– Ура, девочки, я получил работу!
На его крик из дома вышла мать.
И у неё нашлись приятные вести. Отцу всё лучше и лучше. Он почти весь день сидел, а теперь спит «смирно, что твой ягнёнок», как выразилась тётушка Бринкер.
– Теперь мой черёд, Ханс, – сказала Анни, отводя юношу в сторону, после того как он рассказал матери, что получил работу у мейнхеера ван Хольпа. – Твои коньки проданы. Возьми деньги.
– Семь гульденов! – воскликнул Ханс, удивлённо пересчитывая деньги. – Да это втрое больше, чем я сам за них заплатил.
– Я тут ни при чём, – сказала Анни. – Если покупатель ничего не понимает в коньках, мы не виноваты.
Ханс быстро взглянул на неё:
– О Анни!
– О Ханс! – передразнила она его, поджимая губы и стараясь принять отчаянно хитрый и продувной вид.
– Слушай, Анни, я знаю, ты это говоришь несерьёзно! Ты должна вернуть часть денег.
– Да ни за что на свете! – возразила Анни. – Коньки проданы, и всё тут. – Но, увидев, что он искренне огорчился, она сбавила тон: – Ты поверишь мне, Ханс, если я скажу, что никакой ошибки не произошло… и тот, кто купил твои коньки, сам настаивал на том, чтобы заплатить за них семь гульденов?
– Поверю, – ответил он, и свет, засиявший в его ясных голубых глазах, казалось, отразился в глазах Анни и заискрился под её ресницами.
Тётушка Бринкер обрадовалась, увидев столько серебра, но, когда узнала, каким образом Ханс получил его, со вздохом воскликнула:
– Благослови тебя Бог, сынок! Это для тебя большая потеря!
– Подожди, мама, – сказал юноша, шаря в кармане. – Вот и ещё! Если так и дальше пойдёт, мы скоро разбогатеем!
– Что и говорить, – ответила она, поспешно протягивая руку. Потом добавила вполголоса: – Мы и впрямь разбогатели бы, не будь этого Яна Кампхёйсена. Уж он таки побывал под нашей ивой, Ханс… будь уверен!
– Да, похоже на то, – вздохнул Ханс. – Но знаешь, мама, давай-ка позабудем об этих деньгах. Конечно, они пропали – отец рассказал нам всё, что знал. Не будем больше думать о них!
– Легко сказать, Ханс! Постараюсь, но трудно будет, особенно когда моему бедному мужу нужно так много всяких удобств… Ах ты господи! Что за непоседы эти девчонки! Ведь они только что были здесь. Куда ж это они удрали?
– Они забежали за дом, – сказал Ханс. – Наверное, хотят от нас спрятаться. Тише! Сейчас я их поймаю и приведу к тебе. Правда, они бегают быстрей, чем вон тот кролик. Но я их сначала хорошенько напугаю.
– А ведь там действительно кролик. Слушай, Ханс, он, бедняжка, должно быть, совсем изголодался, если решился выйти из норки в такой холод. Сейчас принесу ему крошек.
И добрая женщина поспешила в дом. Вскоре она вернулась, но Ханса не было. И кролика тоже – по-видимому, спокойно осмотревшись, он ускакал в неизвестном направлении. Зайдя за угол дома, тётушка Бринкер увидела детей. Ханс и Гретель стояли перед Анни, а та с небрежным видом сидела на пне.
– Прямо загляденье… как на картинке! – воскликнула тётушка Бринкер, останавливаясь в восхищении перед детьми. – Много я видела картин в том роскошном доме, где я жила в Гейдельберге, но они были ни капельки не лучше. Мои-то оба – увальни, а ты, Анни, настоящая фея!
– Разве? – засмеялась Анни, просияв. – Так вот, Ханс и Гретель, вообразите, что я ваша крёстная мать – фея и пришла к вам в гости. Задумайте каждый по одному желанию, и я исполню их. Чего вы хотите, господин Ханс?
Анни взглянула на юношу, и лицо её на мгновение стало серьёзным – быть может, потому, что она от всего сердца желала хоть раз обладать волшебной силой. А Хансу чудилось, будто она сейчас и впрямь фея.
– Я хочу, – проговорил он торжественно, – найти то, что искал прошлой ночью!
Гретель весело рассмеялась. Тётушка Бринкер простонала:
– Стыдись, Ханс! – и устало пошла в дом.
«Крёстная мать – фея» вскочила и трижды топнула ножкой.
– Пусть говорят что хотят, – промолвила она. – Твоё желание исполнится. – Потом с шутливой торжественностью сунула руку в карман передника и вынула оттуда большую стеклянную бусинку. – Зарой её там, где я топнула ногой, – сказала она, подавая бусинку Хансу, – и, прежде чем взойдёт луна, твоё желание исполнится.
Гретель рассмеялась ещё веселее.
«Фея-крёстная» притворилась очень недовольной.
– Скверная девчонка! – сказала она, скорчив страшную гримасу. – В наказание за то, что ты смеялась над феей, твоё желание не исполнится!
– Ха! – в восторге крикнула Гретель. – Да ведь я никакого желания и не задумала! Подожди, пока тебя о чём-то попросят, «крёстная».
Анни хорошо играла свою роль. А потому она гордо пошла прочь – настоящее воплощение оскорблённого достоинства.
– Спокойной ночи, «фея»! – кричали ей вслед Ханс и Гретель.
– Спокойной ночи, смертные! – отозвалась она наконец, перепрыгнув через замёрзшую канаву, и быстро побежала домой.
