Иногда Фэй вспоминала улыбку Крис, снова слышала ее смех, ощущала ее крепкую ладонь в своей. Если закрыть глаза, можно было представить, что Крис стоит рядом… В горле все сжалось, Фэй вытерла слезы. Снова вернулась прежняя меланхолия.
На что ей деньги и успех, если приходится быть в разлуке с теми, кого она любит? Конечно, ей нравятся ее сотрудницы, однако их не было рядом, когда она ничего из себя не представляла — до того, как стала миллиардершей. И если все рухнет, они схватят свои брендовые сумочки и покинут ее не моргнув глазом. В предприятии, как и в отношениях, все держится на лояльности. Однако же тот факт, что Фэй больше времени проводила с Жюльенной и отдавала предпочтение своим потребностям, теперь привел к тому, что она теряет контроль над «Ревендж»…
Бросив взгляд на письменный стол, Фэй охнула. Десять пропущенных звонков от Керстин! Должно быть, случайно поставила мобильный телефон на беззвучный режим… С трепетом в груди она набрала номер Керстин.
— Я выяснила, кто стоит за скупкой акций, — с места в карьер заявила та.
Фэй сглотнула.
— И кто же? — как можно спокойнее спросила она.
— Хенрик Бергендаль.
— Да что ты говоришь!
Зажмурившись, Фэй откинулась на спинку кресла. Прежний компаньон Яка. Как она не догадалась, что рано или поздно это произойдет?
Хотя сейчас дела у Хенрика идут как никогда хорошо, некоторое время у него все шло из рук вон плохо. Однако о нем она и не подумала…
— И это еще не всё, — неумолимо продолжала Керстин. — Только что я узнала, что Ирена Арнель продала ему свой пакет акций.
Я почти бегом бежала домой из школы. Папа собирался поехать в мастерскую чинить машину — он должен был вернуться только поздно вечером. Меня ожидали несколько редких часов свободы.
Мама пообещала, что мы с ней будем шить. От бабушки я узнала, что мама всегда мечтала стать портнихой и еще в детстве шила потрясающие наряды для своих кукол. Сейчас она успевала шить только для дома, однако начала учить меня.
Строго говоря, шитье меня не очень интересовало. Но когда мы с ней сидели бок о бок, перед маминой швейной машинкой «Хюскварна», которую папа после долгих уговоров разрешил ей купить, мне казалось, что мы живем отдельно от всех в своем маленьком мирке. С восторгом я разглядывала ее руки, когда она умело и привычно заправляла нитку, показывала, какие кнопки отвечают за прямую строчку, а какие — за зигзаг, какой шов где использовать и как закрепить нитку, закончив работу. Каждая минута доставляла мне удовольствие.
Сегодня мама обещала помочь мне сшить шелковые шаровары. С урока домоводства я утащила домой отрез блестящей фиолетовой ткани и теперь представляла себе, как красиво все будет смотреться, когда мы их сошьем.
Когда я вошла в дом, меня встретила тишина. Я осторожно окликнула маму, не будучи до конца уверенной, что папы нет дома. Но никто мне не ответил.
Стоя в прихожей, я огляделась. Мамина куртка висела на вешалке. И ее туфли стояли на подставке для обуви. В моей душе зашевелилась тревога.
— Мама, ты дома?
Ответа не последовало. До прихода Себастиана оставалось несколько часов. Мы с мамой могли провести вместе много времени — редкостный подарок, и я знала, что она ни за что на свете не пропустила бы такое, ибо тоже любила нашу возню за швейной машинкой. Может быть, она просто прилегла?
Осторожно ступая, я поднялась на второй этаж в спальню родителей. Лестница скрипела, но, похоже, меня никто не слышал. Я свернула направо. Дверь в спальню оказалась закрыта, и от этого я испытала облегчение. Наверное, мама просто прилегла отдохнуть…
Я тихонько отворила дверь. Так и есть. Она лежала на постели, отвернувшись от меня. Тихо-тихо я прокралась в комнату, так и не решив, дать ей поспать или все же разбудить. Я знала, как она расстроится, если нам с ней не удастся посидеть за швейной машинкой.
Обогнув кровать и зайдя с ее стороны, я несколько мгновений рассматривала ее, нахмурив брови. Веки мамы подергивались, она засыпала. Тут мое внимание привлек предмет, лежавший на полу. Белая баночка. Крышка валялась отдельно. Я наклонилась и подняла пустую баночку. Снотворное.
Меня охватила паника. Я принялась тормошить маму, но она не реагировала.
В голове у меня царил полный сумбур, однако я быстро поняла, что должна сделать.
Я наклонила ее через край кровати лицом вниз и стала вводить пальцы ей в рот, все глубже и глубже в горло. Поначалу ничего не произошло. Но потом мама вдруг начала всхлипывать, и я почувствовала, как горячие потоки полились по моей руке на пол.
В луже лежали маленькие кусочки таблеток вперемешку со спагетти от обеда. Я продолжала засовывать пальцы ей в рот, пока не пошла желчь. Тогда я прижала ее голову к своей груди.
Она плакала с таким отчаянием, что ее плач эхом отдавался от стен комнаты, а я укачивала свою маму, как ребенка. Никогда еще мне не случалось так ненавидеть папу, как в этот момент. И я поняла две вещи. Я никогда не смогу рассказать ей, что сделал со мной Себастиан. И я должна любой ценой вырвать нас обеих отсюда…
— По какому такому закону Вселенной все должно идти псу под хвост одновременно?
