— Ваше величество! У меня очень тревожные вести из дома, — не моргнув глазом солгал он. — Матушка моя больна, при смерти, если верить тому, что написала сестра.
— Ну так скачи немедленно! — воскликнула императрица, чье доброе сердце, никогда не принимавшее участия в решении дел государственных, зачастую брало верх в делах личных. — Отправляйся сейчас же! Я отпускаю тебя до весны. — Она махнула рукой, словно его тревога передалась ей. — Поспеши. Нельзя терять ни минуты. Очень печально, когда кто-то не может оказаться вовремя у постели больных родителей. — По лицу ее промелькнула тень; Екатерина вспомнила, как ей самой Елизавета не дала возможности поехать попрощаться с умирающим отцом. Никто не мог бы упрекнуть Екатерину в подобной бесчеловечности. Поглядев вслед благодарному полковнику, она вернулась к своим делам, весьма удовлетворенная тем, что удалось начать день с доброго поступка.
Глава 10
Софи потеряла ощущение времени. Оставалось лишь плавное покачивание саней, неторопливо влекомых по снегу убогими клячами. При взгляде на свинцовое небо и серый мрак за окном не верилось, что на улице день. А по тому скудному свету, что проникал в слюдяное окошко обледеневшей коробки, в которой находилась Софья, вообще можно было подумать, что продолжается ночь.
Она полагала, что следует попросить своих сопровождающих остановиться у первой почтовой станции, но не ощущала ни голода, ни жажды; у мужиков, как она поняла, еда была с собой. Утром, когда ей понадобилось выйти наружу, она обратила внимание, что мужики, не слезая с лошадей, закусывали луком и черным хлебом; в морозном воздухе явственно витал запах водки.
Ног своих она больше не чувствовала; с огромным трудом удавалось даже сидеть с открытыми глазами. В какой-то момент этой бесконечной ночи Софи не выдержала и расплакалась. Слезы мгновенно замерзали на щеках; к своему ужасу, она заметила, что смерзаются ресницы и под носом образуется сосулька. В Берхольском все зимние экипажи были оборудованы печками и горшками. Сиденья были обиты толстым мехом, так что путешествующие могли чувствовать себя почти как в домашнем тепле. Она очень любила кататься в санях по заснеженной степной целине, когда белый земной покров сливается, с белесым небом и появляется ощущение, что находишься в ослепительной, искрящейся совершенной чистотой капсуле. Если закрыть глаза, легко представить себя там, ощутить тепло дедушкиной улыбки, услышать его голос, уютно устроиться в мягких мехах… Ей стало восхитительно тепло, так приятно, так сонно…
В забытьи она едва смогла различить звуки выстрелов, Сани резко дернулись, останавливаясь; послышались бессвязные громкие голоса. На секунду приоткрыв глаза, она снова смежила веки. Даже если напали разбойники, какое это имеет теперь значение? Она слишком хотела спать, слишком хотела продлить свое пребывание в этом прекрасном белоснежном мире, обступившем ее, чтобы волноваться о чем бы то ни было…
— Матерь Божья! — в ужасе воскликнул Адам, распахивая дверцу кибитки и заглядывая внутрь. Софи лежала навзничь на деревянной скамье с закрытыми глазами, волосы выбились из-под сбившегося капюшона, накидка распахнулась, открывая тонкий атлас платья. — Софи! — Он забрался в промерзшее нутро кибитки и сделал попытку приподнять ее. — Софи! Проснись! Да просыпайся же, черт побери! — Он яростно встряхнул ее. Ресницы дрогнули; от невероятного облегчения Адам почувствовал, что его ноги стали как ватные.
— Что с ней? — В проеме показалась голова Бориса. Поняв ее состояние, он выругался. — Застыла, граф. Надо разгонять кровь.
— Знаю, — сквозь зубы выдохнул Адам и еще раз сильно встряхнул ее. — Софи! — На этот раз она полностью открыла глаза, но было очевидно, что она не понимает, что происходит.
— Оставьте меня, — невнятно прошептала она. — Хочу спать.
— Ты не будешь спать! — Схватив ее за руки, Адам сумел перевести ее в сидячее положение. Затем, тщательно соразмеряя силу удара, начал хлестать ее по щекам до тех пор, пока в глазах не появилось осмысленное выражение.
— Адам? — непонимающе уставилась она на него, все еще полусонная. — Как?.. Откуда?.. — И в следующее мгновение она совершенно осмысленно и сердито воскликнула, почувствовав боль в щеках: — Ты ударил меня? Как ты посмел?!
— Так-то лучше, — с глубоким облегчением выдохнул Адам. — Принеси меховую накидку и обувь, — бросил он через плечо Михайлову.
— Уже, — невозмутимо откликнулся Борис, протягивая вещи в дверцу.
— Подержи пока. — Адам снял ее вечерние туфельки и принялся энергично растирать ступни. — Ты что-нибудь чувствуешь?
Софи отрицательно покачала головой и без сил откинулась на стенку кибитки, закрыв глаза. Новый удар по щеке заставил ее вскинуться с негодующим криком.
— И так будет каждый раз, как только ты закроешь глаза! — с отчаянием крикнул Адам. — Ты не должна засыпать, Софи! Если заснешь, уже никогда не проснешься! Ты меня понимаешь? — Он впился глазами в ее лицо. — Я не собираюсь терять тебя!.. По крайней мере сейчас.