– Ну, не правда ли, она похожа на… на цветок… такая милая и прелестная! – воскликнула Гретель, с восхищением глядя вслед Анни. – Подумай, сколько дней она просидела в тёмной комнате с больной бабушкой… Но слушай, братец Ханс, что с тобой? Что ты собираешься делать?
– Подожди – увидишь! – ответил Ханс и, бросившись в дом, мгновенно вернулся с заступом и ломом в руках. – Я хочу зарыть свою волшебную бусинку!
Рафф Бринкер всё ещё крепко спал. Его жена взяла небольшой кусок торфа из своего почти иссякшего запаса и положила его на тлеющие угли. Потом открыла дверь и негромко позвала:
– Идите домой, дети!
– Мама, мама! Смотри! – во всё горло крикнул Ханс.
– Святой угодник Бавон! – воскликнула тётушка Бринкер, выскочив за порог. – Что это с парнем?
– Иди сюда скорей, мама! – кричал Ханс в сильнейшем возбуждении, после каждого слова вонзая лом в землю. – Видишь? Вот это самое место… вот здесь на юг от пня. И как это мы вчера вечером не догадались? Ведь этот пень – от той старой ивы, которую ты срубила прошлой весной, потому что от неё падала тень на картофель. А молодого деревца здесь и в помине не было, когда отец… Ура! Ура!
Тётушка Бринкер не могла вымолвить ни слова. Она упала на колени рядом с Хансом как раз в ту минуту, когда он вытащил… старый глиняный горшок!
Ханс сунул руку в горшок и вынул оттуда… обломок кирпича… потом другой… потом третий… потом чулок и кошель, чёрные, заплесневелые, но набитые давно утраченным сокровищем!
Что тут творилось! Сколько было смеха! Сколько слёз! Какие начались подсчёты, после того как все вернулись в дом! Чудо, что Рафф не проснулся. Впрочем, сны ему, по-видимому, снились приятные: он улыбался во сне.
Могу вас уверить, что тётушка Бринкер и её дети поужинали на славу. Теперь незачем было беречь вкусные яства.
– Завтра мы купим отцу хорошую, свежую еду, – сказала тётушка Бринкер, вынимая холодное мясо, вино, хлеб, желе и ставя их на чистый сосновый стол. – Садитесь к столу, детки, садитесь!
В ту ночь Анни, засыпая, думала: вчера Ханс, должно быть, искал свой потерянный нож, и как будет забавно, если он действительно найдёт его.
А Ханс, как только сомкнул глаза, увидел, что пробирается сквозь какую-то чащу; повсюду вокруг него лежат горшки с золотом, а с каждой ветки свешиваются часы, коньки и сверкающие бусы.
Как ни странно, но каждое дерево, к которому он приближался, превращалось в пень, а на пне сидела невообразимо прелестная фея в ярко-красной кофточке и голубой юбке.
Глава XLIIЗагадочные часы
В день посещения «феи-крёстной», до того как нашлись пропавшие гульдены, выяснилось ещё кое-что. А именно: выяснилось, как попали в дом часы, которые верная вроу Раффа так ревниво хранила целых десять лет. Не раз в минуты тяжкого искушения она боялась даже взглянуть на них, чтобы не поддаться соблазну и не ослушаться мужа. Тяжело ей было видеть своих ребят голодными и в то же время думать: «Продай часы – и детские щёчки снова зацветут, как розы». «Так нет же, – восклицала она тогда, – будь что будет, а Мейтье Бринкер не такова, чтобы забыть последнюю просьбу своего мужа!»
«Храни их бережно, вроу», – сказал он, отдавая ей часы. Вот и всё. Никакого объяснения не последовало: ведь едва он произнёс эти слова, как один из его товарищей-рабочих ворвался в дом с криком: «Иди, друг! Вода поднимается! Тебя зовут на плотины!»
Рафф сейчас же ушёл, и, как тётушка Бринкер уже говорила, она тогда в последний раз видела его в здравом уме.
В тот день, когда Ханс искал работу в Амстердаме, а Гретель, управившись с домашними делами, бродила в поисках щепок, сучков – вообще всего, что годится на топливо, тётушка Бринкер, сдерживая волнение, подала мужу часы.
«Глупо было бы ждать дольше, – говорила она впоследствии Хансу, – если одно слово отца могло объяснить всё. Какую женщину ни возьми, всякой захотелось бы узнать, как попала к нему эта вещь».
Рафф Бринкер долго вертел и перевёртывал часы: осмотрел их блестящие полированные крышки, потом привязанную к ним, аккуратно выглаженную чёрную ленточку. Но он как будто не узнавал их. Наконец он проговорил:
– А, помню! Ты так усердно натирала их, вроу, что они блестят, как новый гульден.
– Да, – сказала тётушка Бринкер, самодовольно кивнув.
Рафф снова посмотрел на часы.
– Бедный малый! – пробормотал он и задумался.
Тётушка Бринкер не вытерпела.
– «Бедный малый»! – повторила она слегка раздражённым тоном. – А как ты думаешь, Рафф Бринкер, зачем я здесь стою, хотя мне нужно прясть, если не затем, чтобы побольше узнать от тебя про эти часы!
– Да ведь я давным-давно всё тебе рассказал, – спокойно ответил Рафф, удивлённо глядя на неё.
– Вовсе нет, ничего ты мне не рассказывал! – возразила ему жена.
– Ну что ж, если нет… Впрочем, всё это нас не касается… так и не будем говорить об этом, – сказал он и грустно покачал головой. – Пока я так долго был мертвецом на земле, бедный малый, чего доброго, в самом деле умер. Да и немудрено: плохой был вид у несчастного!