Бен заорал так громко, что Ламберт в шутку шлёпнул его по губам. В результате последовала одна из тех схваток, когда противники, столкнувшись, отскакивают друг от друга, как мячи. Взрослых зрителей такие схватки приводят в ужас, а желторотых юнцов – в восторг.
– Что такое, Бен? – спросил Якоб, бросаясь вперёд.
– Да ничего, – ответил Бен задыхаясь. – Просто ван Моунен опасался, как бы в этом благопристойном городе не вспыхнул бунт на английский лад. Он помешал мне кричать «ура» в честь старика ван дер…
– Йа! Йа… Это нехорошо – кричать… шуметь даже из-за этого. Ты увидишь подобие старика ван дер Дуса в Стадхейсе, – сказал Якоб по-английски.
– Увижу ван дер Дуса? Я думал, там висит портрет ван дер Верфа…
– Йа, – ответил Якоб, – ван дер Верф… Ну так что же! Они оба заслуженные люди.
– Да, ван дер Дус был благородный старый голландец, но это не ван дер Верф. Я знаю, он защищал город, как кирпич, и…
– Ну зачем ты так говоришь, Бенджамин? Он защищал город не кирпичами. Он сражался как настоящий солдат – стрелял из пушек. Ты любишь насмехаться над всем голландским!
– Вовсе нет! Я сказал, что он защищал город, «как кирпич», а по-нашему это очень высокая похвала. Мы, англичане, называем «кирпичом» даже герцога Веллингтона.
Якоб удивился, но его возмущение уже остывало.
– Ну, это не важно. Я не понял сначала, что кирпич – это всё равно что солдат, но это не важно.
Бен добродушно расхохотался и, заметив, что его двоюродный брат устал говорить по-английски, обернулся к своему другу, знавшему оба языка:
– Слушай, ван Моунен, говорят, те самые почтовые голуби, которые принесли утешительные вести осаждённому городу, находятся где-то здесь, в Лейдене. Мне очень хотелось бы посмотреть на них. Подумай только! Ведь в самый опасный момент ветер внезапно переменился и погнал на берег морские волны. Множество испанцев затонуло, а голландские корабли с людьми и провиантом поплыли прямо поперёк страны и подошли к самым воротам города. Тут-то голуби и пригодились: они переносили донесения, письма… Я где-то читал, что с тех пор о них благоговейно заботились. А когда голуби издохли, из них сделали чучела и поставили их для большей сохранности в ратуше. Нам непременно надо взглянуть на эти чучела.
Ван Моунен рассмеялся.
– Если так, Бен, – сказал он, – когда ты поедешь в Рим, ты, наверное, захочешь увидеть тех гусей, что спасли Капитолий. Но голубей наших посмотреть нетрудно. Они в том здании, где находится портрет ван дер Верфа… Бен, а когда защищались упорнее, при осаде Лейдена или при осаде Хаарлема?
– Видишь ли, – ответил Бен, подумав, – ван дер Верф – один из моих любимых героев – ведь у всех нас есть свои любимцы среди исторических личностей. Но мне всё-таки кажется, что при осаде Хаарлема было проявлено больше мужества и героизма, чем даже при осаде Лейдена. Кроме того, хаарлемцы подали лейденским страдальцам пример храбрости и стойкости, потому что все события у Хаарлема происходили раньше.
– Я не знаю подробностей хаарлемской осады, – сказал Ламберт, – знаю только, что это было в тысяча пятьсот семьдесят третьем году. А кто победил?
– Испанцы, – ответил Бен. – Голландцы держались много месяцев. Ни один мужчина не хотел сдаваться да и ни одна женщина. Женщины взялись за оружие и храбро воевали рядом со своими мужьями и отцами. Три сотни из них сражались под командой Кенау Хесселар – это была замечательная женщина, храбрая, как Жанна д’Арк. Город был осаждён испанцами под предводительством Фредерика Толедского, сына этого красавца – герцога Альбы. Отрезанные от всякой помощи извне, жители были в явно безнадёжном положении, но они стояли на городских стенах и громко бросали вызов противнику. Они даже кидали хлеб во вражеский лагерь, показывая этим, что не боятся умереть с голоду. Они мужественно держались до самого конца, ожидая помощи, – а она не приходила, – и становились всё более и более дерзкими, пока не иссякли их запасы пищи. Тогда наступило страшное время. Сотни голодных падали мёртвыми на улицах, а у живых едва хватало сил хоронить их. Наконец осаждённые пришли к отчаянному решению: вместо того чтобы медленно гибнуть, они построятся в каре, поставят слабейших в середину и толпой ринутся навстречу смерти, почти без всякой надежды на победу. Испанцы каким-то образом прознали про это и, понимая, что голландцы способны на всё, решили предложить им сдаться – на определённых условиях.
– Давно было пора, по-моему.
– Ещё бы! Они обещали покровительство и прощение всем, кроме тех, кого сами горожане признали бы достойным смерти, и вскоре вошли в город.
– Не может быть! – проговорил Ламберт, очень заинтересованный. – И на этом всё кончилось?
– Ничуть, – ответил Бен, – герцог Альба приказал своему сыну не давать пощады никому.
