в гонг.
– Пусть храбрые молодые господа поспят, – сказала она засаленному кухонному мальчику, – а когда они проснутся, мы их хорошенько накормим.
Пробило десять часов. Капитан Питер и члены его отряда один за другим вразброд спустились вниз.
– Поздновато! – проворчал хозяин. – Нам давно пора в суд. Хорошенькая история для порядочной гостиницы! Но ведь вы на суде скажете правду, молодые господа? Вы скажете, что в «Красном льве» вы получили превосходный стол и комнату, не так ли?
– Конечно, – тут же ответил Карл. – И кроме того, мы наслаждались приятным обществом. Хотя соседи здесь наносят визиты в довольно-таки неподходящее время.
Хозяин только посмотрел на него в упор и хмыкнул. Но его дочь оказалась более находчивой. Тряся серёжками, она резко осадила Карла:
– И должно быть, поэтому вы, господин путешественник, предпочли сбежать от них!
– Нахалка! – тихонько прошептал Карл и деловито принялся осматривать ремни на своих коньках.
А кухонный мальчик, который подслушивал за дверью, скорчился от беззвучного смеха.
После завтрака мальчики пошли в суд при полиции вместе с Хёйгенсом Клеефом и его дочерью. Мейнхеер Клееф в своих показаниях говорил больше всего о том, что вплоть до прошлой ночи в «Красном льве» никогда не было ни одного грабителя. Что касается самого «Красного льва», то это в высшей степени приличная гостиница, не хуже любой другой в Лейдене. Мальчики поочерёдно рассказали всё, что им было известно по делу, и опознали в арестанте, сидевшем на скамье подсудимых, того самого человека, который поздно ночью пробрался к ним в комнату.
Рассмотрев, что грабитель – человек среднего роста, Людвиг изумился: а он-то под присягой расписал его суду как громадного детину с широкими квадратными плечами и чудовищно тяжёлыми ногами!
Якоб – тот клятвенно уверял, что проснулся от шума, который производил грабитель, стуча и шаркая ногами по полу. Но сразу же после его показаний Питер и остальные мальчики (очень жалевшие, что не рассказали всех подробностей своему заспанному товарищу) показали, что грабитель и пальцем не пошевелил с той минуты, как остриё кинжала прикоснулось к его шее, и до того, как его, связанного по рукам и ногам, перевернули на спину для осмотра.
Дочь хозяина вызвала краску на лице у одного мальчика и улыбку у всех присутствующих на суде, заявив, что, «не будь вот этого красивого молодого господина (тут она указала на Питера), их всех зарезали бы в кроватях, потому что у этого ужасного человека был огромный блестящий нож, длинный, как рука вашей чести». И далее она уверяла, что «красивый молодой господин боролся изо всех сил, стараясь вырвать нож у грабителя, но он слишком скромен, дай ему Бог здоровья, чтобы рассказывать об этом».
После того как общественный обвинитель закончил короткий допрос, свидетелей отпустили, а дело грабителя передали на рассмотрение уголовного суда.
– Мерзавец! – в ярости проговорил Карл, когда мальчики вышли на улицу. – Его надо сейчас же посадить в тюрьму. Будь я на твоём месте, Питер, я бы тут же прикончил его!
– Значит, ему повезло, что он попал в менее опасные руки, – ответил Питер спокойно. – Кажется, его и раньше арестовывали по обвинению в краже со взломом. На этот раз ему ничего не удалось украсть, но он сломал крючок на двери, а это в глазах закона, насколько я знаю, приравнивается к грабежу. Кроме того, он был вооружён ножом, и это тоже ухудшит положение бедняги!
– «Бедняги»! – передразнил его Карл. – Можно подумать, что он твой брат!
– Он и есть мой брат, да и твой тоже, Карл Схуммель, коли на то пошло, – ответил Питер, глядя Карлу прямо в глаза. – Нельзя сказать, что вышло бы из нас самих при других обстоятельствах. Ведь нас охраняли от зла с первого часа нашего рождения. Будь у этого парня счастливый дом и хорошие родители, возможно, он сделался бы прекрасным человеком и не докатился до преступления. Дай Бог, чтобы суд не сломил его, а исправил!
– Да будет так! – горячо подхватил Ламберт.
А Людвиг ван Хольп устремил на брата взгляд, исполненный такой радости и гордости, что Якоб Поот, единственный сын в семье, от всего сердца пожалел, что его маленький брат давно погребён в старой церкви в Бруке и теперь рядом с ним, Якобом, никого нет.
– Хм! – фыркнул Карл. – Очень хорошо быть благочестивым, всепрощающим и всё такое, но я от природы суров. Все эти прекрасные идеи скатываются с меня, как град с крыши… А если и не так, никого это не касается.