Керстин налила Фэй чашку чая. В «Брумс» толпились посетители, желающие позавтракать. От гула голосов и раздражения у Фэй заболела голова.
— Думаю, ты имеешь в виду закон Мерфи, — ответила Керстин. — Да, знаешь ли, в своей жизни, которая чуть-чуть подлиннее твоей, я заметила, что вещи и явления имеют тенденцию слипаться в ком. Счастье тянет за собой счастье. Горе притягивает горе. Неприятности ходят табуном.
— Тогда к нам сейчас точно пожаловал табун, — проворчала Фэй, отхлебнула чаю и поморщилась. — Кто станет добровольно пить эту дрянь? Мне нужен крепкий кофе.
Остановив проходившую мимо официантку, она прошипела:
— Один капучино, пожалуйста.
Та кивнула.
— Съешь что-нибудь, — проговорила Керстин, указав глазами на стол. Они заказали себе ржаные лепешки, яйца всмятку, мюсли с йогуртом и фруктовый салат.
Фэй покачала головой:
— Я не проголодалась.
Керстин молча ела, в то время как Фэй раздраженно махала официантке, желая напомнить о своем капучино. Всю ночь она провела без сна.
— Не срывай свое раздражение на персонале, — сказала Керстин.
— Делаю как мне нравится.
Фэй наконец-то установила визуальный контакт с официанткой, которая тут же поспешила на кухню.
За окнами светило солнце. Люди торопились по своим делам, и на мгновение Фэй задалась вопросом: неужели и все остальные живут, как и она, резко переходя от надежды к отчаянию?
— Ты должна назвать вещи своими именами, вместо того чтобы ругаться на других, — сказала Керстин. — Ирена действовала у тебя за спиной, несмотря на свои обещания. Она продала свои акции Хенрику, старому компаньону Яка.
Фэй стукнула кулаком по столу. Она не сердилась на Керстин, не сердилась на обслуживающий персонал. Она просто была в ярости.
— Пойду принесу пудинг с семенами чиа, — сказала Фэй и поднялась.
На самом деле есть она не хотела, как и сказала, но ей требовалась передышка, чтобы собраться с мыслями. Стоя в длинной очереди, Фэй чувствовала, что с каждой минутой все больше сердится. Дойдя наконец до стойки, она заказала пудинг со всем, с чем можно, — с черникой, клюквой и кокосовой стружкой. Когда снова уселась за стол, Керстин взглянула на нее, не говоря ни слова. Фэй проглотила не только пудинг с семенами чиа, но и все остальное. Еда легла в животе комом. Фэй перевела дух и откинулась на стуле. Только теперь она заметила, что ей наконец-то принесли капучино.
— Во-первых, — проговорила Фэй, — в голове не укладывается, что Ирена продала свои акции. Еще не успел перевариться у нее в желудке тот обед, который мы с ней съели вместе, а она уже побежала продавать! Мне Ирена всегда казалась такой лояльной, честной… Ничего не понимаю.
— Должно быть, тут что-то кроется, — ответила Керстин. — Однако об этом после. Пока мы имеем только факт: она продала свои акции.
— И к тому же Хенрику, — горько добавила Фэй и, залпом выпив капучино, показала официантке пустую чашку.
— У тебя заболит живот, — сухо проговорила Керстин.
— У меня он и так уже болит настолько, что хуже быть не может. Я совершила так много ошибок, Керстин… От этого у меня болит все, не только живот. Я недооценила ненависть Хенрика ко мне. Недооценила уязвимость «Ревендж». И переоценила лояльность акционеров.
— В таком случае все эти ошибки мы совершили вместе. Я тоже не могла все это предположить.
— Что верно, то верно. Но если честно, от этого нисколько не легче.
По всему телу бегали мурашки. Фэй поднялась. За ее спиной официантка поставила на стол еще одну чашку капучино, но Фэй продолжала идти прочь от всего.
В руке у нее зажужжал телефон, и она взглянула на дисплей. Номер не значился в списке ее контактов, однако Фэй узнала его. Это была Ивонна Ингварссон.
— Да, что вы хотели? — сухо ответила Фэй.
Женщина на другом конце линии сделала несколько вдохов. Фэй показалось, что та предвкушает ее реакцию.
— К сожалению, должна сообщить вам, что сегодня утром во время перевозки заключенных произошел побег. Один из сбежавших — ваш бывший муж Як.
Часть II
Теперь «Афтонбладет» может раскрыть секрет: один из сбежавших заключенных — осужденный за убийство финансист Як Адельхейм. Два года назад его осудили за убийство собственной дочери. До приговора он был исполнительным директором инвестиционной компании «Компэр», которую основал. Ранее был женат на бизнес-леди Фэй Адельхейм.
Полиции по-прежнему не удалось обнаружить никаких следов Яка Адельхейма, как и второго заключенного, сбежавшего во время перевозки в другую тюрьму. Пенитенциарное ведомство по-прежнему не раскрывает, каким образом произошел побег.
«Могу сказать одно: мы недостаточно скрупулезно соблюдали правила. Но пока не расследованы все обстоятельства, я не могу давать какие-либо комментарии», — говорит Карин Мальм, начальник пресс-службы пенитенциарного ведомства.