– А! Так вот, значит, когда произошло страшное хаарлемское побоище! Теперь припоминаю. Неудивительно, что голландцы ненавидят Испанию, когда читаешь, как их резал герцог Альба и его молодчики. Хотя надо признать, что и наши порой мстили врагам ужасным образом. Впрочем, как я тебе говорил, я очень смутно помню исторические события. Всё у меня перепуталось… начиная от Всемирного потопа и кончая битвой при Ватерлоо. Однако ясно одно: герцог Альба был самым подлым из всех подлецов на свете.
– Ну, так сказать про него – значит ничего не сказать, – заметил Бен. – Впрочем, мне даже думать противно об этом негодяе. Что из того, что он был умный человек, искусный полководец и всё такое! Вот такие люди, как ван дер Верф и… Что это ты?
– Знаешь, – сказал ван Моунен, удивлённо оглядываясь по сторонам, – ведь мы прошли мимо музея и наших ребят я не вижу. Давай вернёмся.
Глава ХХVЛейден
В музее все мальчики встретились и тотчас же занялись осмотром его обширных коллекций и редкостей, обогащая свои познания в древней и современной жизни Египта. Бен и Ламберт не раз бывали в Британском музее и всё-таки были поражены богатством лейденских коллекций. Здесь были выставлены домашняя утварь, одежда, оружие, музыкальные инструменты, саркофаги и мумии мужчин, женщин, кошек, ибисов и других животных.
Мальчики увидели массивное золотое запястье, которое носил один египетский фараон в те времена, когда, быть может, люди, которые превратились вот в эти самые мумии, быстро шагали по улицам Фив; видели драгоценные украшения, подобные тем, какие носила дочь фараона.
Были здесь и интересные древности из Рима и Греции, а также редкостная римская посуда, найденная при раскопках близ Гааги, – она сохранилась с тех времён, когда здесь селились соотечественники Юлия Цезаря. А где они только не селились!
Выйдя из этого музея, мальчики пошли в другой и там осмотрели замечательную коллекцию ископаемых животных, скелетов, птиц, минералов, драгоценных камней и других экспонатов. Но, не будучи учёными, ребята плохо разбирались в том, что видели, и только бродили среди коллекций, глядя на них во все глаза, радуясь, что знают хотя бы начатки естественной истории, и от всего сердца жалея, что не приобрели более основательных знаний.
Якоба поразил даже скелет мыши. И немудрено: ведь ему не приходилось видеть, чтобы эти зверюшки, которые так боятся кошек, бегали в столь обнажённом виде – можно сказать, «в одних костях», – и мог ли он предполагать, какие диковинные у них шеи?
После Музея естественной истории надо было осмотреть церковь Святого Петра. Здесь находилась памятная доска профессора Люзака и памятник Бурхааву из белого и чёрного мрамора, с урной, на которой были высечены изображения четырёх возрастов человеческой жизни – детство, юность, зрелость, старость – и медальоны Бурхаава с его любимым афоризмом: Simplex sigillum veri[30].
Мальчикам разрешили войти в общественный сад, который летом был любимым местом отдыха лейденцев. Пройдя мимо оголённых дубов и фруктовых деревьев, они поднялись на высокий холм, расположенный в центре сада. Здесь некогда стояла круглая, теперь полуразрушенная башня. По мнению одних, она была построена англосаксонским королём Хенгистом, другие говорили, что это был замок одного из древних графов Голландии.
Поднявшись на каменную стену, мальчики прошлись по ней, любуясь на окружающий город. Но обзор был неширокий. Некогда башня была гораздо выше. Два века назад жители осаждённого Лейдена в отчаянии кричали сторожевому, стоявшему наверху: «Помощь идёт? Вода поднимается? Что ты там видишь?» И много месяцев он отвечал только одно: «Помощи нет. Я вижу вокруг лишь врагов».
Бен отогнал от себя эти мысли и стал упорно смотреть на голые деревья, воображая, что теперь лето и сад полон весёлых гуляющих людей. Чтобы забыть о тучах дыма над древними полями сражений, он старался представить себе вьющийся кольцами табачный дым, поднимающийся из толпы мужчин, женщин и детей, когда они с удовольствием пьют чай или кофе на свежем воздухе… Но тут, вопреки всем его благим намерениям, произошла «трагедия».
Поот перегнулся через край высокой стены. «Ну конечно, не хватает только, чтобы голова у него закружилась и он грохнулся вниз, – подумал Бен. – Это на него похоже». И Бен в досаде отошёл. Если этот мальчишка с такой слабой головой отваживается на подобные штуки, ну что ж, пускай себе падает… И – о ужас! Что значит этот грохот?
Бен был не в силах пошевельнуться. Он смог только выговорить:
– Якоб!
– Якоб! – послышался чей-то испуганный голос.
Близкий к обмороку, Бен заставил себя повернуться. Напротив, у края стены, он увидел толпу мальчиков… но Якоба среди них не было.
– Боже! – крикнул он, бросаясь вперёд. – Где мой кузен?
Толпа расступилась. В сущности, это была не толпа: всего четыре мальчика, а между ними сидел Якоб, держась за бока и хохоча от души.
– Я вас напугал, да? – сказал он на своём родном языке. – Ну ладно, расскажу вам, как всё случилось. На стене лежал большой камень, я поднял ногу – хотел чуть-чуть толкнуть его, – и вдруг камень покатился вниз, а я полетел вверх тормашками. Не откинься я в ту секунду назад, не миновать бы мне лететь вниз вслед за камнем! Ну, всё это пустяки. Помогите мне встать, ребята!