В этой неуклюжей уступке Питер угадал проблеск добрых чувств и, протянув Карлу руку, проговорил искренне и горячо:
– Слушай, братишка, давай пожмём друг другу руки и будем добрыми друзьями, хоть мы и не часто сходимся во мнениях!
– Чаще, чем ты думаешь, – угрюмо буркнул Карл, пожимая Питеру руку.
– Прекрасно, – коротко отозвался Питер. – А теперь, ван Моунен, послушаем, что скажет Бен. Куда он хотел бы пойти?
– В Египетский музей, – ответил Ламберт, наскоро посовещавшись с Беном.
– Это на Брееде-страат. Ну, значит, в музей. Идём, ребята!
Глава XXIVОсаждённые города
– Вот эта площадь перед нами, – сказал Ламберт, шагая рядом с Беном, – очень красива летом, когда деревья на ней дают тень. Её называют «Руины». Много лет назад здесь стояли дома, а Рапенбургский канал – вон тот! – проходил посреди улицы. Ну так вот, однажды здесь, на канале, остановилась баржа, которая везла в Делфт сорок тысяч фунтов пороха, и матросам вздумалось сварить себе обед на палубе. Но не успели они оглянуться, братец ты мой, как вся эта махина взорвалась. Погибло множество людей, и около трёхсот домов взлетело в воздух.
– Как! – воскликнул Бен. – Неужели при взрыве разрушилось целых триста домов?
– Да, дружище. В то время отец мой был в Лейдене. Он рассказывал, какой это был ужас. Взрыв произошёл ровно в полдень и напоминал извержение вулкана. Вся эта часть города запылала в одно мгновение. Вспыхнул огромный пожар, здания рушились, мужчины, женщины, дети стонали под развалинами. В город приехал сам король и, по словам отца, вёл себя благородно: всю ночь провёл на улицах, подбадривал тех, кто остался в живых, а те и старались потушить пожар, и спасти как можно больше людей из-под камней и обломков. По его почину во всём королевстве собирали пожертвования в пользу пострадавших и, кроме того, им выдали сто тысяч гульденов из казны. Это случилось в тысяча восемьсот седьмом году. Если не ошибаюсь, в то время отцу было девятнадцать лет, и он прекрасно всё помнит. Среди убитых был и один его друг – профессор Люзак. В церкви Святого Петра в память его прибили доску, и, что всего удивительней, на доске изображён сам профессор в том виде, в каком его нашли после взрыва.
– Вот чудно-то! А что, памятник Бурхааву тоже находится в церкви Святого Петра?
– Не помню. Может быть, Питер знает.
Капитан очень обрадовал Бена, подтвердив, что памятник действительно там и мальчики, вероятно, смогут сегодня посмотреть его.
– Ламберт, – продолжал Питер, – спроси Бена, видел ли он вчера портрет ван дер Верфа в ратуше[29].
– Могу ответить вместо него, – сказал Ламберт. – Нет. Идти туда было уже поздно. Слушайте, ребята, просто удивительно, сколько Бен знает! Он уже успел столько рассказать мне из истории Нидерландов – хватило бы на целый том. Держу пари, он знает назубок историю лейденской осады.
– Ну, в таком случае «зубок» у него крепкий, – вмешался Людвиг. – Ведь если Бильдердейк пишет правду, это было довольно жаркое дело.
Бен смотрел на них с вопросительной улыбкой.
– Мы говорим об осаде Лейдена, – пояснил ему Ламберт.
– Ах да, – с жаром проговорил Бен, – я совсем было позабыл о ней! А ведь это было здесь. Крикнем троекратно «ура» в честь старика ван дер Верфа! Урр…
– Тише! – поспешно перебил его ван Моунен и объяснил, что голландская полиция, при всём её патриотизме, вряд ли позволит целой ораве ребят кричать «ура» на улице.
– Как! Нельзя кричать «ура» ван дер Верфу? – с негодованием воскликнул Бен. – Одному из величайших людей в истории? Подумать только! Ведь он много месяцев держался против кровожадных испанцев! Лейден был со всех сторон окружён врагами; огромные чёрные форты посылали огонь и смерть в самое сердце города… но никто не сдавался! Каждый мужчина тогда был героем, а женщины и дети тоже были храбры и боролись, как львы… Когда истощились запасы продуктов, вырвали даже всю траву, что росла меж камней мостовой… Горожанам пришлось есть лошадей, кошек, собак, крыс. Потом вспыхнула чума… Люди сотнями умирали на улицах, но не сдавались! И вот, когда у них уже не стало сил и они, при всём своём мужестве, столпились на площади вокруг ван дер Верфа, умоляя его сдаться, что же тогда сказал благородный старый бургомистр? Он сказал: «Я поклялся защищать этот город и с Божьей помощью намерен защитить его! Если моё тело может утолить ваш голод, возьмите это тело и разделите между собой… но, пока я жив, и не думайте о сдаче!» Ур-ра!