– Обещаю, будет очень весело, – серьезно произнесла Оля Арутюнова, хлопая светлыми ресницами. – Новый год – праздник семейный, тут уж мы, как говорится, и не покушаемся, но собраться в конце декабря и немного повеселиться...
– Нет-нет, я не отказываюсь, Оленька! – остановила ее я. – А кто еще будет?
– Ну, вы с Сашей, мы с Колей, Альберт обязательно, Мишель обещался – тот повар-француз, помнишь?
– О да!
– Может быть, еще кто-нибудь из наших присоединится. Это очень милый домик – мы его каждый раз снимаем на праздники... Тебе понравится!
Разговор имел своим следствием то, что в ближайшие выходные мы с Сашей отправились за город. После очередного потепления, растопившего весь снег на улицах, в городе находиться было довольно тоскливо. Но стоило нам выбраться за его пределы, как перед глазами открылась совсем другая картина: за окнами машины открылся настоящий зимний пейзаж...
Ехали мы долго – я даже успела задремать. «Подумай над моими словами, Лис, подумай...» – звучал в моей голове голос. «А чего думать? – лениво отвечала я ему. – Я не люблю тебя». – «Глупая Лис, с чего ты взяла, что все в этой жизни решается только любовью?..»
– Приехали! – затормошил меня Саша. – Вот он, наш отель.
– Отель? – пробормотала я, ничего не понимая спросонья. – Оля же говорила, что это обычный деревенский домик...
– А это и есть обычный домик, который сдает одна милая старушка. Просто его так когда-то назвал Альберт...
Я вышла из машины. Над высокими воротами висела широкая деревянная доска, на которой красной краской было написано – «Отель Билив».
– Что за «билив» такой? – с удивлением спросила я.
– Альберт не очень силен в английском, хотя болтает на нем довольно бойко – профессия обязывает. Вот он и решил написать это слово по-русски, а не на английском, но с ошибками...
– Хм, что ж, – пробормотала я, – посмотрим, соответствует ли отель своему названию.
Очень скоро я поняла, чем привлекал этот домик Сашу и его друзей, – он стоял на горе, с трех сторон окруженный еловым лесом, а впереди открывался чудесный вид на белоснежное просторное поле, в дальнем конце которого приютилась небольшая деревенька, на церковь на соседнем холме. Дорога вилась между холмами серпантином, и, стоя на веранде, можно было видеть, кто по ней ехал.
Мы были первыми, и перед нами лежал засыпанный нетронутым снегом двор. Мы проложили дорожку следов ко входу – ключ висел у двери, и Саша открыл ее. Внутри было холодно и как-то пусто.
– Сейчас растопим печь...
Пока он возился с дровами, я обошла дом – обстановка довольно скудная, но все искупал вид из окон.
– Едут! – крикнула я Саше. – Я вижу – вон они, едут по дороге!
По темной дороге медленно карабкались вверх две машины.
Первым появился Альберт – он был в мохнатом черном полушубке, похожий на огромного медведя.
– Лиза, как я рад! – заорал он и хотел обнять меня, но в последний момент почему-то смутился и ограничился тем, что поцеловал мне руку. – Сашка, ты сейчас невесту заморозишь – кто же так печку растапливает!
– Уступаю место истопника тебе.
Коля и Оля втащили в дом кучу свертков.
– Мишель отказался стряпать, – объяснила Оля. – Он считает, что в свободное время делать это не обязан...
– Если он будет критиковать наш «оливье», мы его побьем, – весело заявил ее муж. – Лиза, как тебе здесь?
– Красиво, – сказала я. – И компания подходящая... О, сколько у вас спиртного! Надеюсь, мы не закончим вечер, упав лицом в ваш оливье.
– Разве ж это много? – замахал руками Альберт, отирая с лица сажу. – Это ж так, чтобы только не замерзнуть...
– Посмотрим-посмотрим, – язвительно сказала Оля, сразу же принимая мою сторону. – А кого прошлый раз пришлось на руках в машину тащить? Нет, проблем бы не было, если бы не твои сто сорок килограммов, Альбертик...
– Какой наглый поклеп! – возопил Альберт, ужасно возмущенный. – Лиза, не слушай ее – я вешу всего девяносто девять...
– Хорошего человека должно быть много! – крикнул Саша, разбирая свертки. – А где наш француз, неужели потерялся среди российских снегов?
Француз появился через пять минут, возбужденный и энергичный.
– О, какая зима! – закричал он, топая у порога ногами. – Я никак не привык... Саша, где твоя невеста? О, вот она...
Он подбежал, обнял меня и целовал гораздо дольше, чем принято целовать чужую невесту.
– Элизе, как я завидоваль своему другу... Элизе, нет ли у тебя сестры, похож на тебя?
Я ему ответила, что у меня нет близких родственников. Он был очень шумный, этот Мишель, и с его появлением показалось, что в комнате гораздо больше народу, чем на самом деле.
– Я хотель поехать на Рождество домой... О, мой Прованс! Я живу в Дине. Динь – это мой город... Но у меня тоже нет родствен... родственникофф. И я сказаль – зачем ехать, когда можно тут отметить Рождество...
– У нас Рождество седьмого, – напомнил Альберт, которому наконец удалось справиться с печкой. Дрова весело трещали в очаге, и сразу же стало тепло.