Пронизывающий взгляд серых глаз вырвал ее из затягивающего в себя белого мира забвения. Слова, произнесенные с суровой решительностью, казалось, обрели плоть и медленно возвращали се к жизни. Софи не представляла, как он мог оказаться здесь и где именно находится это «здесь», но сейчас подобные вопросы не имели ни малейшего значения.
— Я и не хочу теряться, — откликнулась она, постаравшись изобразить онемевшими губами некое подобие улыбки.
— Тогда помогай мне. — Он крепко прижался к ее губам и не отпустил до тех пор, пока не почувствовал, что они ожили и согрелись. Потом продолжил растирать ноги.
По мере того как жизнь возвращалась в ее оцепеневшее тело, Софья начала сильно дрожать. Ее колотило так, что стучали зубы.
— Как-то вдруг стало очень холодно, — еле вымолвила она.
— Это не вдруг. Вообще очень холодно, — пояснил Адам. Его очень беспокоило ее состояние. — Ты просто сейчас возвращаешься к той границе, после которой люди уже перестают чувствовать холод. — Натягивая ей на ноги сапоги из оленьих шкур, отороченные мехом, он пробурчал: — Интересно, как долго ты могла бы протянуть, по мнению этого озверевшего дикаря?
— Нед-д-олго, — со страшной силой стуча зубами, откликнулась Софья. — Никогд-д-а я т-т-ак не замер-з-з-ала!
— Надевай вот это! — Он вдел ее руки в толстую меховую накидку и тщательно застегнул. Затем водрузил на голову меховую шапку-ушанку, на руки — варежки; она оказалась в меховом коконе. Адам, критически сдвинув брови, внимательно осмотрел дело рук своих. — Ну что ж, вроде бы огрехов нет, — подытожил он. — А теперь тебе придется побегать.
— Б-б-бегать? Я не смогу!
— Сможешь! — заверил Адам и поднялся. — Вставай, выходи! — Выбравшись спиной вперед из кибитки, он потащил за собой Софью.
Она встала на снег. Коленки подгибались, глаза болели от окружающей белизны, все тело по-прежнему сотрясала крупная дрожь. Неподалеку в снегу лежали ее бывшие сопровождающие, оба в позах, не допускающих сомнения, что в этих телах еще сохранилась жизнь. Она перевела взгляд на Адама.
— Иначе было нельзя, — коротко пояснил он. — Нельзя было допустить, чтобы эта история стала известна Дмитриеву. — Софи передернуло от скрытого смысла этих слов. С внезапной отчетливостью она наконец поняла причину недавней суматохи. — Они открыли огонь, Софи.
Подчиняясь приказу своего хозяина, мысленно добавила она. Что ж, вполне обычный случай в бою. Если бы они не погибли, погибла бы она сама. Но тут краткий момент прояснения сменился головокружением.
— Я должна сесть… Адам, прошу тебя… Я ног не чувствую, — взмолилась она.
— Прежде всего ты должна разогреть кровь, — жестко заявил тот. — Прошу прощения, милая, но ты должна побегать. — Он подвел ее к своей лошади. — Поверь мне. — Быстрым движением, словно надеясь, что она не заметит, что он делает, Адам шарфом привязал к стремени кисть ее правой руки.
Софи, с трудом понимая происходящее, воззрилась сначала на него, потом на свою руку. Попытавшись высвободиться, она качнула головой и испуганно спросила:
— Что ты делаешь?
— Я знаю, что делаю, дорогая. — Адам взял в ладони ее лицо и поцеловал в губы. Затем взлетел в седло, натянул поводья и послал лошадь вперед.
Софья на мгновение остолбенела от удивления. Очевидно, ее способность воспринимать происходящее все еще была не на высоте, впрочем, как и ее самочувствие. Ну да, конечно, тупо соображала она, если кого-нибудь привязать к лошади и пустить ее вперед, то привязанный просто будет вынужден начать двигаться за ней. Это соображение вызвало очередную, хотя и ослабленную вспышку ярости. Пытаясь успеть за быстро идущей лошадью, она прокричала из своего мехового кокона:
— Прекрати, это отвратительно! Я тебя ненавижу!
— Ничего подобного, — усмехнулся Адам. — Ты меня любишь.
Софи задохнулась, но быстро закрыла рот, потому что легкие обожгло ледяным воздухом. К своему немалому удивлению, она почувствовала, как тепло возвращается в тело, проникает во все клеточки; даже боль в согревающихся пальцах на ногах вызывала блаженство. По мере того как сердце все сильнее разгоняло застывшую кровь, она ускорила шаг.
Спустя десять минут Адам остановился. Спрыгнув с лошади, он быстро отвязал шарф.
— Если нам не удастся обеспечить тепло в кибитке, тебе придется привыкнуть бегать таким образом каждый час. Даже в мехах мороз проберет тебя до костей.
Софи ответила не сразу. Впервые она сообразила, что, кроме них с Адамом, есть еще кто-то рядом. Ведь пока она бежала, сани следовали за ней, а ими управлял…
— Борис! — разнесся ее радостный крик над пустынной заснеженной равниной. — Как же я тебя не заметила!
— Вы вообще ничего не заметили, — сурово откликнулся мужик. — Не мудрено в вашем состоянии. Посмотрите, кто тут еще, — повел он рукой за спину.
Проследив за его жестом, Софья бросилась бежать, спотыкаясь в снегу.
— Хан!
Жеребец, уже привязанный сзади кибитки, вскинул голову и радостным ржанием приветствовал знакомый голос хозяйки.