Мишель привез с собой еще вина в каких-то странных пузатых бутылках, больше напоминающих греческие амфоры. Он объяснил, что именно в такие бутылки разливают вино в его Провансе, и возбужденно кричал что-то еще, мешая русские и французские слова. В общем, как я поняла, что-то насчет того, что надо поскорее выпить. Мы это и сделали, усевшись за широким деревянным столом.
– Мишель, а шашлык? Барбекю то есть, – осторожно намекнул Коля. – Между прочим, я захватил с собой... Ты что, хочешь, чтобы такое роскошное мясо пропало?
Но тот сразу же стал возмущаться, что его эксплуатируют.
– Ни за шьто, ни за шьто! Мерд! К черту барбекю...
– Это он всегда так, – шепнул мне на ухо Коля Арутюнов, трепеща своими девичьими ресницами. – Сначала ругается, а потом все равно делает.
Саша в пестром шерстяном свитере сидел рядом, прядь темных волос падала ему на лоб – он был какой-то новый, незнакомый и ужасно милый. Он все время улыбался и смотрел на меня.
– Друзья! – торжественно произнес Альберт. – Предлагаю выпить за Лизу и нашего Сашку. Вы только посмотрите на них...
– Да! Сидят себе, как голубки, друг на дружку не налюбуются! – засмеялась Оля.
Саша взял меня за руку и прижал ее к своему лицу.
– Горкий! – заорал Мишель. – Горкий...
Я сначала не поняла, причем тут наш пролетарский писатель, а потом догадалась, когда и остальные присоединились к его воплям.
– Нет-нет, не надо! – замахала я руками. – О, прошу вас!
Но пришлось подчиниться требованию – мы с Сашей быстро поцеловались, а потом все чокнулись стаканами.
– За ребят! За Сашу и Лизу!
– Пусть это будет генеральная репетиция...
Альберт все подкладывал себе салат – у него был отменный аппетит. Вскоре он скинул с себя полушубок.
– Фу, жарко...
– Альберт, почему ты так назвал это место – отель «Билив»?
– Я кино в детстве смотрел. Там был такой отель... ну, вроде того, что там сбываются все мечты. Место, где хочется надеяться и верить.
– Верить, что все будет хорошо, – подхватил Коля Арутюнов. – Хотя, Бертик, это очень непатриотично. Назвал бы ты эту избу как-нибудь...
– А ля рюс... – подсказал Мишель.
– Да, на русский лад. Трактир «Надежда», например.
– У меня первую жену так звали, – вздохнул Альберт, накладывая себе еще салата. – А вторую звали Верой... Я не вру, честное слово! Коля, что ты ржешь? Я не вру!
– Отель «Билив» – лучше, – согласился Саша. – Звучит интригующе...
Вино немного ударило мне в голову – я тоже смеялась вместе со всеми.
– А третья? – спросила я. – Третья жена, она...
Альберт совсем не обижался, он только грустно покачал головой:
– Да, да, да... Третью жену должны звать Любовью. Только я не знаю ни одной женщины с таким именем.
– Бертик, а Любовь Марковна, аудитор, что заглядывала к нам в ноябре? – напомнил Коля. – Может быть, она – твоя судьба...
– Я ей не нравлюсь, – вздохнул Альберт. – Она сказала, что я похож на дебаркадер.
– Может быть, это комплимент! – воскликнул Коля, подмигивая мне.
– А что такое – дебаркадер? – с любопытством спросила Оля. – Порода лошадей?
– Это такая баржа. Ты представляешь, Оль, она меня баржей обозвала...
– Любов – это имя, да? – блестя глазами, спросил Мишель. – А еще Любов – это любов...
– Амор, – грустно кивнул Альберт. – Она самая, проклятущая...
– Есть амор, а есть амур, – тут же возбужденно сообщил Мишель. – Амор – это то, что там, на небо... на небеса...
– Нечто возвышенное, – пояснил Коля Арутюнов.
– Уи! А амур – оно тут, на земле...
Скоро нам всем стало так жарко, что мы гурьбой высыпали во двор. Был уже вечер – небо совсем потемнело, и только вдали, на западе, догорала узкая розовая полоса.
– Какой здесь воздух! – всей грудью вдохнула я. – Не то, что в Москве...
– Люблю зиму, – сказала Оля. – Все говорят – лето, лето... А что лето? Зимой лучше...
– Можно в снежки поиграть. – Коля незаметно слепил снежок и кинул в нее.
– Ах, ты... – не осталась она в долгу.
Через минуту мы уже все кидались снежками. Мишель орал что-то совершенно неразборчивое, потом упал в сугроб и с неподвижной, блаженной улыбкой стал смотреть в вечернее небо.
– Спятил... – Альберт попытался его поднять. – Замерзнешь, как цуцик, ты, дитя Прованса...
– Что такое цу-цик? – лопотал Мишель.
– Немедленно вставай! – потянула его за другую руку Оля.
– Вон, вон... – повар тыкал пальцем в небо. – Я вижу... Он там!
– Кто?
Мы стояли вместе и зачарованно глядели в небо. По нему в свите прозрачных облаков плыла круглая луна.
– Ты видишь луну, да, Мишель? – спросила Оля.
– Нет, не луна... Вон он, анж... анжел. Летит!
– Ангел летит? Амор твой?
Саша подошел ко мне сзади, обнял.
– Ты тоже видишь ангела? – шепотом спросил он. – Я вижу его перед собой...